Психологический ликбез в помощь писателям

Агрессор — жертва — сексуальное насилие — жертва страдает — жертва присматривается к агрессору — жертва влюбляется в агрессора — агрессор влюбляется в жертву — живут они долго и счастливо. Знакомый сюжет, не правда ли? Подобная фабула встречается «на каждом шагу» на просторах произведений фикрайтеров, причем может быть как в гетном, так и слешном варианте (вот фемслешевых фанфов с таким сюжетом не встречал, но я вообще почти не читаю фемслеш). Тенденция мало того что романтизирующая и как бы «узаконивающая» изнасилование («у них же все хорошо потом сложилось, а кто старое помянет, тому и глаз вон»), так еще и совершенно не соответствующая психологической реальности. Про реальные последствия изнасилования и их описание в фанфиках и поговорим сегодня. Оговорюсь, что рассматривать будем вариант, где насильник мужчина, жертва — женщина, он самый распространенный, и исследований по нему — действительно очень много. В фанфах (ориджиналах тоже, но будем называть работы фикрайтеров фанфами для краткости) нередка такая ситуация: изнасилование совершает либо знакомый женщины (сосед, коллега, ее лечащий врач и т.п.), либо незнакомец, который после изнасилования так или иначе оказывается с ней связан (устраивается на ту же работу, что и жертва, поселяется с ней рядом, регулярно ездит тем же транспортом и т.п.). По сюжету такой ход необходим: чтобы создавать какие-то отношения, героям нужно много, часто, регулярно видеться. Только в этом случае у них появится шанс (весьма призрачный, как мы сейчас увидим) на некое сближение, которое перерастет затем в симпатию и влюбленность. В реальности, однако, появление насильника в окружении жертвы станет не возможностью для их сближения — а дополнительным стрессовым фактором для жертвы, которая и так переживает физические и душевные страдания из-за случившегося (о них — чуть позже). Жертвы изнасилования испытывают панический страх повторно встретить насильника и потому зачастую меняют место работы, переезжают в другой город, разрывают все контакты с прежним окружением, меняют телефонные номера и т.д. Ситуация, в которой жертва и насильник регулярно видятся, есть, по сути, продолжением ситуации насилия, даже если повторных принудительных сексуальных актов не происходит. Еще более губительной для психики жертвы является ситуация, когда насильник — кто-то, кого она знала. Это подрывает доверие к миру, людям вообще или только мужчинам, становится сильнейшим препятствием на пути построения хоть каких-то отношений, не говоря о романтических, и хотя бы с кем-то, не говоря уж о насильнике. Тут уместно пару слов сказать о пресловутом Стокгольмском синдроме, он же «синдром заложника». В двух словах — жертва проникается симпатией к похитителю (обычно стокгольмский синдром переживают жертвы похищений либо заложники), перенимает его убеждения, присоединяется к его мировоззрению и считает собственное насильственное удержание в плену необходимой жертвой «во имя общих целей». В фикрайтерстве подобные симптомы часто расценивают как любовь. В реальности — это всего лишь психологическая защита, которая называется «идентификация с агрессором». Это — способ психического выживания в непереносимой ситуации. К любви отношения не имеет и возникает тогда, когда жертва насильственно удерживается агрессором в отношениях насилия. Проще говоря,  бежать некуда — вот и приспосабливаешься. Вернемся к жертвам изнасилования. Еще одно клише в фанфах — жертва быстро оправляется от пережитого, с агрессором продолжает общение (возможно, сначала вынужденно — через какие-то обстоятельства, а потом и добровольно) и начинает смотреть на него другими глазами, замечать положительные стороны и т.д. Это либо Стокгольмский синдром (и ничего хорошего нашей героине так или иначе не светит, ибо она все еще в отношениях насилия), либо, простите, бред. Существует такой термин — синдром травмы изнасилования (СТИ). Синдром этот длится месяцами и годами и уж точно не проходит быстрее от того, что насильник рядом. В его течении обычно выделяют несколько фаз — непосредственная реакция на изнасилование (сразу после), отрицание и фаза интеграции. Непосредственная реакция. На этой фазе достоверно описанная вами героиня будет испытывать дезориентацию, страх, ярость, может быть, отстраненность, заторможенность реакций; может и внешне спокойно отвечать на вопросы (например, в полиции). Героиню почти наверняка будет преследовать страх (повторения насилия), тревога (тот же страх, но не имеющий конкретного предмета: боится, сама не понимая, чего именно); могут возникать мысли о собственной «запятнанности», «грязности», стыд, нарушения сна (бессонницы, тревожный, прерывистый сон, кошмары), потеря аппетита (либо тревожное переедание, «заедание» боли), навязчивые мысли о происшедшем, прокручивание вариантов, что можно было сделать, чтобы избежать изнасилования, чувство вины, возможны физические боли — как от реальных повреждений, так и психосоматические, возможны частичные или полные потери памяти. На стадии отрицания жертвы блокируют воспоминания об изнасиловании, внешне начинают снова функционировать (работать, учиться), при этом их эмоциональные проблемы не решены, они просто пытаются сделать вид, что «ничего не было». Эта фаза долгая, может длиться годами. Заметьте — если ваша героиня находится на этой фазе — это не значит, что у нее все стало хорошо, она пережила и забыла. Она может шутить о происшествии или вообще о нем не упоминать и внешне быть к нему совершенно равнодушна. Однако сложности у нее останутся, причем она, возможно, и сама не будет соотносить их с насилием. Конкретные сложности описаны чуть ниже. Фаза принятия или интеграции происходит лишь после того, как женщина решается на разрешение своих проблем, связанных с травматичным опытом (обычно происходит это в работе со специалистом). Однако последствия изнасилования длятся еще долго: жертвы функционируют лишь поверхностно, выполняя необходимый минимум социальных задач. Для этого этапа характерны также сложности с построением романтических и тем более интимных отношений с противоположным полом (может наблюдаться асексуальность, аноргазмия, отвращение к сексу или к мужчинам вообще). Могут возникать депрессии, суицидальные мысли, продолжаться расстройства сна, пищевого поведения, сложности в общении и т.п. Заметьте, как эти фазы перекликаются с фазами переживания горя: там тоже выделяют шок, гнев, вину, торг, депрессию и принятие. То есть изнасилование по своей силе и разрушительному воздействию на психику стоит на одной ступени со смертью близкого человека. Это то, что навсегда меняет жизнь женщины, даже если она успешно прошла все три стадии и восстановилась после происшедшего. Примечание. В паблике Типичный фикрайтер был задан вопрос о том, каким образом изнасилование оказывается настолько же разрушительным для жертвы, как и потеря близкого человека: ведь потеря близкого изменяет реальность, с ним нельзя больше общаться, разрываются связи, меняются все привычки, весь уклад жизни, связанный с ушедшим. В то же время при изнасиловании реальность объективно остается такой же. Воспроизведу свой ответ (разрешение автора вопроса получено), ибо это действительно может нуждаться в пояснениях. «Вопрос не совсем в том, как и насколько меняется окружающая действительность. Меняется ее восприятие. В случае изнасилования главное изменение для жертвы — потеря чувства безопасности. То есть в целом мы обычно склонны считать среду, в которой обитаем, безопасной. Убийства, изнасилования, смерть, болезни — это то, «что всегда с ними и никогда не с нами». Это нормальное состояние психики, зовется «базовое доверие к миру». А тут в жизнь жертвы входит (я бы даже сказал, вламывается) новый, очень травмирующий опыт: «это может случиться со мной». Более того — собственно, и случилось. То есть мир небезопасен. Это порождает страхи, включает разные психические защитные механизмы, которые женщина до того не использовала. Кроме того, и восприятие себя меняется. «Я-с-которой-это-случилось» — это уже не совсем та «я-с-которой-этого-не-случилось». Женщина пытается анализировать произошедшее, пытается как-то совладать с ситуацией. Пытается понять причины — почему так произошло. Эти причины легче увидеть в себе самой. Не потому, что женщина «сама-дура-виновата», а потому, что это способ контроля (пусть иллюзорного) над ситуацией: если дело было во мне, то я могу как-то измениться, что-то исправить в своем облике, поведении и т.д., чтобы подобное больше не повторилось, и, еще более иррационально, — женщина так создает иллюзию, что может как-то повлиять на уже совершившийся факт насилия. Это очень похоже на фазу торга из принятия потери. Сначала вина: «Это я не уберег, не спас, не предотвратил трагедию. Если бы я был там, если бы уделял ему\ей больше внимания и т.д.» А затем торг: «Я больше никогда тебя не обижу\не оставлю\не нагрублю\ не предам и т.д. — только вернись!» То же с жертвой изнасилования — «Я больше никогда не буду выпивать в баре\не надену мини\не пойду домой одна» — только — время — вернись. Сюда же зачастую добавляется стыд, желание спрятаться или, наоборот, покарать насильника, агрессия, злость, которую, возможно, женщина никогда до того не испытывала (в такой мере). Меняются и внешние обстоятельства: под влиянием пережитого многие женщины меняют место работы\ переезжают \ меняют окружение. Они иначе смотрят на мужчин, испытывают сложности с созданием отношений… Пара слов в заключение: в работах фикрайтеров, к сожалению, нередко отражается два стереотипа, существующие в нашем обществе. Первый — «сама хотела» (отсюда — многочисленные сюжеты с так называемым «условным согласием»), и второй, связанный с ним — «сама-дура-виновата». Насчет согласия — оно бывает только одним — полным и ясным (в случаях ролевых игр с «изнасилованием» — полное и ясное согласие дается на эту игру, существуют способы ее остановить и т.д). Насчет второго — правило одно: в насилии виноват насильник. Никакое поведение или состояние женщины (алкогольное опьянение, вызывающая одежда…) не дает права на совершение изнасилования и не является его оправданием. Равно как не являются оправданием слова о любви, которые романтично настроенные девушки-фикрайтеры любят вкладывать в уста своих героев-насильников. Киношно\фанфиковое клише «хочет — значит любит» абсолютно далеко от реальности. Хочет значит хочет, не более того. Может, конечно, и любить, и испытывать сексуальное влечение, но если любит — не станет сексуально использовать. При этом, однако, заботу о себе со счетов сбрасывать тоже не следует. В дискуссии на Типичном фикрайтере произошла поляризация мнений: либо вся вина и ответственность за акт насилия лежит на мужчине (и тогда девушки хоть среди ночи голыми могут бегать — и ничего с ними приключиться не должно); либо девушкам тоже стоит проявлять осторожность (попросту говоря, избегать темных переулков), мол, мужчины — тоже люди. Я сказал бы так: теоретически, в некоем идеальном мире, правы приверженцы первого тезиса: как я писал выше, никакое состояние или внешний вид женщины не дают право на совершение насилия. С другой стороны — ситуация та же, что в поговорке с пешеходами: «можно быть правым, а можно — живым». И потому да, забота о себе — не только перед ситуациями возможного сексуального насилия — дело каждого. Такая забота, направленная на предотвращение изнасилования, не имеет ничего общего с тезисом «сама-дура-виновата», мол, надела мини — получи. Это вообще не из сферы общественного одобрения или порицания. Это о внутреннем отношении к себе, о заботе, о любви к себе. Благодарю за внимание и прошу внимательно прочитать комментарий к части чуть ниже.