Десятая Триада

      Когда последний Обряд Освобождения завершился, и погасли последние звезды, наступило время великого затишья.       Одинокий Менестрель оставил свою лютню в фургоне Ночекрылых. Они простились коротко, но очень тепло.       Двинуться было решено на рассвете. Хотя теперь можно было и вовсе никуда не двигаться. Замереть, как все живое в Нижнекрае. Даже ездовые бесы забились под крышу фургона и вели себя едва ли громче камней в Прериях.       Чтецу не спалось. Она давно вышла на воздух к Вольфреду и безмолвно сидела рядом с ним уже так долго, что Ти`зо успел соорудить гнездо из складок ее одеяния и видел не первый сон, устроившись у нее на коленях. Сандал сидел почти без движений и как никогда был похож на дерево. На внушительную окаменелую корягу со спокойным, почти безмятежным выражением лица.       Однажды он потянулся к своей верной курительной трубке, и это тихое, скрипучее движение поддёрнуло ночную тишину, словно сучком. И Чтец перестала молчать. — Что дальше? — Тебе бы отдохнуть хорошенько, девочка моя, — проговорил Вольфред мягко и со скрипотцой — голосом, которым отличались смоляки или южане Содружества. — Ты такое дело сделала… — Что дальше?       Смоляк засмолил. Какое-то время они сидели молча. Небеса стали черными и скупыми: не извергались звездами, не высыпались снегопадом. Белесый палый снег был похож на пепел. Не морозил и не таял. — Что дальше? — спросил Вольфред то ли у себя, то ли у неба. — Дальше мы будем ждать. Весть об успехе или провале Плана сначала облетит всё Содружество и только потом дойдет до нас. — Возможно, всё уже кончено, — неопределенно сказала Чтец; сердце её колотилось не быстро, но неистово, и ей даже казалось, что это и не сердце вовсе, а эхо восстания, что сейчас грохочет на той стороне. — Нет. Я могу сказать, что происходит там прямо сейчас, — смакуя, затянулся Сандал. — Прямо сейчас кучка беспокойных бывших изгнанников стоит у вод реки Склориана и вглядывается в ее пучины, как мы вглядываемся в небосвод. Они знают, что скоро прибудет последний освобожденный из Нижнекрая. И ждут они тебя.       Чтец обернула к нему голову. Стебелек трубки лежал на сухой древесной губе смоляка и казался естественным отростком, неотделимой частью его лица. — Не меня, не Бертруду, не малютку Ти`зо. Они все надеются увидеть именно тебя.       Чтец тяжело сглотнула. За эту ночь она уже успела передумать всякого: сотню раз пожалеть и сотню раз убедиться в правильности своего решения, выпить три чарки самогона Памиты и нареветься, кусая подушку, метаясь между чувствами колоссального отчаяния и колоссального избавления.       Вольфред, улыбаясь, затянулся: — У сэра змея, должно быть, случится непредвиденный экзистенциальный кризис. Один мальчик, возможно, будет убиваться до конца его дней. — Зачем… — посмотрела на него Чтец почти умоляюще. — Решения Чтеца не терпят сомнений. Я лишь надеюсь, что они это помнят. И что твое вечное заточение здесь не станет оглушительным ударом по костру их решимости. А, может быть, он станет только ярче.       Вольфред отпочковал приросшую трубку, посмотрел на тающий дым. Потом перевел взгляд на Чтеца: — Ты поступила правильно, моя девочка. Когда-нибудь они это поймут. А сейчас…       Он смотрел в её лицо еще с полмгновения. А потом вернул взгляду погасшие звезды: — Да присмотрят за ними Книжники. …       Немое ожидание стало невыносимым. Чтец подняла на руки сонного, теплого, как хлебный каравай, Ти`зо, вернулась в стылый фургон, перешагнула через хвост дремлющей Бертруды и устроилась в гамаке Хедвина. Бесёныш грел живот и приятно сопел в запястье. Она еще раз прошерстила Книгу в поисках более конкретной информации о Циклах и уснула на третьем откровении Склориана Многоума. … — Чтец!       Кажется, от этого голоса она вздрогнула и во сне и наяву — в гамаке. Она уже и забыла, когда этот торжественноголосый, но тем не менее незваный гость терроризировал ее сновидения в последний раз. — Надеюсь, что тебе хорошо спится. Потому что здесь этой ночью не спал никто.       Голос вернулся. Правда, на сей раз она едва его узнала. Это был голос не наблюдателя, и не судьи. Это был голос изнуренного, глубоко отчаявшегося человека. — Ты, наверное, хочешь знать, что произошло с твоим домом.       Он не показывался. Не нависал над ней гигантской фигурой с хищно выставленными вперед тощими указательными пальцами. В Голосе не было ничего привычного. И от этого ей стало еще больше не по себе.       А потом он зло и тоскливо рассмеялся на манер Сандры: — Так, выходит, устроен мир. Сначала они скачут под твоим взором, а потом ведут тебя под руки к проклятой реке. Но я не вернусь, Чтец. Туда — не вернусь. Да будет тебе известно, я снял маску и склонил голову перед мальчишкой, который вел повстанцев. Они называют это «Возвращением Книжников».       Он вновь рассмеялся. И смех этот был похож на умирающего плакальщика. — Я тебя знаю, Чтец. Я смотрел на тебя. Как любой Книжник… или автор, если вдруг тебя пугают такие сравнения, ты стараешься сделать историю, которую плетешь, интересной. А? Тебе любопытно, и ты жадно стремишься к знанию «что будет, если я…» А дальше? «Если я сунусь в Обряды». «Если я залезу в дела, в которых не смыслю». «Если я сотрясу устои одного маленького Содружества»!       Она заворочалась в гамаке. Бес Ти`зо осторожно пробрался ближе к ее искаженному тягостным сновидением лицу и обеспокоенно чирикнул. — А кто Чтецы? — продолжал Голос; кажется, то был последний раз, когда он мог воспользоваться положением и дотянуться до чьего-то сознания в Нижнекрае, а потому говорил и говорил почти без остановки, и каждый вдох его был похож на жадный, злой глоток. — Давай наконец выведем тебя под звезды и заглянем в их свете в твое лицо. В лицо Ловкача и Интригана! На Обрядах Освобождения ты сталкивала кровных сестер… О, сколько перьев той ночью потеряли эти вздорные гарпии из рода Тейн! Но нет! Нашему славному Чтецу оказалось мало. Ты выставила свободу Фэй против свободы этого дикаря-мальчишки — Альмера. А ведь он почти поверил в ее трогательную дружбу.       Его жгучие фразы падали на неё, как огненные Сферы на поле. В самый его центр. Одна, вторая, третья... — Ты стравливала старых друзей. — Ты лезла в их головы. — И плевала в сердца. Ты знала, что Хедвин ждет встречи с возлюбленной и держала его здесь, при себе до последнего, а ведь они столько не успели наверстать. И теперь уже может быть поздно. Содружество рухнуло. Но самое главное… почему ты здесь, о свято отрекшаяся от свободы? Болван Оралек еще долго будет чесать свою рогатую голову. А я скажу почему. Это не было благородным решением. Ты боялась за свою шкуру! Ты боялась, что ваша маленькая революция по-большому провалится, и со всех изгнанников-возвращенцев на этот раз скатятся головы. Содружество дорого заплатило за свое Милосердие…       Чтец нахмурилась во сне и до хруста стиснула ткань гамака. Взволнованный Ти`зо, тихо, успокаивающе пощелкивая, попытался просунуть влажную носопырку между её болезненно скрюченными пальцами. Всем своим Духом она тянулась к Голосу, и пальцы ее сейчас терялись не в натянутых складках гамака, а глубоко в их, сшитых вместе сном, сознаниях. — Также как этот предатель Вольфред! — почти кричал Голос. — Как это просто: бросить легкой рукой гиблые семена, и с безопасного расстояния смотреть, что из них вырастет. Весь мир пропадай, а я останусь! Потом споете об этом песни! Потом, когда уже все мы…       Он вдруг заткнулся: Чтец наконец осознала себя во сне, увидела и, проткнув рукой хрусткую пустоту, схватила его за курчавое вислое ухо судейского парика. Потянула. Изумленное, с гротескным выражением смертельного оскорбления, лицо Судьи явилось ей без привычной маски. И Чтец взглянула на него — такого, каким представляла его единственный раз –когда Вольфред заговорил о нем и назвал настоящее имя Голоса. Они смотрели друг на друга долго, и в одно из мгновений этой оглушительной тишины, лицо Судьи сделалось почти человеческим. Почти тем самым.       Она едва удержалась, чтобы не назвать его старым именем. И вместо этого сказала: — Спасибо.       Голос встрепенулся в ее руках. — Спасибо за наставления. За неверие. И за веру. Ты был одним из Ночекрылых. И ты был тем, кто вынес мне приговор.       Она отпустила и позволила ему выпрямиться. Снова стать той огромной, торжественной, монументальной фигурой. В седелом парике. И с белым, как маска, впалощеким лицом. — Теперь прощай, Андробелес Девятый. Ты больше не в праве меня судить. …       Перед самым рассветом она вышла из вагона с довольным Ти`зо на плече. Вольфред так и остался сидеть: его плечи и похожую на пень макушку покрыло слоем палого снега и пепла. Бертруда тщетно пыталась напоить его каким-то согревающим отваром. — Пора поднимать фургон в воздух, — огласила Чтец, призывно распахивая входную дверь.       И, встретившись взглядом с Бертрудой и Вольфредом, добавила: — Мы полетим к Песчаной Излучине. Там однажды меня нашли Ночекрылые, а теперь течение Склориана выбросит туда последних изгнанников из Содружества. Лидеров, которые отказались присоединиться к повстанцам и предпочли вернуться сюда. Им понадобится наша помощь. Взамен на нее мы предложим им стать нашими первыми информаторами.       Вольфред вскочил, деревянный скрежет его затекших суставов был похож на треск леса, по которому оголтело пронеслось чудовище. — Общая картина мне известна уже сейчас, — кивнула ему Чтец прежде, чем тот успел задать вопрос. — Восстание свершилось. Этой ночью на той стороне не было пролито ни единой капли крови. То Содружество, которое мы знали, перестало существовать. Наш План… — Скруииии-ки-ки-ки-ки-ки! — восторженно захлопал крыльями Ти`зо, возвещая, что План осуществился, расцвел, прогрохотал, воплотился без жертв, хвала Книжникам, мы победили и уж теперь-то заживем! — Великие Книжники… — выдохнул Вольфред. — Звезды действительно не погасли… — Они присоединились к нам, — шепнула Чтец.       А потом вновь надолго замолчала. Чтобы затаенно смотреть и с трепетом чувствовать, как паруса-крылья старого фургона Ночекрылых наполняются новым ветром.