Про ментоловые сигареты и Андрея Старого.

      Дребезжание звонкого колокольчика извещает постояльцев бара о новичке. Аккуратная тонкая фигурка маленького роста прошмыгнула в мерное дыхание заведения. Пахнет алкоголем, жаром, похотью и весельем. Неправильным весельем, безумным. Приглушенная музыка — атмосфера полной идиллии. Хочется плюнуть в лицо тем, кто так легко спасается от жизненных трудностей. Залей скорей в себя алкоголь — эмоции, мысли опустятся в «ноль». Полный ноль. Полный Джинглбеллс, как в простонародье говорится-поговаривается.       Ощущение неприязни даже к собственной кепке не исчезло и после залпом осушенного холодного бокала пива. А глаза всё рыскают по хмурому помещению. Вскоре взгляд натыкается на хорошо знакомую рыжую макушку — наконец-то. То, что нужно. Тот кто нужен.       А обладатель рыжих косм, так некстати — но так завораживающе — переливающихся зелёным цветом, отбрасываемых от ламп, уже заметил Лизу, что как грозовая туча надвигалась на друга, меча глазами злобные искры. Данила уже готов поклясться, что чувствует, как эти маленькие шальные крапушки пробираются сквозь кожу, прожигая, смешиваясь с кровью и несясь прямо в сердце. Врезаясь и делая неимоверно больно.       — Сли-шком по-о-о-о-здно, вытаскивать меня из ба-а-ра…       Но Кашину уже ясно, что она пришла не за ним. Сразу же стало ясно, что не за алкоголем даже, нет. За чем-то более важным. За кем-то более важным, хоть и сложно представить себе что-то важнее в жизни девушки кроме алкоголя. В груди даже как-то неприятно зудит от одной только мысли о том, что Лиза пришла не-за-блять-ним. Но надо держаться, держаться и радоваться. Совершенно не надо напрягаться.       — Не мычи, блядь, и так понятно, что поздно.       В тоне, в действиях, во взгляде — кажется, это уже упоминалось — везде чертова неприязнь, будь она неладна. Однако вполне возможно догадаться, почему — Лиза волнуется. Волнуется дико, до дрожи в коленках и до мурашек по спине. Пить-то ему еще нельзя. Но рыжий думать уже не в состоянии, поэтому провести линию между двумя стоящими перед ним фактами не может.       Девушка тихо подошла к Даниле и, встав возле него, опустошила стакан виски, принадлежавший рыжему. Смешок вырывается с губ парня — Лиза всегда будет Лизой, даже когда страх подкатил к горлу и держит, душит, мешает вдохнуть, не то, что даже что-то пить.       Большая рука с россыпью татуировок на кисти и дальше потянулась к талии девушки, аккуратно притягивая к себе, ощущая тепло. Тепло, которое отдает подруга своему другу, холодному, молчаливому мерзавцу. Однако сердце трепещет и поет, жаждет любви.       Не сейчас.       Фраза — мозг пронзён. Те три банки пива и шот — ничто, растворяются, будто их и не было. Остаётся голый, заполняющий душу страх. Едкий, проникающий в нутро, распадается на атомы и, вдалбливаясь в атомы Лизы, становится Лизой. Руки, обвивающие плечи Данилы холодеют, а ладошки, напротив — потеют. Кашин оставляет невесомый поцелуй на виске русой, проводя по волосам цвета ржи рукой — успокаивающе. Однако не настолько, чтобы позволить страху отпустить полностью — абсолютно не настолько. Пора браться за дело.       Парень убирает руку от тела подруги, обволакивая кистью стакан с новой порцией алкоголя. Неред мнётся, переступая с ноги на ногу и хрустя пальцами. Открывает рот, чтобы задать вопрос, так его и не воспроизводя. Данила просто указывает мизинцем в дальний и самый темный угол у барной стойки, в десяти метрах от собственного сидения. Секунда — и он уже смотрит на то, как Лиза быстрым шагом порхает к указанному месту. Отворачивается, запивает внезапно возникший болезненный комочек в груди очередным глотком.       До ушей долетает вскрик знакомого голоса, в мозгу пролетает мысль, что что-то не так, надо помочь. Но ноги совершенно не собираются двигаться, куда-то идти. Остаётся на месте.       А Лиза… Лиза просто в шоке с придурка Андрея, снова нализавшегося из-за ничего. Ей страшно, ей больно и обидно. Зачем — непонятно. Но сегодня она поймёт, узнает. А позже поедет к недо-другу Данилу Кашину, напьётся. Снова и снова начнет заводить тему о безответной любви к Старому, о её безмозглости. Задаст вопрос, который она задаёт себе и Данилу так же часто, как и делает вдох — «Как так вышло». И правда — как? Когда? Вопрос, оставшийся без ответа. Рыжий ей только грустно улыбнется, заправит выбившуюся прядь. Обнимет, согреет, успокоит. Как умеет, ведь давно чувствует, что должен. Должен сделать счастливой даже тогда, когда пренебрегает при этом своим счастьем.       Вдребезги разбитый стакан валяется на полу, яростный поток оскорблений выливается злобной трелью на голову Старого. «Зачем поехал пить, тебе же нельзя! Зачем пренебрёг наставлением врача, тебе будет хуже! Подождал бы месяц-другой, а потом хоть как не в себя, свинья!» Гневная тирада, залихватски — как может только Лиза — приправленная матами. Данила улыбается грустно, безумно, всё ещё не смотря в ту сторону. Не надо, будет больнее.       Слышно попытки Андрея хоть как-то оправдать себя, вставляя в нравоучения фразы-ответы на вопрос «Зачем» и извинения. Заверения в том, что больше такого не повторится. «Конечно, блядь, не повторится! Я, если надо будет, пол-Петербурга на уши подниму, чтобы охрану к твоей блядской квартире приставить, чтобы ты, сука, не вышел больше! Никуда!» и звук удара кулаком по столу. Должно быть больно, но Лиза боли не чувствует. Чувствует ярость, чувствует злобу. Даже жалость и страх отошли на второй план, но скоро, естественно, дадут о себе знать.       Данила понимает, что пора уходить. Что если всё случится быстрее, здесь и сейчас, прям перед ним — боль затмит даже радость за своих друзей. Тем не менее как и в первый раз он ни единым мускулом не пошевелил, чтобы уйти. Лишь зачем-то повернул голову, зачем-то пригляделся в кромешную тьму. А после лишь вытер тыльной стороной ладони запрещённый кристаллик с щеки, случайно вырвавшийся из глаз, узревших непостижимое.       Лиза, склонившаяся над Андреем, зарывшаяся тому в волосы. Её еле трепещущие веки и ресницы Кашин видеть не мог, но представлял, абсолютно ясно представлял, как ни странно.       Данила не видел, как Андрей встал и прижал Лизу к себе одной рукой, второй мягко вытирая подушечками пальцев слёзы, текущие по щекам. Слёзы счастья. Не видел, как Лиза посадила Андрея обратно и вновь поцеловала. Теперь уже она. Данила не слышал шёпота Старого о том, что пить-то именно поэтому он и начал тогда, когда ему запретили. Не слышал, как Лиза в этот момент снова начала его материть, но уже до одури счастливая, не злая.       Данила просто заплатил бармену за весь ассортимент напитков, что выпил за вечер, забрал со стула куртку и направился к выходу. Поехал домой, купил сигарет. Он знал, что теперь Лиза не будет приходить к нему по вечерам. Будет пересекаться с ним только на общих вечеринках. Он больше не имеет возможности заглядывать в её зелёные глаза, в которых белой дымкой отражаются слёзы и алкоголь, выпитый девушкой. Не зароется больше в её волосы, не поцелует со всей нежностью в висок, пока они оба сидят в его холодной квартире в обнимку. Теперь это будет делать Андрей. Она, правда, не будет ему ныть о том, что у неё есть неразделённая любовь. У них всё будет хорошо — Данилу это радует, искренне радует. Радость с примесью грусти и сигарет, обволакивающих разум серым дымом. Освобождая от мыслей, а тем самым от грусти. Боли где-то в районе легких. Блядское сердце.       Лизу теперь не потревожит сигаретный дым, который она так не любит, ведь Андрей, вроде, не курит. Лиза теперь будет счастлива всегда. А Даня… Даня просто потерял свою глупышку, что один раз на спор выкурила целую пачку ужасных ментоловых сигарет где-то месяц назад. Месяц назад — а Даня до сих пор чувствует вкус её губ, от которых несёт банановым гелем и ментоловыми сигаретами. Блядскими ментоловыми сигаретами. Поцелуй, состоявшийся после её последней сигареты. Мокрый, безумный, желанный. Забвенный и вечный. Пропавший в потоке мыслей обоих участников.       Ведь каждый сейчас думает о другом. Она — о том, как, всё же, в жизни всё бывает хорошо. А он — о ней.