Прилетай скорей

Сергей никогда не был влюбчивым, эмоциональным человеком. Он всегда гордился своей способностью сохранять холодный рассудок и идти вперед без сожалений. Но сейчас, стоя перед тонким тюлем, развевающимся на ночном ветру, он остро чувствовал, что все вокруг не так. Он ведь все правильно сделал. Отрезвил, отказал, объяснил. Это ведь было его сильной стороной, и он никогда не сомневался в таких своих решениях. Он в принципе ни в каких решениях не сомневался. Всегда знал, что предпринять. Не зря же про него говорили: «Дайте мяч Серому – он знает, что с ним делать». В жизни как в баскетболе. Но Сергей совсем не хотел, чтобы все так закончилось. Наверное, он не должен был допускать того, чтобы это вообще начиналось, но он сам не заметил, как впустил Любу в свою жизнь. …А что, собственно, началось и закончилось? Что?.. Он же вовсе не был влюблен. Ему просто нравилось проводить с ней свободное время, которого у него было катастрофически мало. И все. Когда Сергей впервые увидел Любу, то вообще не воспринял ее всерьез. Ему было все равно, кто она такая и зачем она пришла на тренировку. Он отлично умел абстрагироваться от всех внешних факторов. Ровно до того момента, пока этот внешний фактор не посмотрел на него своим разъяренным взглядом. Это было одновременно раздражающе и достойно уважения. Защита брата, умение постоять за себя. В этом было что-то. А ее финальная фраза, поставившая точку в глупой перепалке с Модестасом, почти заставила Сергея улыбнуться. Люба была необычной девушкой. Хотя бы потому, что для нее техника была тем же, чем для него был баскетбол. И было настолько поразительно вдруг увидеть, что за что-то, кроме спорта, можно болеть всей душой, что Сергей невольно внимательнее присмотрелся к своей новой знакомой. Новизна возбуждала интерес. В жизни Сергея редко появлялись девушки, да и вообще люди. А все, которых он встречал на своем пути, были из спортивной сферы. А она, такая эмоциональная и серьезная одновременно, казалось, заставила его отвести взгляд от мяча и кольца. Пусть и на долю секунды, которую он даже уловить не успел. И вот он уже открыто улыбается ей, приглашая зайти в гости как-нибудь. Да, Люба была далека от баскетбола, но, как ни странно, именно это заставляло Сергея в перерывах между изматывающими тренировками вспоминать о ней. Совсем рядом был другой мир, который, похоже, был так же хорош, как и его собственный. Который Сергею почему-то сильно хотелось показать Любе. Когда он совершенно случайно увидел, как она с братом пытается забросить мяч в кольцо, он просто не смог удержаться и не подойти. Ну а что такого? Практика. Возможно, он просто устал. Банально устал от давно устоявшейся системы его жизни, в которой чередовались тренировки разной степени тяжести. Сергею хотелось чего-то нового. И только Люба могла ему это дать. И, внезапно, ее брат, который оказался не просто его милым несмышленым поклонником, а самым настоящим баскетболистом. Это была самая забавная игра в жизни Сергея. Игра, которая потом переросла во что-то абсолютно странное. Он вообще не понял, как так получилось, что Люба оказалась почти вплотную к нему. Сергей вообще не помнил, чтобы он кого-либо видел так близко перед собой. Так же, как и не помнил, чтобы у него когда-либо вылетали из головы все мысли. Он просто смотрел в ее лицо, обрамленное выбившимися из прически светлыми прядями. А потом все резко прекратилось, и от Сергея ускользнуло то самое ощущение. То самое… Оно пропало, оставив за собой еле видимый след, который все никак не удавалось опознать. Люба была простой и веселой. Ему никогда не было так легко с девушкой. Еще она была такой беззащитной. Маленькая, ранимая, многого не понимающая. Этот Олег. Сергей почти хотел оттащить его от нее силой, но быстро пришел в себя. Эта совершенно жуткая трагедия в ее семье. Сергею почти хотелось обнять ее, когда она, упорно не смотря на него своими мокрыми глазами, рассказывала о произошедшем. Однако в то же время Люба была поразительно сильной. И эта сила выражалась в мелочах. Она всегда уделяла внимание неугомонному брату, даже когда ей не особенно и хотелось, например, если речь шла о баскетболе. Она всегда приходила на помощь, даже когда ее не просили. Его больное колено, вечные проблемы с проигрывателями… Сергей не заметил, как перестал держать дистанцию. И сегодня был апогей всех его «не заметил». Не заметил, как совсем расслабился. Не заметил, как предложил ей танец. Не заметил, как перестал сдерживать даже самые нелепые свои порывы. Не заметил, как стал рассказывать ей о себе. Не заметил, как начал откровенно любоваться ею. Не заметил, как она приблизилась к нему настолько, что даже понятие «границы» стиралось. А когда заметил, то уже почти ответил на ее поцелуй. Но все же заметил и воспротивился своему поведению. Что он тут вообще творит такое? У него Олимпиада на носу, а он позволяет себе черте что. Пора было это заканчивать. И Сергей закончил. Вот только он ждал, что Люба разозлится, накричит на него, проклянет их встречу и все то незначительное, что успело между ними произойти. Тогда бы он смог пережить свой жесткий для спортсмена проступок. Смог бы без труда убедить себя в том, что он просто отвлекся на секунду и ему будет проще простого вернуть себя на место. Смог бы забыть и продолжить мчать к заветной цели в прежнем темпе. Но Люба повела себя совсем не так. Она смиренно, чуть не плача, осыпала его извинениями и тихо оставила одного. Это был удар. Куда-то в район груди. Внутри Сергея разразилась настоящая война, когда он смотрел, как Люба скрывается за входной дверью. Унизил в день рождения. Хорош, ничего не скажешь. Придурок. Обидеть он всегда умел блестяще, выдавая это за горькую правду. Но сейчас, похоже, это была неправда. А как еще тогда объяснить, что он сам не понял, зачем так настаивал на ее скорейшем приходе, зачем вообще позвонил, ведь мог вполне и сам разобраться? Дело явно было не в нестерпимом желании послушать музыку… Все вокруг было не так. Пластинку с ее любимой песней заело, и слух сжимающего кулаки Сергея трогало до боли печальное, пронизанное отчаянной надеждой: «Прилетай скорей… прилетай скорей… прилетай скорей». После тренировки, на которой Сергей пытался выложиться по полной, чтобы не оставить себе сил ни на что, он, выйдя из дворца спорта, увидел ее. Люба, сжимая в руках свой неизменный саквояж, медленно шла куда-то с Владимиром Петровичем. Сергей опомнился, только когда уже сбежал вниз до середины лестницы. И что же он собрался делать? Он сам не знал. Да уж, тот еще идиот. – Серый, ты куда рванул? – нагнал его Модестас. И, может, он успел проследить за тяжелым взглядом Сергея и сложить два и два, а может, просто сделал какие-то другие выводы, но протянул с пониманием: – О-о, похоже, тут надо выпить. Сергей только молча кивнул, стремительно направившись в сторону, противоположную той, куда ушла Любовь. Модестас, несмотря на свою спесивость и самомнение, был поразительно проницательным. Наверное, это объяснялось его вечной потребностью шутить едкие шутки. Еще тогда, когда Сергей осадил его порывы высмеять подарок Любы для Шуры, Модестас что-то заподозрил. Намного раньше, чем это сделал сам Белов. Паулаускас только воскликнул: «Да ты что? Ну и вкус у тебя, Серег». Сергей, конечно, даже ухом не повел внешне, но внутри что-то там шевельнулось сильнее, чем раньше. И теперь Модестасу снова хватило одной фразы, чтобы метко попасть своим чуть ли не экстрасенсорным пониманием в какое-то больное место Белова. Они, сопровождаемые зажигающимися фонарями, в молчании дошли до дома Сергея. Не сказав ни слова, поднялись в его квартиру. В гостиной все так же на столе стояли две рюмки, две чашки, початая бутылка. Так же на диске радиолы лежала пластинка с песнями из кинофильмов. Модестас оглядел место действия и, красноречиво взглянув на еще более хмурого, чем обычно, Сергея, начал разливать по рюмкам чачу. Паулаускас был здесь всего пару раз – вряд ли вообще кто-либо удостаивался чести побывать в этой квартире больше, чем дважды, – но этого оказалось достаточно для того, чтобы он чувствовал себя как дома. К тому же Сергею явно было все равно на окружающее, он находился в погруженном глубоко в себя состоянии. Сел на пол, откинув в сторону сумку с вещами, и покрутил в пальцах рюмку. Модестас же подошел к радиоле, опустил иглу на пластинку и со вздохом отошел к окну. Так они и молчали: Сергей, сидящий на ковре и упрямо смотрящий в одну точку, и Модестас, засунувший руку в карман брюк и разглядывающий желтеющие в сумерках окна соседних домов. А пустота квартиры заполнялась звуками неспешной, проникновенной песни. «Если радость на всех одна, На всех и беда одна. Море встает за волной волна, А за спиной спина. Здесь, у самой кромки бортов, Друга прикроет друг…» С окончанием алкоголя в рюмке Модестас оглянулся на друга. У того был такой вид, как будто произошло что-то настолько непоправимое, что даже воля Сергея иссякла. Опущенные плечи, волосы, упавшие на глаза, слабо сжатая в руке пустая рюмка. – И что же ты теперь планируешь делать? – тихо спросил Паулаускас. – На тренировку пойду завтра. И послезавтра. А 25-ого в Мюнхен поеду. План не изменился, – Белов опрокинул в себя последнюю, несуществующую каплю чачи. Кажется, он пил из той же рюмки, что и она вчера. Модестас ему не верил и был уверен, что Сергей тоже не верит. Изменился еще как. Пусть невооруженным глазом и не было видно. Они снова погрузились в молчание. «Его не надо просить ни о чем, С ним не страшна беда…» – Да уж, попал ты, Серый, – задумчиво заключил Модестас. Сергей только безрадостно хмыкнул в усы. Он вообще не думал, что сердце способно так болезненно сжиматься от одной мысли о девушке. Это было раз в двадцать пять хуже боли в ноге. – И ты, конечно, можешь ничего не делать, подавить все в себе, как всегда, но, – Паулаускас сделал паузу, и Сергей невольно посмотрел на друга, чей взгляд бессовестно проникал в самую душу, в самую суть, – кто ты после этого? Сергей с силой сжал зубы. Никто. В тот вечер он пропустил свою традиционную тренировку. И вообще он много чего пропустил на последней неделе перед отъездом на Олимпиаду. Несколько мячей на тренировках, несколько звонков от родителей, несколько рюмок алкоголя. Еще он пропустил момент, когда стал ходить к ее дому, не понимая, зачем ему это. Но вот что он точно не мог пропустить, так это ее. Стоило Сергею увидеть ее, направляющуюся к своему подъезду, неестественно бледную и ссутулившуюся, его здоровое и сильное сердце пропустило удар.