Драмиона

      Он всегда слышал тихий голос, когда боль накрывала его с головой. Было сложно сделать вдох, а выдохнуть ещё сложнее. Лёгкие словно обжигало адским пламенем, да так, что хотелось кричать сильно, громко, но из горла вырывался лишь тихий хрип. Ему казалось, что он тонет в этой боли и спасения нет, но в последний момент его возвращал к жизни голос, её голос. Драко не знал, кто она, но точно знал, что стал зависим от её голоса.       Происшествие в Выручай комнате, когда Крэбб вызвал Адское пламя и чуть не сжёг их заживо, а сам так и остался в языках пламени, стало для Драко страшным кошмаром преследовавший каждую ночь.       Прошло полгода с окончания войны. Драко и Нарциссу, благодаря показаниям Поттера и Грейнджер, оправдали, назначив выплатить огромный, даже для Малфоев, штраф. Люциуса же посадили на десять лет в Азкабан, но Драко знал, что отец оттуда уже не выйдет, уж слишком он любил свободу, а одиночная камера в холодном Азкабане сведёт его с ума.       Первое время Драко верил, что теперь жизнь налаживается и сны лишь побочный эффект войны. Но всё изменилось, стоило ему зайти в ту самую гостиную. Волна накрыла сразу: крики Грейнджер, которые преследовали Драко до самой решающей битвы снова зазвучали в голове, будто и не было почти года, как это произошло, будто снова сумасшедшая тетка пытает девчонку Круциатусем, а после выписывает на её руке то самое слово, которое на протяжения шести лет Драко сам выплёвывал ей в лицо. В ту же ночь боль пришла впервые. А после были новые приступы, и только голос спасал. Драко пытался понять чей это голос, но всё было тщетно.

***

      Приём в Министерстве по случаю победы светлой стороны были обязаны посетить все. Драко не хотел туда идти, тем более, приступы в тот день были сильнее и накрывали уже несколько раз. Но выбора не было.       Почести Золотому Трио и другим членам Ордена Феникса были настолько слащавыми, что хотелось уйти, но назло всем ненавистникам Драко сидел на своём месте рядом с Тео, Блейзом, Дафной и Пэнси.       Чувство паники накрыло быстро, и Драко понял, что нужно выйти из зала торжеств как можно скорее, иначе все увидят его уязвимым.       Он успел завернуть во второй коридор от зала торжеств, как лёгкие обожгло огнём и единственное, что он смог сделать, так это прижаться к стене и медленно скатиться по ней. Вдохнуть удавалось через раз, ведь горло уже пылало огнём, глаза закатывались, а сознание медленно покидало, внутренности горели, а голоса всё не было. Так далеко он ещё не заходил. Хрипы были почти не слышны, а значит, умереть в коридоре Министерства Магии через год после победы над Волан-де-Мортом был его удел.       Но вдруг всё прекратилось, а голос снова зазвучал так близко, успокаивающе, что хотелось уснуть прям в коридоре на холодном полу у каминной стены. Но это было слишком, и потому, делая рваные вдохи и выдохи, он, превозмогая медленно отступавшую боль, попытался сконцентрироваться и первое, что он понял, что был не один. Голова лежала на чьих-то ногах, а в волосах были мягкие руки, и голос, чёрт побери тот самый голос, звучал рядом.       Грейнджер. Первое, что он увидел, открыв глаза. Именно она сидела с ним и успокаивала. Именно её голос спасал его от гибели, а после пришла тупая боль в голове, а картинки начали быстро сменять друг друга:       Вот он в Хогвартсе обижает её на втором курсе, называя грязнокровкой, а уже через пару месяцев сидит возле её кровати, извиняясь за все обидные слова.       Вот она бьёт его в нос на третьем курсе, а он молча уходит.       Вот она в прекрасном платье идёт с Крамом под руку на Святочном балу, а после он, Драко, спасает её после ссоры с Уизли.       Пытки Амбридж доводят её до истерики, и он снова успокаивает её, а она впервые смотрит на него, как не на врага.       Она, сама того не зная, подсказывает, как починить исчезательный шкаф, и он, в порыве благодарности, целует её. Они вместе почти весь шестой курс, а после грёбанное Обливиэйт от крёстного.       А ведь он искал ответ, почему не свихнулся, не сдох в тот злополучный год? Как пережил его? И теперь все ответы найдены. Он открывает глаза и смотрит на неё со всей той любовью, что испытывал почти два года назад. Она сама его целует, и то вязкое чувство боли, что обычно остаётся после приступов, исчезает.       Он простил себя и позволил себе быть немного счастливым с ней. Лёгкие больше не жгло, боли не было и только голос, голос его Гермионы, остался с ним на всю жизнь, несмотря на все осуждения и нарушения идеалов.