Изнанка

Тим по-чёрному курит. И если раньше всё было плохо, то сейчас — просто ужасно. Неожиданно ближайшим смыслом жизни становятся сигареты. За неделю он успевает использовать шесть пачек. Это около семнадцати сигарет за день, сто двадцати за неделю, пятисот за месяц. Сутки начинаются с сигареты, ею же и заканчиваются. Тим курит, когда мозг разрывает микровзрывами боль, когда он принимает обезболивающее, когда за каждым углом он видит высокую фигуру, точно зная, что это — плод его больной к чертям фантазии, когда он судорожно откидывает от себя проклятущую маску, когда бережно поднимает её обратно. Тим курит, как ненормальный, а сигареты — откровенное дерьмо за шесть долларов. Тошнотворный запах этой паршивой дряни впитался в одежду, въелся под кожу и в подкорку мозга. Райт действует уже на рефлексах: стоит в руке оказаться зажигалке или взгляду наткнуться на приоткрытую пачку, как тревожные мысли выметаются прочь, и вместо них в тупо пульсирующей голове поселяется пустота. Затишье, мгновение беззвучия перед тем, как снова грянет буря. Тим курит в надежде, что от рака лёгких он сдохнет быстрее, чем от своих сдвигов или рук Оператора. Худи мёртв уже полгода. Тим Маски не объявляется три месяца, если судить по мирной обстановке в городе и не включать во внимание тот факт, что Тим совершенно не помнит, когда включается его вторая личность. Оператор следует по пятам три недели. Райт не может подняться на третий этаж без отдышки, а в груди у него хрипит, как в пасти у огромного хищника. Дела у него хреново, если говорить откровенно. И это ещё мягко сказано. Дела, сука, ужасающе плохо; наложить на себя руки не позволяет какой-то смутный страх, поселившийся в кишках. Хотя что может быть страшнее безликой твари? Тим пережил такой Ад, что вскрытые вены или верёвка и табурет кажутся цветочками, но он почему-то не может. Сигареты оказываются спасением во всех смыслах. Они приносят удовлетворение (хотя последнее время его блевать тянет от этого приевшегося привкуса, пора переходить на дерьмо чуть по дороже). Он медленно, но верно сдыхает. Они препятствуют появлению Тима Маски. Последний пункт — один сплошной вопросительный знак, но в Райте осталась та капля надежды, за которую хватается каждый утопающий в ту секунду, когда Титаник неминуемо уходит под воду. Но Тим верит. Так отчаянно и так болезненно, закрывая глаза на всё, что было раньше. С его даром убеждения и самовнушения только в психологи идти. Тим Райт верит, что сигареты запихивают Тима Маски в самые дебри его душонки. Да, так оно и есть. Когда изнутри его на клочья начинает драть напряжение, он закуривает, и оно отступает. Это проваливает обратно во тьму ублюдок, прячущий лицо за маской и подчиняющийся Оператору. Три месяца это работает. Голос у Райта дребезжит и надрывается, как у старого деда, хрипит так, словно ему не менее восьмидесяти, зато его сознание под его контролем. Пускай с головными болями, из-за которых он выжирает пачки таблеток, с галлюцинациями, от которых он так устал, что игнорирует их — но он отдаёт себе отчёт в том, что творит, а значит может держать ситуацию под контролем. Тиму за тридцатник. Он взрослый матёрый мужик, способный вырубить засранцев с парочки ударов, нерасторопный правда, как слон в посудной лавке. Но порой он хочет разрыдаться от осознания, что всё дерьмо в его жизни только набирает обороты, и чем быстрее он загнётся и сгинет, тем лучше будет. «Попляши на моих костях, безликий говнюк!» Моментами ему не хватает Брайана. И хоть придурок был под управлением Оператора всё это время, иногда мелькали проблески осознания того, в какой же глубокой заднице они вместе засели. Заложники обстоятельств. Так нелепо вляпаться в такое беспросветное дерьмище. Угораздило же. А сам Худи! Погибнуть так бесславно, по вине же Тима. Наверное, именно этот аспект прибавляет около восьми-девяти сигарет за сутки. Худи стал частым гостем в его гиперреалистичных галлюцинациях. Время от времени задушить хотелось его знатно. Но Брайан был единственным, кто понимал его хоть немного — весь этот кромешный ужас и невозможность вернуться к прежней жизни. Тим дымит, как паровоз, даже не понимая, чего он дожидается больше: собственной смерти или крохотной мести ублюдочному Оператору своей кончиной. На том свете он по крайней мере не должен его достать. Тим прикуривает очередную сигарету, в сизом дыму даже не пытаясь различить, является ли недвижимая фигуре в метре от него реальностью или проделками воспалённого мозга.