POV.Тимур.
14 февраля. Уже несколько лет в этот праздник артисты выступают на Big Love Show, ну и в этом году тоже. Сейчас в Олимпийском столько народу, что их крики слышны в гримёрках, которые находятся не так уж и близко к сцене. Ну это фиг с ним. Есть проблемы и по серьёзнее. Выступление моё прошло успешно, да и всего лейбла в целом. Я уже битый час пытаюсь дозвониться Мирославе. Она должна была приехать ещё до моего выступления, но её нет. Я даже просил звонить ей Егора, чтобы узнать, где её носит, но она всё также не поднимала трубку. — Так, ладно, приеду домой и вот точно с ней что-нибудь сделаю, — сказал я, в очередной раз скидывая вызов. Можете не верить, но на душе было как-то не по себе. Ну вот полное ощущение того, что что-то не так. А с учётом того, что Мирослава хрен знает где, мне до психушки не далеко осталось. — Ладно, поехали уже, — сказал Егор, вставая со стула. Тоже самое сделала и Симона. Да, у нас тут планы были. И в этих планах была Мира. Ну и как только они подошли к двери, у меня зазвонил телефон. — Подожди, Мира звонит. Алло? Мирослава, скажи мне, вот на хрена тебе телефон? — спросил я, но в ответ я ничего не услышал, точнее я не услышал голос своей дочери. — Извините, вы отец Юнусовой Мирославы Тимуровны? — ну что тут сказать. Вот никогда не думал, что услышу что-то на подобии этой фразы. В фильмах, обычно, после этого ничего хорошего не происходит. — Да, я. А вы кто? — мой вопрос заставил и Егора, и маму напрячься и подойти ко мне ближе. — Старший лейтенант Фёдоров. В центре огромная авария. Много машин столкнулись друг с другом. Мне очень жаль, но ваша дочь была в одной из этих машин, — после этого у меня просто земля из-под ног ушла. Если бы не быстрая реакция Егора, то я бы уже давно лежал на полу. Это шутка такая? Если да, то вообще не смешно. — Извините, но это шутка такая? — К сожалению нет. — Она жива? — этот вопрос мне было очень сложно задать. Да и мама ещё рядом стояла. После этого вопроса Егору и её пришлось ловить. — Да, но находится в очень тяжёлом состоянии. Её только что повезли в институт Склифосовского. Её вещи доставят чуть позже. — Спасибо, что позвонили. До свидания, — скинув вызов, я растерянными глазами посмотрел на Егора. Вот честно, сейчас было огромное желание просто разрыдаться как маленькая девочка. Чёрт, ну всё же только наладилось. Почему она? Почему не я? Почему ни кто-то другой? — Что случилось? — спросил Егор. — Мирослава в больнице. В центре куча машин столкнулись, она была в одной из них. Состояние тяжёлое, её в Склифосовский повезли. Едем? — Конечно едем, ты чего. Мы решили, что будет лучше поехать на машине Егора, так как он один из нас троих был в более менее нормальном состоянии. На маму мне вообще страшно было смотреть. Я был сейчас благодарен Егору за то, что этот не любитель большой скорости в городах, сейчас нарушал всевозможные правила, чтобы как можно быстрее добраться до больницы. Если честно, я до сих пор поверить не могу в то, что сейчас происходит. Ну это же невозможно! Для меня всегда такие ситуации были невозможными, ну придумали в фильме такое, но со мной никогда такого не случится. Никогда не говори никогда, так ведь говорят? Боюсь представить, что сейчас чувствует Мирошка, да и чувствует вообще что-нибудь. С ней же всё будет хорошо? Да? Она же не может вот так вот просто от меня уйти. Она совсем недавно ко мне вернулась. Никто не имеет права забирать у меня дочь, тем более таким образом. Около Склифосовского была куча народа. Ну это и понятно, не одну же Мирославу сюда привезли. Выйдя из машины, мы побежали ко входу. Везде были какие-то крики, вопли. Нет, ну серьёзно, будто это всё фильм. Что-то на сказку это не очень повезло. — Скажите пожалуйста, где сейчас Юнусова Мирослава? — спросил я у медсестры, которая была со всеми этими списками людей. — На стенде висят списки, там и смотрите, — она даже на меня взгляд не подняла. Вот бывают же люди. Я же вижу, что у неё копии этих списков лежат на столе. — Там возле этого стенда толпа людей, — сказал Егор. — Это не мои проблемы. — Вы издеваетесь надо мной или что? У меня тут дочь, вы можете сказать мне, где она или нет? Я сейчас вас всех тут по увольняю на хрен! — вообще, пользоваться тем, что я известный человек я не очень люблю, тем более подобным образом, но тут безвыходное положение. Подняв наконец-то голову, женщина увидела меня и тут же начала смотреть списки. Вот как у нас люди работают. Боюсь представить, как сейчас тем людям, которые таких возможностей не имеют, и им приходится быть в неведении несколько часов, а иногда и суток. — Она у нас. Её сейчас положили в смотровую. — Где смотровая?! — Пройдите в эти двери и там смотровая под номером пять, — сказала женщина. Мы тут же ринулись туда, куда указала медсестра. — Я наверно один пойду, вы тут подождите, — сказал я, а после зашёл в смотровую. Вокруг моей дочери ходили две медсестры и разрезали на ней одежду, которая вся была в крови. — Мужчина, вы кто? Вам сюда нельзя, — сказала одна из медсестёр. Из-за этого Мирослава обратила на меня внимание. — Папа! — услышав голос дочки, я тут же подбежал к ней, беря за руку. — Папа, я так боялась, что я тебя больше не увижу. Мне так страшно. Я ничего не чувствую, совсем. — Малышка, всё будет хорошо, слышишь? И что значит, никогда не увижу? Я тебе ещё не все нервы поел, да и ты тоже. А с кем я буду по ночам по квартире с водяными пистолетами бегать? — одна из медсестёр шепнула мне, чтобы я попробовал отвлечь Миру, так как они приступали к ногам, а там вид не очень. Я не врач, но открытый перелом от закрытого отличить могу. — А вдруг я больше не смогу ходить? — Мирошка, не неси ерунды. Ещё будем с тобой в догонялки играть. Ты же хотела в пейнтбол поиграть? Вот, мы ещё не поиграли, да и в бассейн планировали сходить. Тут уж извини, но сидеть ты не сможешь. Я не дам. — Ну что, у нас всё готово? — в смотровую зашёл врач, сразу подходя к нам. — Вы отец? — Да. — Пойдёмте поговорим, — в коридоре к нам тут же подошли Егор с мамой. — Скажу сразу: состояние вашей дочери крайне сложное, это просто чудо, что она до сих пор жива. Люди с ей травмами не доживают и до приезда скорой. При столкновении у неё очень сильно пострадал позвоночник, поэтому она не чувствует ни рук ни ног. Открытый перелом на правой ноге. Да и с внутренними органами есть проблемы. В общем, не буду вас дальше пугать и мучить, просто скажу, что в таком состоянии людей не оперируют. И поэтому мне нужно ваше согласие на проведение операции. Шансы очень маленькие, но они пока что есть. Вы подпишите бумагу? — спросил врач, смотря на меня. Наверно, тут даже думать не над. Если не разрешу, то она не выживет. А тут хоть шансы есть. — Да, конечно, — мне тут же протянули ручку и какой-то документ, в котором я быстро расписался. Мы вернулись в смотровую. Миру перенесли на кушетку и вывезли из смотровой. — Мирошка, не плачь, ты что, всё будет хорошо. — Я так боюсь, что это наша последняя встреча, — плача, сказала Мира. Не поверишь, дочур, но я тоже этого очень боюсь. — Не неси мне ерунды. Я обещаю тебе, что когда ты откроешь глаза, я буду рядом. — Извините, но дальше вам нельзя. Передо мной закрылись двери операционной. Что тут сказать. Честно говоря, даже и сказать-то нечего. Просто пусть всё будет хорошо. — Ну что? — спросила мама, когда я к ним вернулся. — Уже началась операция. Егор, отвези маму домой, я тут останусь, — сказал я Егору, когда мы отошли от Симоны. — Не против, если отвезу к себе. У меня родители приехали, а то Симона одна дома с ума сойдёт. — Хорошо.***
Два часа. Два часа в неведении. Операция до сих пор длилась. Я сидел под дверью операционной и пытался внушить себе, что всё будет хорошо. Знаете, верилось с трудом, а если быть честным, так вообще не верилось. — Да? — мне позвонил Егор, видимо сказать, что маму он отвёз. — Ты где? Около операционной? — Да, а что? — Сейчас буду, — через несколько минут пришёл Егор. — Капец у нас пробки! Из-за этой аварии весь город стоит. — А как ты за два часа успел вернуться? — Я на байке приехал. Как тут? — спросил Егор, тут же становясь серьёзным, точнее ещё более серьёзным. — Да не знаю я. Никто оттуда не выходит, сюда даже никто не входит. Не знаю я, что делать, — откинув голову назад, я вздохнул. Да, с моей жизни можно целый фильм написать. Ага, и название у него будет «Дурдом на выезде». — Она же выживет? — тихо спросил я. — Юнусов, ты блять чего? Конечно выживет! Она мне ещё снять клип обещала. Тим, она сильная, ты же знаешь. Выкарабкается. Главное верить. Я уверен, она почувствует это. — Она же ещё такая маленькая. Ей через две недели девятнадцать должно стукнуть. Я ей уже даже подарок выбрал. Мне так не хочется её терять.POV.Егор.
Тут даже к гадалке ходить не надо, видно, что Тим сейчас во всём винит себя. — Не вини себя. С ней всё будет хорошо, вот увидишь. — Мы должны были утром в Олимпийский поехать вместе. Но она кинула в меня подушку и сказала не мешать ей спать. Если бы я тогда её заставил встать с кровати, она бы сейчас не была в операционной. Блин, брат, я её только недавно вновь обрёл. Я только недавно почувствовал, что такое быть отцом. Как я жить буду без этой маленькой обезьянки? Я же свихнусь. — Тим, всё будет хорошо, слышишь? Через пару лет вы вообще не будете об этом вспоминать, а ты так тем более. У тебя другие проблемы будут. Вот когда её кто-нибудь замуж позовёт, что делать будешь? — улыбнувшись, спросил я. Согласен, может не та обстановка для таких тем, но, разговаривая о светлом будущем, становится легче и главное, ты начинаешь верить в то, что это светлое будущее будет. Обязательно будет. — Ты серьёзно? — А что, я вот ему сочувствую. Ты же его по всем базам проверять будешь, а сколько серьёзных разговоров будет, которые плавно будут перетекать в твой монолог и угрозы в его адрес. — Такое чувство, что я изверг какой-то. — Я и не говорю, что ты такой. Ты же порвёшь любого за свою дочь. Вот придёт какое-то подобие парня. И что дальше? Ты же не скажешь Мирославе, что она сделала правильный выбор. — Ой, как-будто ты так не поступишь, если у тебя будет дочь. — Во-первых, не если, а когда, а во-вторых, моя дочь будет самой счастливой и не один придурок к ней даже на метр не подойдёт. — С ружьём ходить будешь? — усмехнувшись, спросил Тим. Не знаю, что у него сейчас в голове, но эти разговоры делают ему легче. Да и время быстрее проходит. — Блин, прикинь, представил тебя дедушкой. Внуки там, все дела. Будут тебя звать Дедушка Тимур. — Ой, Булаткин, иди ты. Мы просидели в тишине буквально пару минут, снова погрузившись в свои мысли. Я полностью согласен с Тимуром, что Мирослава не заслужила вот такой жизни. Для этой милой девушки и маленькой обезьянки, как периодически её называет Тимур, должна была быть создана счастливая жизнь. Счастливое детство, любимые родители, потом первая любовь, которая потом бы перелилась в свадьбу, дети, потом внуки. Вот так должно быть у Мирошки. Как только двери открылись и вышел врач, мы сразу же подскочили и подошли к нему. Чтобы вы понимали, на часах четыре утра, а операция началась в десять вечера. — Что с Мирославой? — спросил Тимур. Я его никогда не видел таким серьёзным. Оказывается, на собрании это он ещё в расслабленном состоянии. — Ну у вас и девчонка. Боевая. С характером. Операция прошла нормально, правда были две остановки сердца, но всё обошлось. Впереди ещё несколько операций, дабы девушка смогла ходить. Реабилитация будет долгой. Надо будет заново разрабатывать и руки, и ноги. Сейчас её состояние тяжёлое. Я бы так сказал, стабильно тяжёлое. Её сейчас переведут в реанимацию. Пока в сознание приводить не будем, ей так сейчас легче. Если всё будет в порядке через дня два-три переведём в обычную палату и уже приведём в сознание. — То есть у вас получилось? — спросил Тимур, смотря на доктора. — Получается, что да. — Спасибо вам большое, — сказал Тим, пожимая руку мужчину. В знак благодарности руку пожал и я. — Да не за что. На первом этаже возьмите у медсестры номер реанимации, чтобы узнавать о состоянии девушки. Там и скажут, когда её переведут, тогда и навестите, — сказал врач, а после ушёл. Ну что, можно выдыхать? Самое страшное позади. — Ну что, поздравляю, всё обошлось, — сказал я, обнимая Тимура. — Спасибо, за всё спасибо. — Не за что, мы же друзья.