Тени на площадке

Таня кутается в тонкое пальто, фыркая на нелюбимый с детства фруктовый лед в руках подруги. Носком сапожка она поддевает мягкую после очередного дождя землю:  — Ну и скажи мне, зачем все это? — Свешникова поправляет беретик на светловолосой макушке. К апрелю установилась мокрая плаксивая погода, с вечными хмурыми туманами, тяжелым небом, до которого, кажется, можно достать рукой, сдернуть тюль облаков и, наконец, увидеть истинную его синеву. Да не выходит… Все это время Сергеева усердно тренировалась, мешая своим вечерним постоянством занятиям десятого номера. Мужчина с раздражением следил за кучерявой головой, мельтешащей над полем, дожидаясь, пока она, как обычно, не сядет на пол в углу зала, тяжело дыша. Это знаменовало скорый конец тренировки. Порой Сергей ловил себя на мысли о том, что ему нравится упорство этой худосочной девчонки, периодически мелькавшей не только на паркете, но и у него в голове. Когда баскетболист в очередной раз застывал на линии штрафных, готовясь к броску, когда утром толкал дверь раздевалки, приходя на тренировку… Ему нравится упорство, но не упрямство. И Белов не может понять, чего в ней больше.  — Уже понятия не имею, Сашка, — Татьяна неопределенно ведет плечом, выкидывая остатки пломбира в урну. Сначала она пыталась не замечать присутствие молодого человека на занятиях. Ей, конечно, неудобно отнимать время у надежды советского баскетбола, но Владимир Петрович же разрешил занимать зал. «Ничего, потерпит», — думала она. Игнорировать его присутствие удавалось до тех пор, пока Белов не начал вставлять свои комментарии. И если бы не раздраженность словами, брошенными под руку, она бы, наверное, заметила, что все они по существу:  — Локти сильнее разгибай, как веревки же руки, честное слово, — ворчит Сергей, опираясь о стену, когда мяч, посланный Таней, отскакивает от щита мимо кольца. — Еще сильнее, толчка нет.  — Сергей, вы зачем это делаете? — она ловит мяч, сердито разворачиваясь к десятому номеру. — Вам что от меня каждый раз надо? Белов размашистым шагом преодолевает расстояние, отделявшее его от девушки. Она достает ему до плеча, стройная, но какая-то всклокоченная. Помесь журавля и воробышка. Он равнодушно смотрит Татьяне в глаза, обхватывает широкой холодной ладонью ее руку, забирая мяч:  — Площадка, — шепчет он, склоняясь к уху Сергеевой. — И техника вашей игры, чтобы знать, насколько сильно мне не стараться… Сашка перебирает пальцами деревянную палочку от фруктовой льдинки.  — Ну так и бросьте эту гонку характеров! Дети малые, ей богу.  — Так не интересно, — хитро подмигивает Таня.

***

Она застыла, прижавшись остроплечей спиной к холодному кафелю возле умывальника, устало развязывая перепачканный фартук. По рукам сбегают желтовато-бежевые капельки глинистой воды. Сложно окунаться в мир гипса, глины и мастихинов, едва сбежав со ступеней спортивного Дворца. Но деваться некуда. Спасибо Шуре, что девушка сегодня вообще оказалась на очередном подготовительном занятии по скульптуре. Мальчишка больше недели просился посмотреть, как да что у них устроено:  — Ты же говорила, что у меня неплохо получается, Тань. Я хочу воочию глянуть, как это у вас, у профессионалов, — улыбался он, вертя в руках мячик. Ну как такому славному парню отказать? Поэтому сейчас он терпеливо выжидал, пока Таня закончит собираться:  — А ты мороженое какое будешь? Я, наверное, рожок возьму, а еще, знаешь…. — щебетал он за дверью без умолка, воодушевленный прошедшим занятием. Гаранжины, вся семья, были якорем, возвращавшим Татьяну к истинным целям. Вечерами Шурка просил рассказать что-то об истории искусства, таскал коробки цветного пластилина, из которого они лепили презабавных человечков, давая им имена, а позже даже показывая маленький театр Ксении и Владимиру Петровичу. Только создавали они чаще всего высоких спортсменов с ярким оранжевым мячом… Шура славный. Он смышленый мальчишка, умеет поддержать любую беседу. И Сергеевой нравится проводить время в компании с ним. Когда Шурка был совсем крохотным, он с важным видом обещал, что как только вырастет, обязательно женится на Тане, которая тогда уже заканчивала школу. Они прогуливались вдоль аллеи, попивая шипучую газировку с двойным сиропом из краснобокого автомата:  — Ладно, ребятенок, пора домой? — Таня ласково поправила мальчугану съехавшую на бок шапку. — Я тебя провожу.  — Ты что, не со мной?

***

Благополучно завершить прыжок девушке мешает мужчина, гневно распахнувший дверь. Терещенко влетел в зал, когда Таня разогревалась. По его алеющему замасленному лицу стекают капельки пота.  — Я не понимаю! Кто позволил?! Кто дал согласие на присутствие посторонних в зале? На каком основании вы мешаете тренировкам? — он нервно перекидывает кожаный ридикюль из руки в руку. Сергеева молча оглядывает пустой зал, давно погрузившийся в вечерние потемки. По ее подсчетам, Сергей здесь должен появиться не меньше, чем через час… «Неужели он? Неужели настучал? А еще советы давал…», — мельтешило в голове девушки. Разве она так сильно ему мешала, заставив пожаловаться? Татьяна напряженной пружиной вскочила на ноги.  — Я требую немедленно покинуть зал! — просвистывал по залу голос Терещенко.  — Спокойнее, дяденька, я ухожу. Не велите казнить, — она шутливо кланяется, уходит к трибунам. Вот он, стоит в дверях. Вновь идеально собранный, сосредоточенный, весь будто на вдохе. Смотрит пристально, с прищуром. «Не делайте вид, что не понимаете, что происходит, товарищ Белов. Добились своего, радуйтесь», — взглядом отвечает она баскетболисту. Что ей теперь делать? Куда податься? Где тренироваться? Напрягать вновь Сашу отнюдь не хочется, да и у Гаранжина, возможно, из-за нее теперь проблем прибавится. Сергей, ранее немо наблюдавший за громкой сценой, неожиданно подал голос:  — А на каком основании вы, товарищ, выгоняете моего партнера? Таня, как и Терещенко, в недоумении замирает, глядя на спортсмена. Тот лишь едва заметно сдвигает брови к переносице, сверлит взглядом, скрещивает руки на груди. Кажется, в сложившейся ситуации он не видит ни кали необычного.  — Давно ждете, Татьяна? — он кивает девушке. — Прошу прощения, решал домашние проблемы. Сейчас преступим к тренировке.  — Товарищ баскетболист, как там вас… Я требую объяснений, на каком основании посторонние на площадке? — потеет член Госкомспорта.  — А ведь и правда. Вы зачем пришли, Геннадий Михайлович? Сергей снимает синюю спортивную олимпийку в немой тишине.  — Вы сначала победите, товарищ, чтобы так дерзить. Партнер? — фыркает функционер. — Если я увижу, что ваш партнер будет мешать тренировочному процессу, я буду вынужден сообщить об этом, куда следует. «Гомельского на них нет, честное слово», — возмущается Терещенко, разворачиваясь на каблуках начищенных туфель и перехватывая удобнее увесистый ридикюль. Тишину зала раскалывается о стук удаляющихся шагов. Белов подхватывает с паркета мяч, будто ничего не бывало. Будто он не помог Тане вот так просто, прямо сейчас.  — Партнер? — Сергеева точно вторит только ушедшему Геннадию Михайловичу. — Что это сейчас было?  — Вам же нравится здесь резвиться неизвестно, правда, зачем, — пожал широкими плечами баскетболист. — Считайте, я продлил Ваше веселье.  — Зачем? — она по-прежнему мялась у линии штрафных, мешая тем самым Белову. Окна под потолком являются единственным источником света в зале. Сквозь них виднеются фонари, освещавшие крыльцо Дворца спорта. Оттого тренировка проходит не только в молчании, но и в полумраке.  — Зачем, Сергей? — повторяет Таня, но отвечает ей лишь мяч, резво скачущий под управлением десятого номера.  — Начатое нужно доводить до конца, всегда. Я придерживаюсь этого, советую и вам. Раз уж Вы начали измываться над баскетболом… Сергей замолкает. Голос его громом рокочет по залу: резко обрывается, едва послышавшись. Вдруг он разбегается, разрезая визгом кроссовок застывший воздух помещения, тормозит, обдавая жаром лицо девушки. Белов тяжело дышит, резко дергает головой, смахивая со лба уже мокрую прядь волос. Он выдыхает:  — Если я Вам помог, Татьяна, значит мне это нужно, радуйтесь. Теперь каждый вечер в восьмом часу здесь. Просьба не опаздывать.