Не умирай

Никогда. Никогда Катакура Кодзюро не видел в Одноглазом Драконе друга. Он воспринимал любое слово, как приказ, а не как просьбу или обращение. Масамунэ сказал не вмешиваться в битву — Кодзюро послушно кивнёт и будет лишь наблюдать. Масамунэ сказал молчать — Кодзюро не проронит и слова. Масамунэ сказал идти — Кодзюро пойдёт, каким бы большим ни было расстояние, каким бы опасным ни был путь, как бы сильно он ни устал. Потому что это — его долг, его удел. Правый Глаз — вассал, а вассал должен подчиняться, а не идти наперекор господину. Быть может, Кодзюро не считал себя очень хорошим подчинённым, ведь бывали случаи, когда он не мог господина спасти, не успевал или просто не находился рядом, когда должен был, а однажды даже осмелился обнажить лезвие катаны против Дракона, хоть и считал, что делает это во благо. Может, не всегда получалось быть смиренным и примерным, но не было больше таких преданных и самоотверженных людей, готовых жертвовать своей жизнью снова и снова, если это будет необходимо, как Кодзюро. Он считал себя именно подчинённым. Именно тем, чьей жизни обычно не жалеют, кем может управлять тот, кто выше в звании и положении. И, надо заметить, Кодзюро не был недоволен своей жизнью. Он существует для того, чтобы когда-нибудь отдать жизнь за клан Датэ, не нужно ли этим гордиться? А Датэ Масамунэ его взглядов не разделял. Во-первых, не часто он нуждался в том, чтобы кто-то закрывал его своей грудью от опасности, ведь Одноглазый Дракон не просто так носил это грозное и величественное прозвище. А во-вторых, ни в одной своей фразе, ни в одном предложении, что слетало с его уст, ни разу он не произносил слова «приказ». Он говорил что-то сделать и знал, что повторять дважды не будет необходимым. Масамунэ не приказывал своему Правому Глазу, а просто давал знать о том, что должен тот делать и как поступать. Да, Кодзюро подчинялся. Это, конечно, радовало Дракона, ведь неподчинение никогда не было чем-то приятным, но ведь он никогда не был слишком суровым по отношению к человеку, рядом с которым проводит большую часть своей жизни, верно? И эта безмерная ответственность Кодзюро, это вечное желание умереть прямо здесь и сейчас только ради клана Датэ, этот упрямый и преданный взгляд, по правде говоря, вызывали в Драконе не только довольство, но иногда и раздражение. Дракон считал, что пока жив он сам, пока его молодая кровь бурлит в венах, пока существует клан, пока есть цель, никто и ни под каким предлогом, даже прикрывшись честью и долгом, не имеет права взять и умереть просто так, оставив его одного среди тысяч врагов. Только сам Датэ Масамунэ мог даровать кому-то право погибнуть. Однако Кодзюро — человек, что несомненно был дороже сердцу Дракона, чем простая пешка на шахматной доске, — видимо, такими правами не обладал. Правый Глаз, похоже, этого совсем не понимал и, каждый раз полностью отдавая себя новой битве, погружаясь в неё с головой, был готов принести в жертву Датэ и тело, и душу. Масамунэ злился, а Кодзюро недоумевал. Он посвятил себя всего и без остатка войнам, он присягнул в верности Дракону ещё тогда, много лет назад, так чем же недоволен молодой завоеватель? А Датэ Масамунэ лишь продолжал скрипеть зубами. «Дурак!» — думал он, — «Ты единственный человек, которому я могу доверять полностью, ты мой последний, мой единственный и незаменимый друг!..» Потерять того, кем дорожишь? Одноглазому Дракону никогда такого не хотелось. И ему было глубоко плевать на разницу в положении, в возрасте, в характере, в умениях, он просто желал показать наконец этому неосторожному человеку, что умирать ему не дозволено. Ни сейчас, ни завтра, ни через десять лет. Чего уж говорить о том, что творилось в душе у Масамунэ, когда Катакура куда-то пропал! Был ли это коварный план Тоетоми (или, скорее, Такенаки Хамбея, ведь у генерала-макаки не хватило бы своего разума на то, чтобы незаметно уволочь человека со стороны соперника, да и не так Тоетоми действовал, а просто шёл напролом, круша всё вокруг), был ли Кодзюро жив, но Масамунэ действительно волновался. Он всегда дорожил своими людьми. Но Дракон должен был идти дальше. Бороться за жизнь, за земли и за свою, пусть и сомнительную, справедливость. Он должен был победить. Он был обязан прикончить Тоетоми, даже если бы остался последним стоящим на ногах человеком. Такова природа Дракона. Кодзюро нашёлся, сбежавший из томительного плена, но не сломленный и не давший слабину, вновь готовый идти и сражаться бок о бок со своим господином. Но пути их вновь расходились. Датэ ждал решающий бой с генералом, что вот так бесцеремонно вторгся на и без того беспокойные земли. А Катакура… А Катакура должен был доделать, наконец, свои дела. И убить стратега в маске, державшего его в заточении. — Hey, Кодзюро, — проговорил Датэ, не спуская с лица привычной и уже почти родной ухмылки, — не умирай. Только попробуй! Я найду твоё тело, заставлю тебя очнуться и убью ещё раз, усёк?! — Я не посмею, Масамунэ-сама, — Кодзюро послушно кивнул. И улыбнулся. Впервые за всю эту войну.