Running after my fate

      — За той машиной, пожалуйста, — любезно улыбнулась Дрина водителю и предусмотрительно застегнула ремень.       Она всегда быстро принимала решения. Возможно, порой подобная особенность её характера приводила её к довольно плачевным последствиям, но уж такой Дрина была — скорой на руку, порывистой, идущей вперёд в любой ситуации. Так было и сейчас: она колебалась не больше минуты, глядя на деньги в своей ладони, а потом вновь перевела взгляд на стеклянную дверь кафе, за которой в толпе прохожих уже почти растаяла одна примечательная мужская фигура, и сорвалась с места в то же мгновение. Ведь как он мог оставить её здесь одну? Раз уж так вышло, они должны держаться вместе, пока он не вернёт её домой. Вот уж эгоист, подумалось Дрине, и она негодующе покачала сама себе головой. Её новый горе-знакомый взял автомобиль на ближайшей стоянке такси, и она последовала его примеру, не успев добежать до его машины. Такси тронулось точно в тот момент, когда она подбегала к стоянке, и вот тогда пригодились столь щедро оставленные им двадцать фунтов. Правда, уже по пути Дрина задумалась о том, какие деньги в обиходе у австралийцев, но поворачивать обратно было никак нельзя.       За окном проносились удивительные виды. Столь непривычные кому-то, кто всю свою ещё совсем недолгую жизнь провёл во влажном и белёсом Лондоне и уж тем более кому-то, кто уже очень давно не видел даже этих самых лондонских улиц. Дрина не впервые была заграницей — в детстве она была в парижском Диснейленде, а ещё в Испании, — но подобным образом быть заграницей — о, никогда. Никогда совершенно внезапно, никогда так далеко (на другом материке!), никогда без надзора матери и Конроя. Топлёное золото закатного солнца укрывало своим румяным жаром асфальт, отражалось искрящимся блеском в зеркальной чешуе офисных центров, настойчиво просачивалось сквозь зеленые ветви парковых деревьев, и Дрина с немым восторгом вбирала в себя это новое, дивное чувство. Она спустила стекло заднего окна, позволив тёплому воздуху ворваться в салон машины, и крепко-накрепко зажала в пальцах двадцатку, сама вдруг подумав: «А я ведь точно как в кино! Так ведь делают в фильмах? Преследуют кого-то на такси?»       Она вдруг задумалась, к кому мог бы спешить этот человек? Ведь Дрина даже имени его не знала — столько всего произошло с четырёх часов пятнадцати минут в её стылой спальне в Ричмонде, а сейчас она вдруг поняла, как много вопросов на самом деле нужно было разрешить. Он сказал, что она его вызвала. Но как? Что такого она сделала? Если это действительно сделала она, то… может ли она вызвать его ещё раз? Относясь ко всему этому кавардаку объективно, кажется очень полезным иметь подобного знакомого. Раз — и ты уже на другом конце света! И никто не узнает, даже Лецен! Нет, с ним определённо нужно познакомиться поближе. Только вот сперва догнать хотя бы…       Жёлтобокое такси, за которым она следовала, как раз завернуло в старую часть города, оставив позади гряду монументальных небоскрёбов, но вдруг остановилось в месте, которого Дрина никак не ожидала.       — С вас тридцать четыре доллара, — сообщил ей усатый таксист с лёгким восточноевропейским акцентом, остановившись у тяжёлых ворот Центрального мельбурнского кладбища. Она удивлённо заморгала, сразу же подобравшись, и протянула водителю затёртую от волнения купюру.       — Мисс, я не могу принять у вас фунты. У вас нет долларов?       Дрина заторможено покачала головой. Из другого автомобиля как раз спешно выходил тот, за кем она сюда и приехала. Он на ходу поправил на себе пиджак, и только сейчас она заметила, что тот был чёрным. Вся одежда была скорбно-чёрной.       — Тогда карточка? Карта у вас есть?       Она неловко поджала губы. Таксист раздражённо вздохнул, отвернувшись, и что-то пробормотал на незнакомом ей языке. Судя по его экспрессии, Дрина пришла к выводу, что слова явно были нецензурными.       — Послушайте, — вдруг подала голос она после недолгой бесцельной паузы. — Давайте я дам вам то, что у меня есть, а вы подождёте — здесь мой друг, он заплатит вам. Я его позову. Договорились?       Таксист слабо отреагировал на её предложение — он и сам не знал, что с ней теперь делать, — но Дрине нужно было спешить. Тихонечко просунув ему двадцать фунтов, она мигом выскочила из машины и направилась к воротам. Последнее, что она услышала в машине, было раздосадованным возгласом «Идите уже, идите! Что ж за день такой!»       Отчего-то, ступая на мощёную тропинку кладбища, она вдруг подумала об отце. Она не знала его — Эдвард умер, когда ей ещё и года не было, и всё же Дрина подумала о нём. Она никогда прежде не была на кладбищах, она никогда прежде не была на похоронах. Вот, значит, к кому он так спешил. Вернее, по какому поводу, ведь спешить-то уже точно не к кому. В голове её вдруг возникла мысль, что напрасно она сюда приехала — она всё же вмешивается в нечто сокровенное, чего не должна была касаться, — однако ничего уже не изменить. Впереди виднелась похоронная процессия. Дрина остановилась под деревом, не решаясь ни уйти, ни подойти ближе.       Он не выглядел так, будто хоронил кого-то близкого. Удивительно, она задумалась, кем приходился ему умерший человек? Навряд ли семьёй, ведь в таком случае он бы не опаздывал на похороны и не держался так отстранённо, точно не хотел показываться другим людям на глаза. Была ли у него вообще семья, у этого человека? Человек ли он вообще? Ещё одна тысяча вопросов в её копилку. Дрина разглядывала его, стоящего против солнечного света, отчего огонь, его окружающий, казался даже зеленоватым. Никто, вероятно, не видел этот огонь, кроме неё. Впрочем, это и не мудрено — по какой-то удивительной «удаче» она могла видеть самые необычные вещи, совсем незаметные для других людей.       «Не призрак, — сказала про себя Дрина, обводя в воздухе мужскую фигуру указательным пальцем, — не волшебник, не… вампир, пожалуй, тоже нет? Они обычно света боятся, а ещё не могут так просто в чужой дом заявиться. Что ещё осталось? Оборотень?»       Что-то промелькнуло в её сознании — некое давнее воспоминание, — но она не смогла ухватить его покрепче, из-за чего оно в ту же секунду растворилось. Дрина тряхнула головой, наконец оторвав взгляд от бессмысленного созерцания этого странного мужчины, и, вздохнув, решила пойти дальше. Потревожить его сейчас, в такой момент, ей показалось не лучшей идеей — следовало дождаться хотя бы того момента, когда гроб опустят в землю, а пока… что ж, тьма наступит ещё не скоро, не так уж страшно. В таком месте, должно быть, собиралось не мало неприкаянных душ, однако при свете дня с ними было легче справляться.       Дрина закусила губу, развернувшись на пятках и всмотревшись вдаль в поисках какого-нибудь места, где можно было бы присесть. Это было старое кладбище со старыми, заросшими сочной зелёной травой могилами людей, ушедших пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет назад. Проходя по узкой, не вымощенной тропинке к ограде, где под сенью одного долговязого дерева она и заметила лавочку, Дрина видела надгробия настолько старые, что на нескольких из них невозможно было рассмотреть даже даты смерти — так сильно был истёрт временем камень. Странное дело — она совсем не испытывала страха. Многие из этих людей ушли так давно, что не могли предстать перед ней — кто-то иной, очевидно, избавил их от мук, либо их души настолько отчаялись искать помощи здесь, что отправились в другие места.       Это было ошибочным утверждением — то, что духи привязаны к месту. Отнюдь нет, за всю жизнь Дрины в качестве «магнита» для привидений она повстречала самых разных духов — некоторые из них даже не говорили по-английски (из-за чего прогнать их было вдвойне труднее). Спустя несколько лет, после того, как с ней случилось такое несчастье, — кажется, лет в четырнадцать, — она пришла к выводу, что вовсе не является единственным таким человеком. Есть же, в конце концов, гадалки, экстрасенсы, приверженцы эзотерики и других мистических учений, которые утверждают, что умеют связываться с умершими людьми. От доктор Портман она даже слышала, что у некоторых людей, переживших клиническую смерть, наблюдались удивительные экстрасенсорные способности; многие из них также делились своими историями встреч с давно почившими родственниками или даже Богом. Всё это, безусловно, неоднократно оспаривалось учёными, однако Дрине от этого факта не становилось легче, как, впрочем, и труднее. Её занимал другой вопрос: почему же тогда она видит призраков, если никогда её жизнь не была на грани смерти?       Ответа на этот вопрос получить было невозможно не столько потому, что её случай был уникальным, но хотя бы потому что ей никто не верил. В одном лишь ей сомневаться не приходилось: пока мать запирала её в доме, опасаясь кривотолков, это вовсе не шло ей на пользу — духи стекались к ней из самых разных мест, требуя её помощи. Они не могли понять, что, даже если бы Дрина хотела, она не могла бы помочь. Как можно было помочь разрешить последнее дело, удерживающее их на этом свете, когда сам не властен над собственной жизнью. Поэтому они бесцельно мучили её своим присутствием, а она, в свою очередь, совершенно ничего не могла с этим поделать.       Задумавшись о том, какова вероятность повстречать в такую пору какого-нибудь местного духа, Дрина, не заметив ямки, с силой наступила на выступающий камень совсем старого надтреснутого надгробия, уже наполовину провалившегося в почву.       — Чёрт! — сквозь зубы прошипела она, жалея свою ушибленную ступню и машинально подняла злой взгляд на могильную плиту, как будто та была живой и могла устыдиться своей «подножке».       Но тут… Дрина замерла.       Датой рождения значилось двадцать девятое октября тысяча восемьсот семьдесят шестого года. Дата смерти же — девятнадцатый год. Совсем недолгая жизнь, однако вовсе не это заставило Дрину остановиться, точно вкопанная. Лицо… лицо на удивительно сохранившейся фотографии (точно по волшебству!) было совершенно таким же. Ни чёрточкой больше, ни меньше. Даже родственная схожесть отца и сына не может быть настолько точной, а уж тем более дедушки с внуком. Это был не дедушка.       «Я ведь… шутила», — подумала Дрина, и руки её невольно задрожали. Этот человек — она обернулась через плечо, глядя на одиноко стоящего позади, сгорбленного и будто смертельно усталого мужчину, — кто, чёрт побери, этот человек? Она знала о духах — на то, чтобы привыкнуть к паранормальному миру, у неё ушло ни много ни мало девять лет, — но это… Это было совершенно иное.       Бессмертный. Он был бессмертный. Навряд ли Билл Стэндфорд, как значилось на надгробии, был его первой личиной — отчего-то Дрина чувствовала, что столкнулась с кем-то очень-очень древним, — как и очевидно становилось, что земля, на которой она в это самое мгновение стояла, скрывала под собой совершенно пустой гроб. Как много у него было могил? Возможно, даже по всему миру? Вот почему он умеет перемещаться из одной точки мира в другую в мгновение ока.       Люди на вершине холма поочередно прощались с умершим. Самым последним был «Билл». Он стоял, и медно-золотой солнечный диск, падающий с небосвода на землю, освещал его кожу жёлтым светом, но сам силуэт был охвачен синим пламенем, издалека даже казалось, что помимо самой фигуры этим диким огнём горело нечто ещё…       Осознание отчего-то прозвучало в ушах щелчком пальцев, но обрушилось на неё, точно громадная штормовая волна. Тёмная ночь. Запрещённая книжка, запрятанная в кровати глубоко-глубоко. Фэйри, русалки, лепреконы и дварфы. Цветущее поле гречихи — это значит «возлюбленный», — зелёные глаза, такие грустные. Легенда о Гоблине… Невеста… Что же ещё?       Оглядываясь назад, на то далёкое и столь светлое время, Дрина всё же понимала, почему не помнила этой легенды до конца. Она была маленькой, наивной и романтичной девочкой, увидевшей вместо страшного, как ей представлялось в воображении, Гоблина обыкновенного мужчину, пожалуй, даже красивого, и, естественно, что хорошо ей запомнились лишь слова про невесту, что должна спасти его от той страшной боли. Как спасти — с течением лет это исчезло из её памяти. Сама сказка почти исчезла из её памяти. Но вот она была здесь; вот он, тот миг, когда вся та груда элементов мозаики в её бледных ладонях, та самая загадка из тысячи вопросов, на которые она не могла найти ответа, начала складываться. Она отыскала начало, и этим началом был Гоблин.       Она позвала его. Каким-то невообразимым образом она позвала его. Она видит его огонь, она знает, кто он. Она — его Невеста.       Абсурдно, не так ли?       У Дрины в голове одновременно пронеслась сотня мыслей. «Надо найти эту книжку, она всё ещё должна быть у Лецен», — сперва подумала она, а потом сознания её тронула уже другая мысль. «Я — Невеста? То есть… я прямо должна выйти за него замуж?». Это не совсем входило в её представления о новой, свободной жизни; она вновь подняла взгляд на холм и медленно к нему направилась. Нельзя сказать, что этот «Билл» был страшным или уродливым. Объективно говоря, нет, он был… Дрина закусила губу, подбирая слово. Симпатичным. Да, пожалуй, так его можно было назвать. Симпатичным взрослым мужчиной, и всё же… Совсем не этого она желала. Ей хотелось влюбиться; как можно влюбиться через силу, зная о том, что вся твоя так называемая любовь тебе не принадлежит — это лишь предзнаменование, которое ты не в силах изменить. «Не смогу ли?», — взыграло в ней природное упрямство.       Год или два назад, когда Дрина уже была достаточно взрослой, чтобы не так просто поддаваться всецелому контролю матери и Конроя, она однажды сильно рассорилась с мамой. Дрина упомянула в споре отца, которого, хоть и совершенно не помнила, но отчего-то беззаветно любила, воображая, что будь он сейчас жив, он бы защитил её ото всех. Тогда мать в сердцах кинула ей фразу, пришедшуюся ей болезненной оплеухой. «Думаешь, мы с твоим отцом по любви женились, что родили тебя, желая этого? Всё это было лишь для того, чтобы укрепить позицию в семье! Нет никакой любви, Дрина, хватит этих глупых мечтаний!». Конечно же, потом мать извинилась и, гладя усталой рукой по её волосам, сказала, что всё вовсе не так. Между ними с Эдвардом действительно не было большой любви, однако они уважали друг друга и прожили пускай и недолгую, но гармоничную совместную жизнь. И Дрину она любила — возможно не так горячо, как этого хотелось самой Дрине, но, она должна ей поверить, всё, что Виктория Кент делала — всё это было ради блага дочери.       «Нет никакой любви», — припомнилось Дрине сейчас, и опасный зверь, называющийся «взрослым миром», впервые в полной мере завладел её умом. Не все браки заключаются по любви; вероятно, даже единицы. Людьми в этом самом взрослом мире движут самые разные мотивы — кто-то жаждет денег, женясь на богатом, кто-то жаждет быть боготворённым, выбирая не того, кого желает собственное сердце, а того, кто любит тебя до умопомрачения, — совершенно все заключают союзы исходя из приземлённых и прагматичных соображений. Возможно, ей стоило поступить так же. В конце концов, лишь дурак может упустить такой шанс. Волшебный жених — это вам не шутки!       Церемония закончилась с закатом, и в итоге на холме у могилы остались стоять только они вдвоём: он, глядя невидящим взглядом на мраморную плиту, и она, замерев под деревом позади. Сперва Дрина хотела резко прервать тишину, но потом что-то изменилось — он поднял руку, и ей даже показалось, что этот жест был адресован ей, однако рука коснулась лица, и она поняла: он вытирал слёзы. Тихие, усталые слёзы. Вдруг, совершенно внезапно, вновь зарядил слепой дождь, хотя ничего не предвещало. «Будто небо плачет вместе с ним», — подумала Дрина, рассудив, что лучше дать ему этот момент одиночества. Хотя глубоко внутри, несознательно ей казалось, что этот мужчина бесконечно устал от одиночества.       Дождь ослаб столь же стремительно, как и начался; он наконец развернулся, и Дрина не успела как-то подготовиться, поэтому только неловко ему улыбнулась. Лишь в первое мгновение в его глазах промелькнул слабый огонёк удивления, однако он быстро погас, точно он предполагал, что она непременно за ним увяжется. Возможно, так оно и было.       Он тяжело вздохнул, почесал одним пальцем место над бровью, затем выпрямился, заложил в руки карманы брюк и произнёс:       — Пойдём домой.       Всего два слова, сказанные тихим голосом, вскользь, вероятно, совершенно не сознавая, как они звучат, или же они как-то по-особенному звучали лишь для Дрины, ибо внутри неё вдруг что-то резко кольнуло. «Домой? К кому домой? Ко мне? К нему?», — девичья натура взбудоражилась и даже возмутилась, румянец предательски прильнул к щекам, и она успела только слабо кивнуть. Он, к счастью или к сожалению, совсем не заметил каких-либо странностей в её реакции, и пошёл первым, оставив её следовать за ним.       Дрина вприпрыжку сбегала с холма за ним, глядя на его фигуру, на разворот плеч, на тёмные волосы, и всё думала-думала-думала. «Говорить или не говорить? — её светлые теннисные туфли как назло собирали всю грязь взмокшей от внезапного дождя земли, она подбежала совсем близко к нему, так, что вот-то могла наступить ему на пятки. — Может всё-таки оставить это в секрете? На потом? Или лучше сразу расставить все точки над и? Может я вовсе и не его Невеста? Может он всё-таки не Гоблин? Может мне показалось? А может и нет!»       Она всегда была скорой на руку и терпеть не могла рассуждать над решением какой-то проблемы слишком долго, поэтому вдруг резко остановилась на месте и быстро выпалила ему в спину:       — Как тебя зовут?       Уилл также остановился.       Первой его мыслью, конечно же, было ответить. «Уильям», — его губы даже раскрылись, чтобы произнести своё имя, однако ничего не вырвалось наружу. Имя — значит знакомство, имя значит обязательство повторной встречи. Он собирался больше никогда в жизни не встречаться с этой чудаковатой девчонкой.       Но прежде чем хоть как-нибудь язвительно ответить ей вопросом на вопрос или же резко оборвать её, она, как, впрочем, и всегда, сделала совершенно не то, чего он мог от неё ожидать. Она вдруг продолжила:       — Мне просто показалось, что как-то странно невесте называть своего суженого Гоблином.       Это прозвучало звонким девчачьим голосом, но ощущалось оглушительным раскатом грома. Уилл, тяжело дыша, обернулся через плечо. Никогда ранее он так явственно не ощущал меч в своей груди.       Она… видит его?

___

      Загадка: в одной, с виду совсем не примечательной спальной комнате в Ричмонде на Шеен-роуд сорок не было никого, хотя кто-то в пять часов утра воскресенья обязательно должен был быть. Решение: отсутствует. Вывод: нет.       Он стоял посреди этой самой тёмной комнаты, держа в своих бледных руках белоснежный листок с выведенными на нём именем и несколькими датами, и в очередной раз совершенно ничего не понимал. Нет, но как это происходит? Уже третий раз подряд. Третий раз подряд он приходит за одной единственной душой, за которой гоняется уже столько лет, и третий раз подряд кто-то мешает его планам. Вот где она могла быть сейчас? Он вновь обвёл отстранённым взглядом комнату, хотя прекрасно сознавал, что в этом нет никакого смысла — пропавшая душа не появится здесь внезапно лишь от того, что он лишний раз заглянет во все тёмные углы и под кроватью. Её здесь попросту не было. Он снова опоздал.       — Дрина, — вдруг угрожающе донеслось из-за двери, и он устало вздохнул, надевая на себя свою чёрную шляпу. Загадка: в одной, с виду совсем не примечательной спальной комнате в Ричмонде на Шеен-роуд сорок не было никого, хотя кто-то определённо был. — Я не хотела этого делать, но ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры, если сейчас же не отзовёшься и не отопрёшь мне дверь, — сурово произнесла по ту сторону двери Лецен и выждала ровно шестьдесят секунд.       Ответа не последовало. Гувернантка тяжело вздохнула, шепча себе что-то под нос по-немецки, и достала из кармана маленький медный ключик. Он сохранился у неё ещё с тех времён, когда состояние её подопечной было совсем тяжким и приходилось запирать её в комнате на целые дни, а то и недели, и хотя она свято клялась Дрине, что эти времена в прошлом и ключа у неё больше нет, Лецен всё же сохранила его на всякий случай. Она любила Дрину, любила всем сердцем, но порой она была просто ужасно упрямой. Как она не могла понять, что способна погубить себя в приступе, и всё это — лишь необходимые меры безопасности, дабы уберечь её от самой себя?       Ключ легко провернулся в замочной скважине, и Лецен резко влетела в спальню, вдруг замерев на пороге. Он неспешно обернулся, со слабым интересом глядя на появившуюся женщину. «Это ещё кто такая?», — подумал он, когда женщина направилась к нему.       Однако им не суждено было столкнуться. Лецен взвинченным, торопливым шагом преодолела пространство комнаты, пройдя сквозь таинственного тёмного незнакомца, совершенно его не видя, так как видела она другое: комната была абсолютно пустой. Дрины здесь не было. «Что ж, — угрюмо хмыкнул он, растворяясь в воздухе, точно облако дыма, — хотя бы в этом мы с вами, мэм, солидарны».       Эту Александрину Кент было не так-то просто поймать.