"Север и Запад"

Авторы текста: Тэсса Найри, Эмуна, Хельга, Фред

Период, когда происходят события: от ухода Валар в Аман до пробуждения квэнди _____________________________________       Сарин шла по лесу уже несколько недель, приближаясь к Твердыне Севера, обиталищу Отступника. Там она хотела найти ответы на свои вопросы, найти что-то новое, что-то, что изменит ее жизнь.       Но как же красиво кругом! Северный лес навсегда покорил ее сердце. Так не похоже на Валинор и так прекрасно.       Но вот на горизонте показалась величественная крепость, майэ была у цели. И Мелькор был сейчас там, в этом Сарин не сомневалась.       Она подошла к воротам.       Темный Вала следил за этой майэ уже довольно давно. Незаметно и очень внимательно. В ее мелодии не было ни враждебности, ни страха, и Мелькор почти не сомневался, что Поющая в конце концов явится на Север.       Она не торопилась, но и не мешкала. И к воротам крепости Наурворн-эн-Удун подошла спокойно и открыто.       Мелькор коснулся сознания майэ — та не пыталась отгородиться и чувств своих не скрывала. Любопытство с примесью восхищения, напряженное ожидание. Похоже, Поющая — Мелькор так и не смог пока вспомнить ее первого имени — знала, куда идет. Или — к кому.       — Будь моей гостьей, — мысленно обратился к ней Вала. Створки огромных ворот бесшумно открылись, пропуская пришедшую.       По осанве же пришел ответ: ощущение робкой улыбки… гость вошел в Твердыню.       Можно было бы попросить кого-нибудь из майар или Духов огня встретить гостью, но Мелькору почему-то хотелось, чтобы она прошла по Удуну сама, без провожатых. Может быть, потому что в ней так явственно ощущалось восторженное ожидание чуда.       Сарин шла высокими, сводчатыми коридорами, подымалась по спиральным лестницам, время от времени заглядывая в попадавшиеся окна (за ними возвышались укрытые сияющим снегом горы, поросшие лесом холмы, а из одного окна она неожиданно увидела горное озеро). Ожидание чего-то сказочного нарастало… и вот она стоит у высокой резной двери темного дерева.       Явись майэ в Удун по поручению Западных Владык, Мелькор принял бы ее совсем иначе. Не сразу, далеко не сразу. И непременно в Тронном зале, так, чтобы она в должной мере оценила мощь и величие Темы Первого из Айнур. Но на посланницу Поющая никак не походила, а потому крепость привела ее прямиком в башню Восставшего, и дверь приглашающе распахнулась перед гостьей.       На пороге застыла девушка. Майэ выглядела как воплощенные, только не те, которые придут первыми, а те, чья тема была второй. Странный выбор…       Невысокая, стройная, темные волосы, темные глаза, в которых все еще оставался след восхищения красотой озера. Она улыбнулась, сначала неуверенно, но потом все шире и яснее и просто сказала:       — Здравствуй, Мелькор. Я Сарин.       Вот так. Легко и непринужденно. Словно она всегда была тут. Вышла из крепости ненадолго, а потом вернулась.       Вала улыбнулся в ответ, отчего его жесткие черты смягчились, а взгляд, обычно пристальный и тяжелый, стал почти ласковым.       — Рад слышать твою мелодию здесь, майэ Сарин.       Мелькор показал девушке на одно из кресел.       Сарин подошла к креслу, краем глаза косясь в окно.       — Как у тебя тут красиво!       — Да, это одно из лучших моих творений, — Мелькор устроился напротив девушки. — Но далеко не единственное.       Сарин машинально устроилась в кресле как привыкла, с ногами, подогнув их под себя.       — О да, я шла пешком от берега. Там так красиво! А какой лес. В Валиноре такого нет. Все такое ухоженное, вместо тропинок посыпанные дорожки, вместо мха — ровная травка, и только попробуй хоть цветок сорви без разрешения. Я как-то нашла там красивый нарост, хотела сделать вазу, а мне говорят, это мол, уродство, искажение на стволе и место ему в огне.       Девушка вела себя на удивление непринужденно. Без дерзости. Скорее доверчиво. И Мелькору это все больше нравилось.       — А кто спел этот нарост на дереве, не знаешь? — заинтересовался Вала.       — Не знаю, если кто и спел — наверное не признается. Но мне кажется, его никто не пел, он сам вырос. Может такое вообще быть? Чтобы что-то появилось не спетое никем из нас? Мне всегда было интересно. Но я пока что ничего такого не встречала.       Мелькор задумался, сдвинув брови. Слишком отчетливо вспомнилось ему напутствие Единого: «Твори, что угодно, но знай, что любые твои мелодии станут частью моей Музыки».Восставший старательно гнал от себя эти мысли. Если Эру прав — какой смысл петь? Сражаться? Существовать?       Но разве Единый не мог ошибиться? Взять одну-две неверные ноты? Едва ли он  хотел Диссонанса? А значит, его воля не абсолютна. Значит, можно найти выход. Свой путь — новый, не предсказанный, не предпетый.       Впрочем, говорить о своих сомнениях майэ Мелькор не собирался.       — Нет, — Вала покачал головой. — Все в мире рождено чьей-то мелодией. Диссонанс, правда, тоже может действовать на материю, но он не творит нового. Наоборот — разрушает. Реже — изменяет. Но воплощения Диссонанса совсем не красивы, Сарин.       Майэ задумалась на некоторое время, забавно нахмурив лоб:        — Нет, Диссонанс тоже не подходит, его ведь спели, он не сам по себе появился. Просто красивое получается, когда поют в лад, а некрасивое, когда вразнобой. Наверное у тебя не получается петь в лад ни с кем, поэтому ты ушел в Эндорэ, чтобы не было Диссонанса?       — Я — ушел? — Мелькор изумленно посмотрел на майэ.– Я остался здесь, Сарин. Ушли те, кто не смог петь в лад со мной. Ушли отсюда.       Он посмотрел на майэ почти виновато. Должно быть, мелодия Сарин сильно пострадала от Диссонанса, когда упали Светильники. Были в Эндорэ такие Поющие — те, что послабее. Вернее — уже не были. Остались от них обрывки мелодий, слабенькие тени сознания, почти лишенные воли и даже воспоминаний. Сарин, видимо, повезло. Ей помогли Старшие, но, похоже, так и не сумели восстановить мелодию полностью.       — Да, я неправильно сказала. Ушел не «в», а «от». Так ведь не бывает, чтобы многие уходили от одного. Я помню, как это было, когда рухнули Светильники. Плохо помню, правда… это не то, о чем хочется вспоминать. Но в Чертогах Вайрэ трудно забыть о чем-нибудь, повсюду гобелены. И знаешь, я уже не могу определить, что я действительно помню, а что увидела вытканным. Наверное, все могло быть иначе, но этого уже никто не узнает. Гобелены отбирают память. Но здесь теперь все по-другому. И… мне это нравится.       — Отбирают память? — еще более удивленно переспросил Мелькор. — Ты слышишь только их мелодии и перестаешь слышать мир?       Он замолчал, пытаясь представить, как это — не чувствовать больше Музыки. Поежился. И решительно предложил майэ:       — Если хочешь, я мог бы тебе показать, как все было. Спеть мелодии прошлого. Живые. Не застывшие в гобеленах.       — Да нет же, — Сарин вздохнула, ну почему она так неуклюже объясняет, — они сами по себе не отнимают ничего. Но когда слушаешь мир — слышно то, что есть. В Амане не слышно того, что было на этих землях. Там время как остановившееся, есть только здесь и сейчас, а прошлое и будущее — в гобеленах… Ты сказал, спеть? Для меня? — у девушки загорелись глаза.       Конечно, она не раз слышала, как поют Старшие, сама пела в Хоре, но никогда еще Стихия не предлагала спеть для нее.       — Для тебя, — Мелькор улыбнулся ее непосредственной радости. Но тут же посерьезнел.       Видение, созданное его Песнью, было столь ярким и осязаемым, что майэ словно и вправду перенеслась в то время, когда Поющие вошли в только что сотворенный мир, чтобы стать его жизнью. Ничего нового для Сарин не было в этой мелодии — разве что возможность увидеть события глазами Мелькора. Когда явились в Арду мы, Она была пуста. Бесформенный, безликий мир В ту пору нам предстал. Он слишком мало походил На тот, что был предпет. Решился только я один В нем свой оставить след. А юный мир — он ждал любви, Творящей мысли ждал. Я стал хозяином земли, Я душу ей отдал. В трудах, о братьях я забыл - Спешил, мечтал, творил. Я увлечен был, полон сил, А мир — податлив был. Как глина в опытных руках, Он форму обретал, Моею мыслью на века До сердца прорастал. Когда же Валар, наконец, Решились сделать шаг, Я им сказал: здесь я — Творец. Они сказали: Враг. И начался наш давний спор: Какою быть земле. И рушились вершины гор В багровой жаркой мгле. Была разделена земля Меж нами в эти дни. С тех пор в Эндорэ правлю я, А в Амане — они.       Сарин некоторое время молчала, впитывая видение, потом сказала:        — Да, это то, чего не хватает гобеленам. Это то, как видел ты. Мне это всегда не нравилось. Вот если сказать слово «озеро» и ничего не показать, то каждый представит себе свое озеро, а если показать озеро, вытканное на гобелене — то каждый увидит одно и тоже озеро и никогда другое.        Она замолчала на секунду, вглядываясь в лицо собеседника, стоит ли, мол, продолжать, но, похоже, лицо Мелькора отражало действительно искренний интерес, и девушка решилась:       — Знаешь, я придумала знаки, чтобы записывать слова. Пишешь этими знаками на тонкой коже: «озеро», — и каждый, кто прочитает, знает, что речь идет об озере, но видит свое. Только я теперь всегда буду видеть то, горное, что видно из окна. Оно… такое.       — За… писывать? — повторил Мелькор незнакомое слово. — Прочитает? Я пока не пробовал создавать гобелены, — признался он после короткой заминки. — Эндорэ еще не допето, а я ведь один здесь. В смысле — из Старших.       — Ну, это гораздо проще, чем гобелены. Нужно запомнить столько знаков, сколько звуков в нашей речи, когда мы говорим словами, а потом составлять эти знаки в слова. А еще можно писать по-другому, придумывать знаки для целых слов или части слов, но мне больше нравится для каждого звука, их не так много. А ты хочешь плести гобелены? Сам? Но ты же, наверное, не умеешь… то есть, ой, нет, ты конечно, умеешь, просто, просто те, кто выбрал мужское фана, обычно гобелены не плетут. Но у тебя тут столько каменных стен, гобелены на них будут красиво смотреться.       Сарин с тревогой вглядывалась в лицо Мелькора. Ну что она опять ляпнула?! Старшая Стихия — и чего-то не умеет! Сейчас он разозлится и прогонит ее прочь отсюда.       Как ни странно, Вала не рассердился. Помолчал немного, то ли вслушиваясь, то ли размышляя. Наконец покачал головой:       — Я могу создать гобелен, но это слишком медленная мелодия. И, пожалуй, скучная для меня. А из чего ты делаешь свои знаки? Тоже плетешь из нитей?       — Нет, что ты! Это было бы слишком неудобно. То есть, эти знаки можно выткать на гобелене, но их куда проще писать на тонкой коже, еще можно острой палочкой выцарапывать на бересте или на воске. Я пробовала еще на сырой глине, но ее потом надо обжигать,  иначе знаки стираются, а обожженные таблички очень тяжелые и легко разбиваются. В общем, тонкая кожа лучше всего подходит. А чернила можно делать почти из чего угодно, разноцветные, как краски. Вот, смотри, — Сарин вытащила из поясной сумке скрученный лист тонкой кожи, закупоренную чернильницу и перо. — Вот, это лисенок, — девушка вывела на желтоватой поверхности несколько знаков, — я видела его в лесу, когда шла сюда. Если бы я нарисовала его — то все бы увидели такого же лисенка, как я. А сейчас ты знаешь, что я видела лисенка, но можешь представить его сам, таким, как тебе захочется.       Сарин протянула Мелькору своего «лисенка» и тяжело вздохнула. Сейчас он скажет ей то же самое, что и Вайрэ.       Мелькор с живым интересом вглядывался в значки:       — Мелодии всех лисят Арды. То общее, что в них есть. Фрагмент Музыки, воплощенный в пергаменте. И даже тот, кому чужды Песни живого, сможет понять его. Интересно придумано.       Вала внезапно поднял глаза на Сарин и быстро спросил:       — А как отнеслись к твоим знакам в Амане?       — Ну, Вайрэ и так считала, что я слишком мало времени провожу за станком, а занимаюсь всякой ерундой. Сказала, что, наверное, я неправильно выбрала наставницу, и что никто из Валар не научит меня безделью. Наверное, она права, толку от меня всегда было мало.       — Это не ерунда, — покачал головой Мелькор. — И не безделье. Это же новая мелодия! Никто еще не создавал ничего похожего. Ты кому-нибудь, кроме Вайрэ, свои знаки показывала?       — Да нет, я подумала, что раз Вайрэ не понравилось, то и другим тоже не по нраву будет, а зачем лишний раз напрашиваться? Но стало вдруг очень грустно. Ну, я и подумала, что мне лучше уйти из Амана на время, посмотреть на мир вокруг. Может быть, если я все увижу своими глазами, мне будет проще плести гобелены. Так я тут и брожу…       — … а обратно не тянет, — продолжил за нее Мелькор. — И мелодией новой очень хотелось поделиться. Верно?       Сарин вздохнула — чего уж теперь темнить, разумеется, хотелось. Майяр, помощники Старших Стихий, в той или иной степени привыкли, что Старшие Поющие оценивают их мелодии, хвалят или, порой, ругают, помогают сделать лучше, учат и поддерживают.       Она никогда не сталкивалась раньше с равнодушием к новому, и, в глубине души, надеялась, что хоть кто-то из Старших сумеет оценить ее мелодию, пусть даже не похвалить, но просто выказать интерес. И раз уж она не смогла найти понимания в Амане, возможно, именно здесь ей самое место, рядом с этим странным Валой.       — Ты знаешь, если честно, то… из того, что я про тебя знаю — ты не такой, как остальные. Мне казалось, что ты поймешь.       — Да, я иной, чем они, — мягко сказал Вала. — И очень хорошо понимаю, как это — когда новая мелодия просится в мир. И как хочется потом, чтобы ее, только что сотворенную, услышали, приняли и полюбили.       Он протянул руку и осторожно коснулся пальцев майэ.       — Оставайся в Удуне, Сарин. Если хочешь, конечно.       — Я с радостью, правда. У тебя очень интересный дом. И такой огромный, с непривычки даже можно заблудиться. А можно поселиться там, откуда видно озеро? Мне много места не надо, совсем маленькой комнаты хватит. И, еще, — Сарин смущенно и, вместе с тем, радостно улыбнулась, — можно я буду к тебе заглядывать? Иногда?       — Здесь не заблудишься, — засмеялся Мелькор. — Удун сам выведет тебя, куда попросишь. И места сколько угодно — спой себе жилище по вкусу. Озеро лучше всего видно из левого крыла. И горы, поросшие лесом. Думаю, тебе там понравится. А ко мне заходи, конечно. Я буду рад.       Вообще-то застать Мелькора в его башне было не так уж легко: большую часть времени Вала проводил вне Цитадели, обустраивая земли Эндорэ по своему вкусу. Но сейчас Восставшему подумалось, что можно ведь возвращаться домой и немного чаще и оставаться в Удуне подольше. Совсем чуть-чуть.       — Спасибо тебе. Я тогда пойду, поищу себе место.       Майэ снова улыбнулась и, соскользнув с кресла, наклонилась и быстро поцеловала Мелькора в щеку, а затем выбежала за дверь.       Вала коснулся кончиками пальцев щеки, слегка удивленно глядя вслед майэ. В странном жесте Сарин было что-то от Тех-кто-придет. Новое. И в то же время отчасти знакомое. Они с Тхориэн творили иногда похожие мелодии, но это было игрой, забавой, экспериментом. И ни разу Мелькор не испытывал такого волнения, как сейчас. Необъяснимого. Но приятного.       Вала посидел еще немного, прислушиваясь к новой музыке. Пожалуй, интересно будет ее воплотить. Вплести в мелодии какого-нибудь места… например, озера. Горного озера, которое так понравилось Сарин.       * * *       Тхориэн в задумчивости смотрела с верхушки своей башни на внешнюю галерею, соединяющую южное и восточное крыло Цитадели двумя ярусами ниже.       Майэ-вестница, конечно, уже знала, что в Наурворн-эн-Удун появился новый гость. Или нет, гостья. Но вот видела ее в первый раз.       Незнакомка стояла, легко облокотившись на парапет. Взгляд ее был устремлен далеко за крепостные стены, на остроконечные пики гор, обильно покрытых сосновым лесом. И во взгляде этом скользило неподдельное восхищение.       «Что ж, гостье здесь, определенно, нравится».       Тхориэн слегка улыбнулась. Красота Севера, пронизанная ясной мелодией Мелькора, была, увы, понятна и приятна немногим из айнур. Но уж те, кому дано было ее услышать…       «Ей нравится, значит, новая майэ наверняка останется надолго. А раз так…»       Тхори так или иначе собиралась нанести визит вежливости, а сейчас как раз предоставлялась прекрасная возможность перекинуться с новенькой парой учтивых фраз для беглого знакомства. Для этого, наверное, надо бы было спуститься вниз по лестнице, но Тхориэн слишком любила ощущение полета, чтобы снизойти до длинных лестниц и долгого пути среди каменных стен…       Огромная летучая мышь упала откуда-то сверху, мелькнула, закладывая невероятно крутой разворот, и, точно сложив крылья, влетела прямо на галерею всего в нескольких шагах от Сарин. И сразу очертания ее «поплыли», повинуясь заклинанию трансформации — мгновение, и напротив майэ стояла высокая черноволосая женщина с пронзительно-глубоким взглядом большущих темных глаз, одетая в очень пышное, и одновременно почти прозрачное черное платье, небрежно схваченное в талии широким золотистым поясом.       Эта неожиданная нарушительница спокойствия дружелюбно улыбнулась Сарин. Правда, первое впечатление от ее улыбки немного испортила пара острых клыков, блеснувшая за алыми губами, но клыки эти почти сразу исчезли, скрывшись в ровном ряду ослепительно белых зубов. Как и длинные когти на руках женщины, которые прямо на глазах превратились в изящные, тщательно ухоженные ногти.       — Приветствую тебя, гостья Владыки. — У черноволосой оказался низкий и очень приятный, почти завораживающий, мягкий грудной голос. — Я Тхориэн, и Цитадель — мой дом. Надеюсь, скоро она станет и твоим домом тоже.       Сарин вздрогнула от неожиданности. Она первый раз видела такую огромную летучую мышь. Майэ казалась незнакомой, не похоже, чтобы они встречались в Валиноре.       — Здравствуй, Тхориэн. Я Сарин.       Мелодия незнакомки вплелась, нет, ворвалась в гармоничное переплетение Музыки твердыни и окрестных земель.       Сарин невольно поежилась, словно под порывом ледяного ветра. Какая пронзительная нота, громкая, кричащая. Да, нельзя сказать, что она не вписывалась в общий фон, наоборот, добавляла яркости и ритма негромким переливам… но Сарин не любила резкие звуки. Но, в конце концов, Тхориэн тут живет, а она всего лишь гостья. Нельзя быть невежливой.       — Я смотрю на горы. Так красиво… Ты, наверное, бывала там?       Тхориэн уловила какое-то мгновенное колебание в мелодичной теме Сарин.       Я ее напугала? Надо же, какая пугливая… Или это что-то еще?       Майэ слегка пожала плечами в ответ своим мыслям и одновременно таким образом реагируя на вопрос гостьи:       — Бывала ли я в горах? Зависит от того, что ты имеешь в виду. Я как-то все больше любуюсь на них сверху. С высоты… Да, горы очень красивы. Представь себе черные изломы скал от горизонта до горизонта, серебряные капли озер, запах смолы и хвои, ветер… Правда, обычно там прохладно. Ну, так ведь мы сейчас на Севере.       «А она миленькая… И звучит очень… легко. Похожа на неяркую бабочку. Нет, скорее на мотылька. Одним словом, милочка».       — Откуда ты забрела к нам, Сарин. Из Эндорэ? Или может, — с внезапным интересом, — из самого Амана?       — Да, я из Амана. Совсем недавно. Еще ничего не успела. Просто шла от побережья, куда глаза глядят. Хотя нет, не так, я хотела придти сюда, просто не знала, что именно сюда. Ну, — Сарин совершенно запуталась, — в общем, я рада, что тут именно так, а не по-другому.       — Тут по разному… — неопределенно потянула Тхориэн. — И во многом зависит от того, что ищешь на Севере лично ты сама. Эта земля дает тебе возможность быть такой, какой ты хочешь быть. Но если ты сама не знаешь, чего хочешь от себя, от других, от мира… Наверное, тут больше свободы, чем в Амане. И одновременно больше одиночества. Слишком много места, слишком много гор и ветров, слишком мало суеты… Но зато много работы. Светлый Аман не балует просторы северного Эндорэ своими заботами…       Майэ шагнула ближе и грациозно облокотилась на парапет галереи рядом с Сарин, прикрыла лицо тонкой ладонью, чуть щурясь от порывов северного ветра.       — Чем ты занималась в Амане? Чему училась у милых родственничков нашего Владыки? Что ты любишь? Чем хочешь заниматься в Цитадели?       Сарин насторожилась — ей очень не понравился тон расспросов. «Словно она подозревает меня в чем-то нехорошем.» Но вежливость взяла свое. Негоже гостю не отвечать на вопросы хозяина.       Майэ повернулась так, чтобы одновременно видеть и лицо собеседницы, и синие вершины гор.       — Я из плетельщиц Вайрэ, — Сарин улыбнулась, — увы, далеко не из самых искусных и прилежных. Скорее наоборот — самая нерадивая и рассеянная майэ во всем Амане. Если ты спросишь мою наставницу — она ответит, что единственное, чему я научилась — так это считать орлов Манвэ, глядя в окно. А чем заниматься тут… я даже не знаю, я еще так мало услышала… наверное, просто ходить по лесам и слушать, слушать, слушать. А потом возвращаться сюда. Сюда хочется вернуться.       — Майэ Вайрэ — как интересно. Значит, ты из тех, которые всегда узнают всё и про всех. Но последними.       Тхориэн рассмеялась, небрежно придерживая пальцами роскошные черные пряди, смело растрепанные ветром.       — Как это скучно, наверное, изо дня в день, из века в век повторять, повторять, повторять мелодии чужих судеб… Нитки, иглы, гобелены, наверняка еще и пылища вокруг. Не мудрено, что ты сбежала из Амана.       «Нет, не мотылек. Маленькая, серенькая мышка, которая никогда толком не жила. Одно удовольствие — орлы Манвэ за окошком. Бедняжка».       Тхори неожиданно пристально заглянула в глаза Сарин.       — Знаешь, в Цитадели иногда мучительно не с кем поболтать… Про платья, украшения, мужские сущности… ну, ты меня понимаешь… Сейчас мне нужно тебя покинуть, извини, но, если хочешь, можешь заглянуть ко мне позже… например, на бокал вина. Я живу во-о-он в той башне. Цитадель сама проводит тебя. Надо только подумать обо мне. Между прочим, где тебя поселили, в комнатах для гостей? Если решишь остаться надолго, тебе понадобятся собственные апартаменты. Прежде чем начать их обустраивать, очень полезно нанести визиты тем, кто уже давно живет в Удуне.       Она улыбнулась: — Пора тебе вспомнить, плетельщица Сарин, что в мире полным-полно интересных вещей и занятий, кроме гобеленов строгой Вайрэ.       Сарин улыбнулась в ответ. Надо же было понять ее так неправильно. Конечно же, майэ знала, что в мире существует огромное количество куда как более интересных вещей, чем гобелены Вайрэ. Но, увы, ни платья, ни украшения, ни, тем более, мужские сущности она к таковым вещам не относила. Вот лес, странный жук, застывший в янтаре или ее знаки для слов… это совсем другое дело. Пожалуй, стоит объяснить это Тхориэн, чтобы потом не разочаровать.       — Спасибо за приглашение, Тхориэн. Я с радостью загляну к тебе в гости. Вот только… не обижайся, но я не особо интересуюсь мужскими сущностями. Я, в сущности, довольно-таки скучная майэ.       Тхориэн негромко вздохнула.       «Нерадивая, рассеянная и скучная. Замечательный букет».        Лично она никогда не сказала бы о себе что-нибудь подобное первому встречному незнакомцу. Тем более, незнакомке. Если честно, Тхори даже в голову не приходило применить к собственной сущности подобного толка определения.       «Да уж, неужели быт благословенного Амана настолько… настолько суров к проявлениям яркой индивидуальности у айнур, если из него приходят такие неуверенные в себе гости. Не удивительно, что жесткий целеустремленный Сайрон или вольнолюбивый Кот-ветер в конце концов предпочли переселиться на просторы Эндорэ и присоединиться к Мелькору. Только ведь они вряд ли когда-нибудь считали себя «скучными». А эта… Одно слово, блеклая гобеленовая моль… Даже уж и не знаешь, жалеть, или просто пренебрежительно удивляться…»       Майэ чуть прикусила нижнюю губу, отчаянно не желая, чтобы гостья уловила отголоски ее настроения. И жизнерадостно махнула рукой в ответ на слова Сарин:       — Пустое. Подумаешь, мужские сущности. Нет, ну и не надо. Тоже мне загадка. Ты, главное, приходи, а уж средство от твоей скуки будем придумывать на месте.       И, не дожидаясь реакции собеседницы, рванулась за парапет, вновь меняя облик Эрухини на личину летучей мыши, привычно распахнула кожистые крылья и, сверкнув на прощание пронзительно-алым взглядом, исчезла где-то внизу среди черных стен и башен.       * * *       Кот столкнулся с ней возле самой двери: Сарин, майэ Вайрэ, мельком виденная еще в Амане, явно возвращалась с прогулки по окрестностям. Две плетеные корзины, полные каких-то трав, цветов, кореньев и прочей «добычи» оттягивали тонкие руки майэ.       Огромная кошка, выступившая из полумрака коридора, могла бы испугать Сарин, но Тевильдо (конечно, а кто же еще?) приветливо мурлыкнул и заговорил:        — Рад видеть тебя в Цитадели, майэ! Мы не знакомы, к сожалению, но это легко исправить. Я Тевильдо, друг Мелькора.       — Ой, — Сарин улыбнулась и поставила корзины на пол. — Какой ты большой! — рука машинально потянулась к черной шерсти, погладить, но Сарин вовремя спохватилась и отдернула руку. Кто его знает, вдруг обидится.       — Здравствуй, Тевильдо, заходи в комнату. Я тут совсем недавно все закончила. У меня как раз есть свежее молоко и черника. Но ты, наверное, ягоды не ешь?       Тевильдо кивнул:        — Не ем, вернее, обычно не ем. Я же тоже — майа, так что могу и без молока, но… Ты наверняка знаешь, как это приятно, когда можно без чего-то обойтись, но можно и попробовать! Кстати же, я не обижусь, если меня погладить и… — Кот протянул лапу к корзинке. — Давай я тебе помогу.       С этими словами Тевильдо просунул лапу под ручку корзины и следом за Сарин прошел в ее покои.       И замер, восхищенный:       — Великая Музыка! Как у тебя чудесно!       Воспользовавшись любезным предложением, Сарин тут же запустила обе руки в густой мех. Еще неизвестно, кому процесс поглаживания доставил больше удовольствия.       Корзинки Сарин поставила в углу, а сама налила молоко в большое керамическое блюдо.       — Тут как в лесу, только не живет никто, кроме меня.       Рука снова сама собой погрузилась в тепло меха.       — Ты говоришь, друг Мелькора?       Тевильдо мурлыкнул, наслаждаясь прикосновениями Сарин. Ответил на ее вопрос он с не меньшим удовольствием:        — Верно, друг. Мы друзья довольно давно, с тех самых пор, как Мелькор разрушил Светильники. Ты не видела этого? Ох, это было великолепно! — Тевильдо даже зажмурился, вспоминая. — Живая буря, неистовая и прекрасная, как Великая Музыка!.. Знаешь, — добавил Кот тихо, — я ведь помню Мелькора еще со времен Первой Песни, но только тогда, когда в небо взлетело пламя, и ветер ворвался в недвижный прежде воздух, смешав моря и горы, только тогда я понял, насколько тема Мелькора близка мне… — Тевильдо коротко мурлыкнул, словно рассмеялся: — А ведь мог бы попасть в компанию майар Кементари, вот уж было бы весело! Или — к Манвэ, что, пожалуй, еще смешнее! — Однако, судя по выражению золотых глаз, Кота такой поворот событий ну никак бы не устроил.       Сарин задумалась.       — Как рухнули Светильники, я не видела. Но тогда казалось, что наступил конец Арды. Теперь я прихожу к выводу, что наш мир куда более устойчив. Манвэ… Манвэ бы не стал тебя терпеть. А ты его. Знаешь, в Амане почти нет кошек. Зато собак более чем достаточно. Тевильдо, скажи, а Мелькор — какой он друг?       Кот улыбнулся:        — Такой друг, что никакой Манвэ и не нужен! — и продолжил задумчиво, словно не столько для Сарин, сколько для себя самого. — Он странный, Вала Мелькор… Очень разный, словно… не знаю, словно в одном существе соединились одновременно и лед, и пламя! Нетерпеливый, неистовый даже — и в то же время очень внимательный к мелочам, очень спокойный… Искренний — и хитрый; легко гневается, правда, не всегда это показывает, — и так же легко смеется… Знаешь, для него важно понять того, с кем он общается, но понимание это — далеко не всегда равно приятию… Мне повезло — он принял меня таким, каков я есть — вот уж на что Манвэ точно не хватило бы! А Мелькору важна чужая свобода, он умеет уважать ее — не у всех, наверное, но здесь я ничего сказать не могу… Мне трудно говорить о нем — Мелькор мне слишком близок… И еще кое-что, только не говори никому! — Тевильдо заговорщицки подмигнул Сарин. — Знаешь, по-моему Вала Мелькор — страшно любопытный!.. И — он умеет радоваться. Наверное, в этом-то мы и совпали!       — Знаешь, мне кажется, что тут собрались именно те, кому интересно, что будет если… И те, у кого это «если» одинаковое.       — Тебе тоже? А какое твое «если»? Ты ведь сознательно ушла из Валинора — зачем? — Тевильдо предупреждающе поднял лапу. — Не подумай, что я собираюсь влезть в твою душу или в чем-то подозреваю — по части подозрений у нас Сайрон имеется! Мне просто любопытно…       Сарин рассмеялась. Подозревать ее?! В чем?! Да и зачем вообще кого-то подозревать? Разве здесь подозревают друг друга? Странно… Надо будет потом спросить у Мелькора…       — Ну, что ты, я и не думала. Да и секрета тут никакого нет, просто в Валиноре все такое постоянное, там никогда ничего не меняется, все известно наперед и заранее, чуть ли не со времен Великой Музыки. Даже на каждом дереве определенное число листьев, всегда одинаковое. А мне хотелось нового, не такого, как всегда.       Сарин подтянула к себе ворох осенних багряных листьев и начала плести гирлянду, чтобы чем-то занять руки.       «Чем же я ее так удивил? Фразой про Сайрона, что ли? Впрочем, зря я вообще о нем заговорил: наши с ним трения только нас и касаются».       — Все постоянное… — Тевильдо вспомнил сумрачные леса у отрогов Пелори, разноцветные ракушки и веселых рыбок на прибрежных отмелях — и отвлекся от мыслей о Сайроне. — Знаешь, я бывал в Амане, но… Конечно, тебе лучше знать, но мне показалось, что неизменность присутствует, по большому счету, лишь там, где особенно постарались Валар. Я — всего лишь майа, но согласись: они такие консерваторы! Да, ты права, в неизменности, может, и блаженно — но скучно до зевоты!       Сарин посмотрела на зевающего Кота. Впечатляющее зрелище, такие зубы!       — Не то, чтобы скучно, просто… просто неинтересно.       Листья прямо на глазах превращались в роскошное ожерелье.       Тевильдо фыркнул, но не рассержено, а одобрительно:        — Тонкая разница! Ты хорошо чувствуешь слова, самое главное качество хорошего собеседника! — Кот поднялся, потянууулся и продолжил. — Что ж, теперь мы знакомы и, я надеюсь, не раз еще встретимся и поговорим с обоюдным удовольствием. А сейчас, разреши, я покину тебя.       Получив разрешение, Тевильдо направился к выходу, но уже на пороге оглянулся:       — Великая Музыка, ну, как же у тебя чудесно!       И, махнув на прощание хвостом, Тевильдо скрылся за дверью.       * * *       Сарин незаметно проскользнула в башню Валы, воспользовавшись отсутствием хозяина. Осмотрела все еще раз критическим взглядом… Н-да. Не то, чтобы казарма, но, судя по всему, у Мелькора были более важные занятия, чем обустройство своих собственных покоев. Ну, ничего. Будем надеяться, что хозяин не обидится на это вмешательство.       Когда через час Сарин вышла из комнаты, там многое изменилось. На полу в гостиной появился пушистый ковер изо мха, такой, как в ее комнате, только цвет мха плавно менялся от светло-зеленого до темного, почти черного. Все оттенки зеленого.       В углу комнаты теперь стоял высокий подсвечник затейливой формы, похожий на сухое дерево: в ветвях дерева прятались матовые шары-светильники.       А на одной из стен теперь висел гобелен, который на первый взгляд было невозможно отличить от того самого горного озера, так поразившего Сарин в ее первый день в Твердыне.       В кабинете она ничего не решилась менять, только украсила комнату гирляндами багрово-красных осенних листьев по периметру, на стыке стен и потолка, стараясь не закрыть огромные окна.       Мелькор зашел в кабинет, направился было к столу — и вдруг замер на месте. Что-то не так. Что-то изменилось здесь, в его резиденции. Звучит она теперь иначе, как-то… мягче, лиричнее, что ли.       Вала недоуменно огляделся, потом поднял голову и увидел листья. Багряные гирлянды под самым потолком — яркие, нарядные, пахнущие звонкой свежестью осеннего леса.       Лицо Мелькора смягчилось, глаза потеплели.       Он поднялся в гостиную — медленно, совсем не так, как ходил обычно. Словно боясь спугнуть чудо.       Мягкий ковер на полу и дерево-светильник изменили весь облик комнаты, создав ощущение уюта. Вала подошел к гобелену и долго смотрел на него. Изображение почему-то расплывалось перед глазами.       Мелькор привык заботиться о своих сподвижниках, оберегать их — так волки охраняют свое семейство. И сейчас, когда кто-то позаботился о нем самом, он был растерян и никак не мог справиться с непонятным волнением.       Кто-то… Нет, тут нельзя ошибиться.       Мелькор мысленно обратился к Сарин, но был слишком потрясен, чтобы сказать что-то внятное…       Волна благодарности и непривычная, робкая нежность.