Полетай со мной

      В больницу Владимир сумел вырваться только к окончанию рабочей недели. Он позвонил Лизе, но трубку взял Михаил, потому что его невеста спала после трех проведенных подряд операций. Репнин сказал, что физическое состояние Анны за прошедшее время несколько улучшилось, чего нельзя было сказать о ее настроении. Она по-прежнему мало ела, все время молчала, плюс очень плохо спала, несмотря на снотворное.       - Не представляю, что с ней будет дальше, - грустно качал головой молодой хирург, идя с Корфом по коридору к палате Анны. – Если честно, я сначала был против терапии, но Лиза настояла.       - Почему? Ты считаешь, что я не смогу ей помочь?       - Не в этом дело. Ты отличный специалист, Володя. Но Анна – она особенная… Мне кажется, в ее случае традиционные методы не сработают.       - А кто тут говорит о традициях? – усмехнулся Владимир, вспоминая, как Штерн на первой лекции объявил «золотым правилом психотерапии» отвержение традиций как таковых. Двадцать первый век заставляет людей двигаться в своем, бешеном ритме: то, что казалось инновацией буквально год назад, уже устарело, и психотерапия – не исключение. – От разговора по душам еще никому плохо не было. Знаешь, в чем разница между американцами и русскими? Там люди все держат в себе, у них не принято сваливаться в два часа ночи на голову друзьям с просьбами решить личный вопрос жизни и смерти. Они чинно сидят в очереди к терапевту. А мы, русские, готовы поделиться душевной болью с первым встречным, который, вполне вероятно, выслушает да еще и совет даст. Возможно, я сейчас утрирую. Но в целом это так.       - Если ты ждешь, что, увидев тебя, Анна выложит все как на духу – разворачивай оглобли, - фыркнул Михаил. – Лиза тебе говорила, что за все время, что они с Аней дружат, она даже ее любимого цвета не узнала.       - Речь не совсем об этом, - улыбнулся Корф, но продолжить свои объяснения не успел, потому что Репнин остановился перед дверью палаты с номером 17. Они пришли. На самом деле четкого плана действий у Владимира не было. Всю неделю он размышлял, как расположить к себе такого замкнутого человека, чье психическое состояние подвергалось негативному воздействию на протяжении практически всей жизни. Он не сомневался в том, что Марфа постоянно отчитывала дочь – вспомнить даже, как сказала когда-то маленькая Аня: «Мама ругает меня за то, что не могу ей помогать». Отсутствие поддержки при выборе профессии, постоянное терзание вопросом: «Что со мной не так?» Его все задают, но не всегда ответ нужно искать в себе. В конце концов, Владимир решил пока просто наведаться в гости. Посидеть в палате и понаблюдать. Если Анна окажется настолько апатичной, как описывали Миша с Лизой, то придется искать способы вызвать ее интерес. Если же проявит хоть какую-то активность – что ж, тогда и от визитов к нему в офис ей хуже не станет. А там, на своей территории, он сумеет ее разговорить. Кроме того, пока они с Мишей шли в палату, ему в голову пришла одна идейка, которую было бы неплохо реализовать. Так, просто из озорства.       - Как тебя представить? – спросил Репнин, собираясь уже открывать дверь в палату.       - Никак. Скажи, что я просто друг Лизы, посижу тут, подожду ее. Она же зайдет? Впрочем, даже если нет, это неважно. И вот еще что. У вас тут поблизости цветы продают?       - Есть пара мест, - растерянно ответил Михаил. – Хочешь подарить Анне цветы? Ты же ее не знаешь.       - Красивые жесты на девушек действуют одинаково в любой ситуации, - ухмыльнулся Корф. – Будь добр, пошли кого-нибудь за букетом попестрее. Дубки будут лучше всего.       - Раскомандовался, - проворчал молодой человек, заходя в палату.       Комната оказалась маленькой, но светлой, с большим окном. Из мебели - кровать, маленькая тумбочка, низкий ящик, узкая вешалка и пара стульев с твердыми спинками. На кровати, практически утонув головой в нескольких подушках, лежала Анна, и Владимиру стало ее нестерпимо жаль – до того несчастной она выглядела: темно-синие круги под закрытыми глазами, кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок, на худеньких ручках виднелись следы неоднократных уколов. Казалось, девушка спит, но когда мужчины зашли, открыла глаза и, равнодушно скользнув взглядом по Мише, уставилась на Владимира. В голове мелькнула мысль: «Неужели узнала?», но потом Анна отвела глаза, ничего не сказав, и Корф выдохнул. Если бы она вдруг вспомнила случайную детскую встречу (вряд ли, конечно, зачем ей хранить подобные пустяки в памяти), это осложнило бы задачу. Он повернулся к Михаилу и сказал довольно громко, чтобы девушка услышала:       - Ты иди, я Лизу тут подожду, думаю, дама не будет против.       Миша кинул подозрительный взгляд на Владимира, но ничего не сказал, кивнул и вышел. Владимир же взял один из стульев, придвинул его к окну, сел и с сосредоточенным видом уставился на больничный двор. Он не произносил ни звука, предоставляя Анне время подумать, присмотреться и заинтересоваться. Человек – существо одновременно сложное и невероятно простое. Любопытство – не только двигатель прогресса; оно заставляет реагировать на поведение, не соответствующее своему собственному. Если бы Анне все было до фонаря, она вряд ли бы задержала взгляд на неизвестном молодом человеке, зашедшем к ней в палату и преспокойно сидящем теперь на стуле. Умение отслеживать малейшие изменения в состоянии пациента – будь то тон голоса, ерзание на стуле или такие вот взгляды – Корф тренировал годами и теперь не упускал случая им воспользоваться. Иногда это помогало предугадать ответ пациента на каверзный вопрос, но случалось, подобные наблюдения давали психотерапевту шанс увести разговор в иное русло, если становилось ясно, что пациент нервничает, не уверен в себе или не доверяет врачу. После того, как Миша ушел, Анна не закрыла глаза; она смотрела, как Корф ставит стул у окна, садится, закинув ногу на ногу, и внимательно изучает открывавшийся вид. В комнате было так тихо, что отчетливо слышалось тиканье часов на стене и чьи-то разговоры в соседней палате. Владимир упорно разглядывал немногочисленные скамейки унылого серого цвета, голые газоны и стайку голубей, что-то выискивавших на асфальте, поэтому тихий, хрипловатый голос заставил его вздрогнуть от неожиданности:       - Вы к Лизе?       Он медленно повернул голову. Из глубин подушечной ямы на него смотрели два ярко-голубых глаза, казавшихся единственной живой деталью на всем ее теле.       - Да, - ответил Владимир, лишь на секунду оторвавшись от окна, чтобы взглянуть на девушку. – Миша сказал, она должна сюда придти, ну я и решил устроить сюрприз. Поможете? – Он вновь перевел взгляд с больничного двора на Анну и слегка улыбнулся.       - Как? – прошелестел голос из подушек.       - Не выгоняйте меня, - еще шире улыбнулся Владимир. Его начинал искренне забавлять этот разговор.       - Я лежу, - был ответ.       «Ирония? Сарказм? Не совсем то, что я ожидал», - подумал Корф, но вслух сказал лишь:       - Вот и лежите. А я посижу. Хотите, могу вам рассказать, что там, за окном.       - Не надо, - прошептала Анна и закрыла глаза.       Не очень хорошо. Ушла в себя. Быстро, однако, у нее меняется настроение. Интересно, всегда так было или это последствие лекарств? Надо бы узнать у Лизы. Владимир не стал настаивать; снова перевел взгляд в окно, за которым абсолютно ничего не изменилось, даже количество голубей осталось тем же. Он сидел так минут десять, но каким-то «задним зрением» чувствовал, что Анна уже открыла глаза и смотрит на него, изучает. Что ж, если ей так удобнее – пожалуйста. Но тут в палату зашла медсестра с большим разноцветным букетом дубков в руках.       - О, это мне, - оживился Владимир, резво встал со стула и забрал у медсестры цветы. – Спасибо!       Медсестра вышла; Корф вернулся на свое место и сел, оглядывая букет. Из-за него, кстати, было очень удобно следить за Анной: появление цветов, да еще и таких ярких, не могло не вывести ее из состояния полусонной задумчивости. Девушка даже чуть приподнялась с подушек, чтобы получше разглядеть охапку дубков, которые в этот серый и хмурый зимний день казались чем-то инопланетным: красные, сиреневые, голубоватые, желтые, оранжевые – практически все цвета радуги, на любой вкус.       - Какие красивые, - тихо сказала Анна.       Владимир высунул нос из-за букета:       - Вам нравится? – Анна кивнула. – Вообще, это для Лизы, но… Хотите, можете выбрать себе один цветок. Какой больше приглянется. Думаю, его отсутствие Лиза не заметит.       Корф легко поднялся со стула, подошел к кровати и аккуратно присел на край. Он ожидал, что девушка попробует отстраниться (насколько это было возможно при ее лежачем положении), но она наоборот придвинулась ближе. Неожиданно. Владимир протянул девушке букет; Анна несколько минут думала, а потом тоненький пальчик указал на желтый цветок. Молодой человек ловко вытянул его из охапки, отдал девушке и… ему показалось, или по ее лицу действительно промелькнуло нечто, похожее на улыбку? В любом случае, Анна явно была рада подарку.       Снова раздался стук в дверь, и в палату вошел Михаил.       - Лиза все еще спит, - сказал он. – Наверно, сегодня уже не зайдет, повезу ее домой.       - Что ж, тогда… Берите весь букет, - предложил Владимир Анне. – Не тащить же мне его с собой, вы о нем можете лучше позаботиться.       Анна покачала головой:       - Спасибо, но нет. У меня уже есть, о ком заботиться, - и она легонько помахала желтым цветком в руке. Корф улыбнулся: он ожидал этого, а потому встал и вручил букет Репнину.       - Тогда лучше, чтобы он все же добрался до адресата. Передашь Лизе, Миш?       - Цветы от тайного поклонника? – усмехнулся Миша, забирая дубки.       - А это уж как сам решишь, - пожал плечами Корф. – Не проводишь к выходу? А то этот ваш больничный лабиринт похуже того, в котором жила Ариадна.       - Минотавр, - раздалось со стороны кровати, и оба мужчины повернулись к Анне. – В лабиринте жил Минотавр, Ариадна была принцессой.       - А, ну да, - легко согласился Владимир. – Приятно знать, что люди еще читают мифы. До свидания…?       - Аня, - сказала она, и Владимира вновь обожгло изнутри воспоминаниями. Не Анна, а именно Аня. Как тогда, на качелях, только голос был тоньше и без этой щемящей трещинки. С трудом подавив желание задержать взгляд на ее голубых глазах, Корф кивнул:       - Владимир. Было приятно познакомиться.       И быстро вышел из палаты. Михаил последовал за ним, закрыв за собой дверь.       - Ничего себе, - протянул он. – Это было самым длинным предложением Ани за последнее время! Как тебе удалось?       - Секретов фирмы не выдаем, - ухмыльнулся довольный собой психотерапевт. – Да, и кстати: ее любимый цвет – желтый. Скажи Лизе, пусть купит ей что-нибудь желтое. Шарфик, например. Или пирожное. Лучше пирожное. Макаронс.       - Почему именно макаронс? – удивился Миша.       - Оно на нее похоже, - пожал плечами Владимир. – Так где у вас там выход, серьезно? Мне статью писать надо.       - Ты придешь еще?       - Вообще-то, это она должна ко мне приходить, - возразил Владимир.       - Володь, ну подумай мозгами своими супер-умными: кто ее будет водить? Она сейчас совершенно беспомощна. Пока лежит у нас – за ней смотрят, но это же не навсегда. Мы с Лизой на работе, Таня Веревкина тоже не каждый день может приехать.       - Сиделку наймите.       - Я предлагал, Лиза не хочет. Говорит, с чужими людьми Анна может еще больше замкнуться в себе. Мол, решит, что мы ее бросили.       - Что за ерунда, - нахмурился Владимир. – Ладно, сам с ней поговорю, а то что-то она много на себя берет. Квалифицированный работник на то и квалифицированный, чтобы уметь общаться с пациентами в любом состоянии. К тому же Анна не безнадежна, у нее не расстройство личности и не шизофрения. Ее просто нужно как следует встряхнуть.       Тут он, конечно, приврал. Встряхивать эту хрупкую девушку было категорически нельзя, ни в каком смысле. Изнасилование приводит женщину к мысли о том, что теперь она – за кругом, не способна быть полноценным членом общества. Физическая боль проходит, но малейшее прикосновение еще долго будет отзываться моментальным паническим страхом, это он наблюдал не раз, пока практиковал в Штатах. Там было много секций по самообороне, созданных специально для девушек и женщин, чтобы научить их защищаться, давать отпор. Прошедшие через самую унизительную и мерзкую пытку, которую только придумывал мужчина по отношению к женщине, эти несчастные создания все равно хотели жить. Многие из тех, кто приходил к нему, на вопрос: «Чего вы боитесь больше всего?» отвечали: «Любить». Их доверие к противоположному полу было подорвано, и на восстановление уходило много времени. Но они боролись. А будет ли бороться такая маленькая, слабая душа, как Анна? Самой ей не справиться. Лиза в чем-то права: чужой человек не сможет поддержать ее на этом трудном пути, каким бы опытом он ни обладал. Анне нужен друг. И при этом врач одновременно. Который сумеет завоевать ее доверие, но при этом профессионально оценивать все риски; будет смеяться и шутить, а потом анализировать ее реакции на свои шутки. Короче, действовать медленно, осторожно и уж точно без встряхиваний. Но Мише знать об этом необязательно; впрочем, он и сам отнесся к этой идее с неодобрением:       - Просто встряхнуть не получится. Она слишком много пережила. Я тут подумал: может, нужно найти для Ани какое-нибудь увлечение? Ну, чтобы она поменьше вспоминала о том, что случилось. Только тут без твоей помощи не обойтись. Ты за пятнадцать минут общения с ней, по-моему, узнал больше, чем Лиза за два с лишним года.       - Не преувеличивай, - махнул рукой Корф. – Но ты прав, встряска - плохая идея… Ладно, уговорил. Пока Анна в больнице, буду приезжать. Посмотрим, может, придумаю для нее какое-нибудь занятие. Все, Репнин, ей-богу, где ваш чертов выход?       По пути домой, стоя в привычной пятничной пробке, Владимир вспомнил, что Лиза говорила, будто Анне нравилась живопись. Можно, конечно, попробовать вернуть ее к прежнему любимому увлечению – музыке, но петь она сейчас не станет, а слушать – занятие пассивное, нужно что-то, что заставит мозг работать в другом направлении. Почему бы не начать с рисования? Навык неважен, проще всего сейчас будет контактное рисование, из серии «я начинаю – ты заканчиваешь». Он, правда, не брал в руки карандаша со смерти мамы, но Вера учила сына на совесть, не раз говорила с гордостью, что таланта у него не меньше, чем у нее. Вот, и где он только пригодился, этот талант…       За статью Владимир так и не сел. Вместо того, чтобы открыть ноутбук, достал лист бумаги, поводил карандашом по носу – осталась детская привычка – и провел плавную линию, потом еще и еще…       Впервые за последние лет семь ему снился сон. Не кошмар, а именно сон. Птица с грустными человеческими глазами. Она сидела в клетке, на дверце которой висела табличка: «Аня».