POV. Тимур.
Ничего у нас не сдвинулось. Мы просто стоим на месте в плане нашего общения с Мирославой. Я уже правда не знаю, что делать. Я как-то стараюсь, пытаюсь пойти на контакт, но сейчас проблема не во мне, а в самой Мире. Она до сих пор не может спокойно со мной говорить, быть расслабленной, когда я рядом, в конце концов просто называть меня папой. Всего этого нет. Мы даже обняться не можем. И я не понимаю, почему. Что не так со мной? Что не так с ней? — Привет, сынок. А ты чего решил заехать? Сейчас только час дня, как работа? — мама сразу же завалила меня вопросами, не давая сказать и слова. — Мирослава дома? — сразу спросил я, снимая обувь. — Нет. Поехала на очередное собеседование. — Какое собеседование? — спросил я, хмуря брови. Зачем ей вообще понадобилось искать работу? — Ну, она сказала, что не хочет сидеть на шее, поэтому ей надо найти себе работу. Но сейчас не об этом. Ты же не просто так приехал, да? — спросила мама, смотря на меня. Мы уже зашли в гостиную и сели на диван. — Мам, вот скажи мне, что во мне не так? Почему Мирослава не может полностью довериться мне? Я же для это всё делаю. Я подарки дарю, даже познакомил с кучей известных людей, я приезжаю к вам практически каждый день. Но у нас никакого движения вверх нет. — Тимур, ты сделал для неё многое, и она безумно тебе за это благодарна. Но ты не сделал для неё самого главного. Ты не сел и не поговорил с Мирославой о том, что твориться в её душе, внутри неё. Может она чего-то боится? Ей же не нужны ни твои подарки, ни знаменитые люди, ей нужен папа, ей нужен ты. Ей просто хочется поговорить с тобой, чем-то поделиться, что-то спросить. Она же не кукла, Мирослава живой человек. — Но… — Тимур, никаких но. Не смей говорить что-то плохое о своей дочери. Признайся хотя бы сам себе, что это ты виноват в том, что сейчас Мирослава не может пойти с тобой на контакт. Я не знаю, что делать, правда. Это всё так сложно и запутанно. Может мама права? Ну не может, скорее всего так и есть. Мысли просто грызут меня изнутри. И я понимаю, что всё происходящее вокруг, всё это из-за меня. — Ба, я дома, — голос родной дочери вернул меня в реальность. — Привет, — поздоровалась со мной Мирослава, зайдя в гостиной. — Как собеседование? — спросила мама у Миры. — Как и все остальные. Видите ли им нужны работники с опытом, а ещё и молодых. А мозгами пошевелить они не хотят? Где они найдут молодого работника с каким-то стажем? Ладно, я пойду в комнату, что-то вообще нет настроения, — она была расстроена. Даже очень. Мне хотелось как-то помочь, но что могу я сделать? Устроить её на работу? Не думаю, что она захочет работать там, где я замолвил за неё словечко. — Ну и что ты сидишь? Иди и поговори с ней. Сейчас именно ты нужен ей, — послушав маму, я пошёл к дочке. Нас ждёт долгий и мучительный разговор, ну мне так кажется. Наверно, уже пора нам высказать всё друг другу. Иначе мы просто не сможем стать друг другу по-настоящему близкими и родными людьми. — Мирослава, можно? — в ответ я услышал какое-то мычание, ну и решил, что это вполне похоже на согласие. Зайдя в комнату, я увидел Мирославу, которая, свернувшись клубочком, лежала на кровати, обнимая подушку. И по ходу дела она плакала. Сев рядом, я просто смотрел на неё и понимал, что она не пошла в свою мать, ни капли. Она похожа на меня, на мою маму, даже где-то черты Артёма проскальзывают. — И чего ты плачешь? — тихо спросил я. — Я не плачу, просто в глаз что-то попало, — сразу сказала Мира, вытирая слёзы. — Ты что-то хотел? — Что во мне не так? — она опять закрылась, точнее она вообще мне не открывалась. Даже сейчас она не может мне сказать о том, что ей плохо, что её что-то тревожит, она просто сразу переводит тему и всё. Но я тоже не железный. Я иду на какие-то уступки, я стараюсь. И мне нужна отдача. Я хочу видеть, что всё не зря, а после таких ответов просто опускаются руки. — Что? — Скажи, что во мне не так? Почему ты сейчас не можешь мне сказать, почему ты плачешь? В глаз что-то попало, серьёзно? Сразу в оба? Ты можешь хоть один раз подойти ко мне и сказать, что тебе плохо, что тебе нужна моя помощь? Я уже и так, и так, думаю, как бы по быстрее найти общий язык с дочкой, переживаю, волнуюсь. А потом просто понимаю, что дело то не во мне. Моя дочь просто не хочет со мной общаться. Каждый раз, когда я прихожу, её как-будто током ударяет. Она сразу перестаёт смеяться, улыбаться, сразу становиться напряжённой. Ну скажи, что я не так делаю? Может мне просто надо куда-то уехать? Может вообще больше не появляться? Мира, если тебе это всё не нужно, то просто скажи. И всё. Не надо делать мне одолжение, когда я с тобой начинаю говорить. Мирослава, просто пойми, что мне сложно. Мне сложно всё это принять, мне сложно морально. — А мне не сложно? — как только я закончил говорить повышенным тоном, начала говорить Мирослава. Это, похоже, она унаследовала от меня. Ну ничего, прорвёмся. — Мне не сложно было, когда меня бросила моя мать, когда обо мне забыл родной отец, просто уехав в Москву. Мечту осуществлять. Серьёзно? А обо мне хоть кто-нибудь кроме Симоны подумал в тот момент? Что я чувствовала тогда? Что чувствовала, когда бабушку чуть ли не силой утаскивали в машину, когда меня ненавидел родной дедушка, говоря, что я всем вам жизнь испортила? Ты думаешь, что мне легко? Я всю жизнь жила взаперти. Максимум, куда я могла выйти — двор, всё. Я знакома была от силы с десятью людьми. Всё. Меня никто не спрашивал, может ты хочешь что-то, может у тебя есть какая-нибудь мечта. Нет! Меня даже не спросили, кем я хочу стать, просто поставили перед фактом. А сейчас, сейчас мне сложнее в тысячу раз. Я правда хочу переступить эту черту, я хочу наладить с тобой отношения, но не могу. Правда, не могу. — Да почему?! — Да потому что я боюсь тебя! — крикнула Мирослава, смотря на меня. Наверно, именно этого я боялся больше всего. Она меня боится. Моя дочь меня боится, понимаете?POV.Мирослава.
Сказав всего лишь одну фразу, мне стало легче, намного легче. Будто я всё это время тащила за собой целый поезд, а сейчас его не стало. И мне стало так легко. Даже дышать стало легче. Да, я понимаю, что возможно отцу не очень приятно было это услышать, но это ведь правда. Лучше всё сказать сейчас, чем потом мучиться всю жизнь. — Я боюсь, что ты исчезнешь. Просто уйдёшь. Скажешь, что я тебе не нужна и что я зря сюда приехала. Я боюсь потерять тебя опять. Всю свою жизнь я мечтала о том, чтобы когда-нибудь тебя увидеть, обнять, сказать, что я готова простить тебе всё, просто попросив взамен, чтобы ты всегда был со мной. И не важно, вижу я тебе или нет. Я просто хотела чувствовать, что у меня есть мой папа, который всегда будет со мной, который всегда будет за меня и никогда никому не даст в обиду. Мне не нужны твои дорогие подарки, правда не нужны. Мне нужен ты, понимаешь? Нужен, но одновременно я боюсь твоего предательства. Один раз ты уже это сделал, и если тогда я была не в том возрасте, чтобы что-то понимать, то сейчас я просто сойду с ума. Честное слово. Знаешь, когда я сбегала от дедушки, я думала о тебе и о Симоне. Мне было так страшно. Страшно от того, что если ничего не получится, то я больше никогда в жизни вас не увижу, я потеряю свой шанс. Но у меня всё получилось. И знаешь, что я от тебя услышала? Что я тебе не нужна, что от меня одни проблемы, что меня надо отправлять обратно. А потом, вот просто в один миг, ты изменился. Начал приезжать, говорить со мной. Знаешь, мне от этого становилось только хуже. Ведь, что тебе мешает также в один миг опять плюнуть на меня и отправить в Доминикана? — Я бы никогда так не поступил, — тихо сказал отец, а я поняла, что нам обоим сейчас стало легче. Мы высказали всё то, о чём так долго молчали, каждый раз просто смотря друг в другу глаза. — Мирослава, прости меня, — я и слова не успела сказать, как отец просто встал передо мной на колени. От удивления я аж рот раскрыла. Я и так плакала, но сейчас меня просто прорвало. — Я ужасный отец, правда. Я столько ошибок совершил. Пытался найти что-то не то в тебе, но как оказалось всё дело во мне. Просто я идиот и эгоист. Всегда думаю только о себе. Мирошка, я правда обещаю, что изменюсь. Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Мир, прости меня, — он плакал, понимаете, плакал. Не знаю, мне кажется, нам обоим пора лечиться в психушке. Это всё так сложно. Мы оба очень долго сидели на пороховых бочках. И сегодня эти бочки взорвались. Сейчас я точно могу сказать, что морально я опустошена. — Папа, — упав также на колени, я обняла своего папу. Не отца, а папу. Всё же будет теперь хорошо, да? Мы будем ходить вместе в кино, он будет покупать мне мороженое, на Новый год мы будем дарить друг другу подарки, а летом будем ездить на море, которое я никогда не видела. Это же всё будет, правда. — Мирошка, я никогда тебя больше не брошу, слышишь? Ты моя дочь. Я тебя очень сильно люблю, даже больше жизни, правда. — Я тебя тоже очень сильно люблю, папа.