уснувшее

      Они переродились — все те, кто пал в дымчато-серых руинах некогда золотого города.       Тор пытается говорить твердо, как полагается королю, не меньше; выжившие должны найти всех поверженных — Вольштагга, Огуна, Фандрала. Локи, про себя правда, отвечает, что они обязаны найти только Сиф, на других плевать.       Дороги в космосе из аммиачного льда ведут на Землю, в Мидгард малахитовыми искорками магии Лафейсона; корабль берет курс по-новой. Боги волнуются, снуют туда-сюда, шепчут «мы должны пойти за этим/за этим/за тем»; Одинсон лишь кивает понимающе, но все равно штурвал направлен на одну единственную голубую точку в пространстве. Она становится с каждой секундой все ближе — Локи нервно кусает кончик ногтя.       Каждый путь как порез на венах, словно нить судьбы тянет в разные стороны, а Лафейсон безумно устал скитаться по вселенной, будто гончая на сладковатый запах. Его Леди никак возродиться не может полностью — огонёк мигает, перебивается, едва ли держит свет несколько дней кряду, но затем неизменно гаснет и вспыхивает на новой планете. Локи от этого непривычно противно и гадко; боязнь более Сиф не увидеть стучит где-то в висках трелью человеческих автоматов. Тор утверждает, что скоро они увидят всех их вновь, но под хмурыми светлыми бровями скрывается страх — вдруг нить изумрудная оборвется враз, и ничего привычным так и не станет.       Они выглядят как южноамериканский дровосек и истсайдовский брокер на каменных улицах Нью-Йорка; бога лжи это даже немного веселит, город открывается ненадолго (пока местный Чернокнижник не видит). Одинсон без оглядки следует за маячком, тот их к асгардцам брошенным тихо подводит — найдите, мол, сами, я путь лишь укажу. Этот клубок людских дорог в горле противной куриной косточкой встает, путает, плутает от одного к другому. Локи они не нужны совсем — только бы понять, за какими стенами Железная Дева прячется. Без нее мир может сгореть во благо Суртура, пойти под откос и провалиться в черные дыры; Трикстеру нет никакого дела, пусть провалится. Мужчина отступает от брата в тень переулков, потому что в сердце что-то отъявленно требует скрыться, ступить в другом направлении к ней обновленной.       Локи набредает на оживленный полицейский участок с копами и звоном наручников, которые богов не удержат ни за что. Если Сиф здесь, то явно не в холодной одиночной камере в образе престарелой куртизанки с перемазанным кровью лицом — нет, его Леди не могла стать такой, не заслужила попросту. Магия делает Лафейсона невидимкой, скользящей между столов и пузатых офицеров; нить ведет прямиком к Сиф, а маг идет по ней. Ищет. Дождалась бы только, просит он. И девушка внезапно оказывается прямо перед брюнетом, взглядом скользя куда-то сквозь. Не изменилась. Ни на каплю. Ни на на грамм.       — Сиф!..       Воительница дергается, будто слышит, настораживается, не двигается с места. Мужчина касается только взглядом кончиков ее пушистых ресниц на несколько секунд и говорить как-то не хочется; в охапку схватить ее хочется и исчезнуть в сизой дымке. Вот только девушка рядом — Джейн Доу (на бейджике) — вообще вроде бы не Дева Щ.И.Та, но трогать ее нельзя, если нет желания потом ребра по кусочкам собирать. Джейн — первоклассный детектив и серьезная личность с глазами цвета выцветшего неба; мастер спорта по нескольким видам боевых искусств и та, у кого вся спина рисунками Иггдрасиля исполосована, шепчет на ухо йотунхеймское волшебство. Она другая, и поэтому у трикстера в сердце защемляется нерв от обиды детской — почему же так.       Здешняя брюнетка с волосами, обстриженными будто ржавыми ножницами, снимает куртку кожаную, бросая ее на ближайший стул, садится на него же — ключицы по-прежнему резко очерченные; острые, болезненно выступающие бедренные косточки; запястья тонкие-тонкие, заклейменные легким бронзовым загаром. Локи незримой рукой скользит по покатым плечам, а она излучает свободолюбие, граничившее с отшельничеством; смеется, фальшиво губы кривя, закидывает ноги на стол и кажется практически удачно вписаной во всю эту картину — бумажки, оружие, алкоголики. Лафейсон даже немного верит и злится где-то на уровне подсознания, но все равно заставляет себя уйти прозрачной тенью, потому что эта девушка — Джейн (на языке горчит от неправильности произношения) — должна быть здесь.       лишь дождись меня.       я к тебе приду.       Локи уходит; правда возвращается, не выждав и трех земных дней. Ведь не найти воительницу — как бессмертным быть и ни разу не увидеть тот-самый-край; как всю вечность прожить и не знать ее, и не знать любви ее, не иметь мечты снова однажды прижать к себе ее. Такой роскоши у потерянных асов больше нет — некуда вернуться, чтобы провести эту самую свою вечность в поиске чего-то благословенного. У Бога лжи константой остались лишь Тор да Сиф из прежней жизни, а соглашаться с тем, что там было намного лучше, ужасно не хочется.       Брюнетка по темной тесной улочке идет неспешно — холод редких фонарей играет на кобальтовом полотне оборванных волос; Локи же по пятам следует за ней тихо и глухо, словно борзая скользя. Прямо, направо, зигзаг, налево и Доу останавливается, оборачивается внезапно, — даже по мидгардовским законам быстро — наставляет на мужчину пистолет, щелкнув предохранителем.       — Умные девочки целятся в горло, дорогуша. — говорит он елейно, руки поднимая. Лафейсон хотел быть пойманным, как и любой проказник во всей галактике, только пойманным лишь ей.       — Какого черта ты следишь за мной?       — За такой девушкой грех не следить. — мужчина улыбается скользко улыбкой-будто-не-из-этого-мира, а у Джейн липкая дрожь отчего-то по лопаткам проходит, огибая чернильные ветви древа жизни.       — Пистолет заряжен, — предупреждает она, — Сделаешь что-то не то, и твои внутренности будут соскребать со стен.       — Правда? — трикстер пальцами ведет, искорки на кончиках зажигая, в сторону резко отводит, и оружие из женских рук вылетает играючи, ударяясь о мусорный бак. Брюнетка от неожиданности лишь рот беспомощно открывает, назад медленно отступая. От этого преследователя несет страхом, животным таким, всепоглощающим страхом, который тинейджеров заставляет в мерзавцев из фильмов глупо влюбляться; тьмой тянет глубинной и засасывающей в недра планеты пустотой. — В любом из тел ты все равно остаешься такой же прекрасно-воинственной, Леди Сиф.       У Доу глаза — пепельные блюдца, когда незнакомец оказывается совсем-совсем близко, дыханием морозным опаляя шею. Он касается ладонью ее щеки практически любовно, обводит большим пальцем скулы, губы; теплеет как-то. А Джейн убеждает себя, что сердце внутри не мечется, рёбра силясь пробить; что не тесно ему в груди; что рот ее жалко не кривится. Она — разломанный до щепок души оплот; заброшенная гавань; все, что у нее есть, было однажды разрушено, разорвано, разбито…убито даже…кажется.       …Джейн… Доу?..       …разве?.. точно?..       Почему ты меня не спас?       …Не пришел… Где ты был?..       А этот мужчина смотрит в ее глаза так, будто бы она и сама должна знать ответ.       Но Дж…нет…она не знает.       — Вспоминай, ну же. Разбуди уснувшее. — Локи берет лицо брюнетки в свои ладони, сжимает ледяными пальцами, заставляя смотреть только на себя (в себя). Бога обмана трусит непривычно, а глаза — ведовски зеленые — ищут свое отражение в женских зрачках, где крапива мельчайшими огоньками потихоньку загорается.       Она, кажется, помнит.       Кажется, знает.       …Чувствует…       …Что что-то не так…       А дальше картинки-вспышки взрывают мозг, как маленькие атомные бомбы круша хрупкие кости.       …Рагнарек… Асгард… Хела…кровь…тела…острый меч, вошедший масляно в живот сквозь защитные доспехи…звездное небо…крики…кромешная ночь…       — Где ты был?.. — голос у очнувшейся Сиф суховатый, чуть надломленный, надтреснутый от невыплаканных слез. Она цепляется за Лафейсона крепко-крепко, в предплечья острые ногти всаживая.       Локи лишь порывисто прижимает воительницу к себе, утыкаясь носом в темную макушку:       — Шел к тебе.       Я всегда       буду идти       к тебе.