* * *
В следствии по делу убийства Распутина и попытках успокоить Аликс пролетели остаток тысяча девятьсот шестнадцатого и начало тысяча девятьсот семнадцатого года. Конец февраля принес с собой тревожные телеграммы из Царского — стачки на Выборгской стороне, люди громят булочные, в Петрограде угроза голода. Вслед за этими первыми ласточками революции на Ставку обрушилась лавина телеграмм — от императрицы, от председателя Государственной Думы Родзянко, от генерала Рузского — с вестями одна хуже другой. Солдаты не подчиняются офицерам, дезертирства с фронта, беспорядки в Петрограде, солдатами захвачен Арсенал, открыты тюрьмы, выпущены как политзаключенные, так и уголовники. В ходе перестрелок есть убитые и раненые, те, кто еще верен присяге, стремительно переходят на сторону революции. Все требуют роспуска Думы и создания нового, ответственного министерства. Положение было серьезное и, несмотря на отчаянные просьбы генерала Алексеева, Николай отправился домой. Алексей в это время находился в Царском — корь не позволила поехать в Ставку с отцом. Вдогонку Николаю летели новые телеграммы — захвачены железнодорожные пути. Пришлось поворачивать на Псков. Уже в Пскове Николай принял у себя генерала Рузского. — Ваше Величество, — начал Рузский, едва уселся напротив царя. — Ситуация очень, очень серьезная. — Я знаю. Революция в Петрограде, верных мне и отечеству остается все меньше. — Все гораздо хуже. Беспорядки в Москве. В Петрограде анархия. Повальное дезертирство с фронтов. В столице нет света, не работают семафоры, не хватает хлеба, не ходит транспорт. Николай потянулся к портсигару. Предложил было собеседнику, но генерал нетерпеливо качнул головой. — Какова их цель? — Вы распустили Думу. Народ хочет создания ответственного министерства, нового правительства. — Правильно ли я вас понимаю: при таком положении я буду конституционным монархом? — Государь, но по Манифесту от октября вы уже… — Я принял на себя ответственность за мой народ перед Богом, и только Бог вправе судить нужно народу новое правительство, когда есть царь, или нет. Рузский поправил очки. Разговор обещал затянуться. — Сомневаюсь, что Бог обрадуется новому кровопролитию, которое обязательно будет, если вы не согласитесь с волей народа. К тому же, если вы откажетесь, я не могу ручаться за безопасность вас и вашей семьи. — Николай Владимирович, я еще раз повторяю… Разговор и вправду затянулся до глубокой ночи. Под напором аргументов генерала — угроза гражданской войны, поражение в войне с Германией, угроза жизни императора и его семьи, — Николай сдался. Было создано Временное правительство. Однако это не помогло. Уже на следующий день Рузский докладывал, что Временное правительство не устраивает бастующих, они требуют больше — отречения. — Что вы решили, государь? — Рузский застыл, словно каменное изваяние. Николай устало провел рукой по лицу. — Если… если после моего отречения беспорядки прекратятся, если способ погасить революцию — только такой, что ж… я согласен. Отрекаюсь в пользу сына моего, Алексея, при регентстве моего брата Михаила. Полагаю, это всех устроит? — Полагаю, да. Что вы намерены делать после? Николай отвернулся к окну. — Уеду за границу, до успокоения народа. А после, наверное, перееду в Крым вместе с семьей, займусь воспитанием Алексея. — Позвольте вас огорчить, Ваше Величество. Цесаревич, как формальный правитель, вероятнее всего, будет жить в семье регента, то есть, вашего брата. Вам, конечно, разрешат видеться с ним, но… Голос генерала утонул в тумане. Безусловно, Мишка воспитает племянника, подготовит стране достойного императора. Но он никогда не сталкивался с гемофилией. А если случится то же, что и в Спале? Если Алексей, не приведи Господь, не доживет до совершеннолетия? Умрет вдали от родителей. Что, если бремя монарха окажется для него слишком тяжелым? Николай попросил вызвать к нему профессора Федорова. Старый добрый Федоров. Тринадцать лет заметно посеребрили его голову и добавили морщин на приветливом лице. Когда-то он первым сообщил о гемофилии, и вот теперь от него частично зависит судьба империи. — Сергей Петрович, — начал Николай, пожимая доктору руку. — Вы, наверное, уже знаете. Я отрекаюсь. Я предполагаю оставить престол Алексею, но прежде хочу посоветоваться с вами. — Я вас слушаю. — Вы были со мной, когда началось первое кровотечение, вы сказали об этой болезни. Я оценил вашу честность и прошу вас быть честным и теперь. Скажите мне, как есть, не щадя моих отцовских чувств — сможет ли Алексей в будущем управлять Россией? Сможет ли он дожить до совершеннолетия? Профессор медленно покачал головой. — Чудес не бывает, Ваше Величество. Продолжительность жизни больных гемофилией в среднем составляет четырнадцать-шестнадцать лет. На грудь словно опустилась гранитная плита. — Я вас понял. Но принц Леопольд? Племянник Ее Величества, Вальдемар — он до сих пор жив. — Это скорее исключения из правил, Ваше Величество. — Я понял вас, — повторил Николай. — Благодарю вас за смелость и честность.* * *
Несколько часов спустя Николай сидел под пристальными взглядами Гучкова и Шульгина. Карандаш* в пальцах едва заметно дрожал. Взгляд то и дело возвращался к строчкам: «Мы, император Николай Второй… царь Польский и Великий Князь Финляндский… оставить его при себе… в пользу нашего любимого брата…». Сердце стучало медленно и тяжело. Что ж, если нет других путей… и это поможет выиграть войну… Грифель миллиметр за миллиметром приближался к листу. Появилась первая буква. Последний росчерк. «Николай». Вот и всё. Всё.* * *
Николай перевернулся на спину, бросил взгляд на закрашенное окно. Рядом ровно дышала Александра, неподалеку — тихо сопел Алексей. Дожил до пятидесяти — даже странно, если вспомнить события последнего года. Отречение, домашний арест в Царском, ссылка в Тобольск, новая революция, путешествие холодной весенней ночью, в открытой повозке, по тряской дороге до поезда в Екатеринбург. Признаться, в отречении были свои плюсы. Теперь Николай мог всецело посвятить себя семье и заниматься хозяйством, вроде уборки снега в парке или заготовки дров. Больше не было скучных докладов и ответственности за огромную страну. Жаль, правда, что больше он не приедет в Ставку, что многим из приближенных, в том числе и доктору Деревенко с месье Жильяром, не разрешили поехать в Екатеринбург, что нет вестей от Мишки, а о Константиновичах ходят странные слухи. Но они вместе. Он, Аликс, девочки, Алеша, даже Джимми и Джой. Они не дают друг другу предаваться унынию. Евгений Сергеевич поддерживает, как может, за что ему большое спасибо. Алексей на днях принял первую ванну с Тобольска, что тоже, несомненно, хорошо. Колено его поправляется и, дай Бог, скоро он вновь сможет ходить. Их относительно спокойный мир с домашними чтениями и играми в безик был нарушен лишь дважды — сменой коменданта Авдеева на Юровского, а также полной сменой охраны, и письмами от некоего преданного царю и отечеству офицера. Он обещал вызволить Николая с семьей из заточения и отправить в Англию. Несколько дней Николай и Аликс ждали неизвестного спасителя, но никто не пришел. Значит, так тому и быть. Конечно, новая охрана не блистала манерами, режим семьи ужесточился, а Алексея и вовсе подозревали в симулянтстве, но Николай успокаивал себя мыслью, и старался донести ее до остальных, что Бог не посылает испытаний больше, чем они смогут вынести. Значит, это когда-нибудь закончится и все будет относительно хорошо. Главное, что они вместе и живы. Перекрестившись, Николай повернулся набок. Но заснуть не удалось — ночную тишину потряс стук в дверь. — Кто там? Что такое? — Это Юровский, — раздалось из-за двери. — В городе неспокойно, ожидается наступления белых и чехов. Чтобы переждать опасность, необходимо спуститься в подвал.