Пути и узы

      - А, генерал Мустанг, день добрый!       Фюрер Грумман приветливо помахал рукой, приглашая пройти в кабинет. Мустанг закрыл за собой дверь, развернулся, отдал честь и уверенным, чеканным шагом проследовал к столу фюрера. Из-под кипы бумаг на нем выглядывал уголок шахматной доски.       Грумман был хитер, Грумман был амбициозен, Грумман был опытен. Грумман был достаточно стар, чтобы страна - гражданские и военные, рядовые солдаты высшие чины, мужчины и женщины, - все, словом, могли принять его в качестве лидера на посту верховного правителя Аместриса. Грумман был достаточно умен, чтобы поддержать взгляды Мустанга на политическое будущее страны. Грумман был достаточно мудр, чтобы осознавать, во что может вылиться его двойная игра, если он задумает вести таковую, будучи во главе только что пережившей государственный переворот страны.       - Ваше прошение о переводе удовлетворено, Мустанг. Вы назначены главой Восточного штаба Аместриса. Мои поздравления. - Грумман сцепил пальцы в замок и улыбнулся, обнажив белые зубы. Солнечный блик, отразившийся от металлической дужки очков, скользнул по лицу Мустанга совсем рядом с глазом. Захотелось зажмуриться и встряхнуть головой, отогнать назойливый лучик.       - Благодарю, фюрер Грумман.       На этом аудиенция не закончилась. Грумман говорил еще что-то: о том, какого это - возвращаться обратно в провинцию, о том, что предстоит много работы и что Мустанг, конечно же, это понимает лучше него самого; что пост главы Восточного штаба - несомненно, должность значимая, особенно сейчас, и на что новоиспеченному начальнику стоит обратить внимание в первую очередь. Мустанг слушал вполуха, позволяя старику выболтаться. Кажется, несмотря на все прежнее брюзжание Груммана по поводу захолустности региона, он по-настоящему печется о его будущем. Хотелось перебить: «Не беспокойтесь, фюрер. У меня здесь личный интерес», - но Мустанг промолчал. Лишь переступил с ноги на ногу, разминаясь, да покрепче сцепил руки.       За спиной фюрера, в окне, сияло лето, распустившееся сочным цветом, завораживающее буйством красок, ослепляющее белизной летнего солнца.       На плечах Мустанга, на мундире, красовались новые погоны, а вместе с ними - груз ответственности, взваленный на себя обещаниями перед товарищами и целыми народами.       - И все же вы идете по тернистому пути, генерал, - откинулся на стуле фюрер, смерил оценивающим взглядом, - Вам несомненно просто необходима спутница, готовая предоставить безусловную поддержку и заботу.       «Старый развратник, ему бы все об одном».       Мустанг склонил голову, ухмылка тронула уголки губ.       - К чему Вы клоните?       - Вы знаете, к чему. Вряд ли Вы найдете женщину лучше, чем моя внучка. Подумайте над тем, чтобы жениться на ней. Мое предложение все еще в силе.       Сказано было с какой-то пугающей серьезностью, не присущей контексту, и Мустанг разразился беззаботным хохотом, совсем забыв о субординации. Грумман сейчас был до ужаса похож на брюзжащую бабку, единственная дочка которой все никак не народит ей внуков. Обескураженный такой реакцией подчиненного, Грумман смотрел на генерала с недоверием.       - При всем уважении, фюрер Грумман, - утирая слезы, отсмеиваясь, произнес Мустанг, - я бы ни за что в жизни не позвал замуж Вашу внучку.       Лицо Груммана преобразилось, место недоверия заняло недоумение. Немой вопрос повис в воздухе, готовый в любой момент быть озвученным.       - Так вот, фюрер, - продолжил генерал, - Вашу внучку, я уверен, ожидает блистательная военная карьера, и кто я такой, чтобы лишать ее столь светлых профессиональных перспектив. Вряд ли она будет счастлива тому, что за свадьбой последует увольнение в запас.       На этот раз пришел черед Груммана смеяться.

***

      Покидая штаб, Мустанг не оборачивался. Он не собирался жалеть об отъезде из Централа или сокрушаться о том, что вынужденно отдаляется от политических перипетий Центра. В конце концов, он же не сдался и не отступил, не отбросил свою первоначальную цель. Просто сейчас существовали вещи важнее, чем дипломатические дрязги, а решения требовали вопросы значительнее, чем назначение министров и разборы полетов.       Каждый новый шаг дарил какую-то нежданную радость и легкость, и генерал прибавил ход. Вокруг мелькали знакомые лица, то и дело раздавались приветствия – и он приветствовал всех в ответ учтивым кивком головы, не желая останавливаться и быть втянутым в очередной пустой диалог ни о чем. «Как Ваше здоровье? Восстановилось ли зрение? Каковы дальнейшие планы? На службу, на карьеру, на личное?» – многих из тех, с кем Мустанг ни за что бы ранее не поделился, почему-то резко заинтересовали ответы на эти вопросы.       На лестнице его догнала Хоукай. Молча, не спрашивая разрешения, она пристроилась, как и всегда, за его спиной, на два шага позади. Некоторое время они так и шли, не разговаривая и не переглядываясь.       Первой нарушила молчание Риза.       - Перевод утвержден, генерал?       - Да, завтрашним поездом отправляемся в Восточный штаб. Мне необходимо приять командование в наиболее краткие сроки. Собирайте вещи.       - Так точно. Что-то еще?       Мустанг остановился, обернулся к ней, заговорщически улыбнулся. Взгляд скользнул по погонам – ее тоже повысили, и теперь нужно было привыкать к новому званию подчиненной.       - Да, полковник, кое-что еще. Фюрер Грумман снова предлагал мне жениться на Вас.       - И каков был ваш ответ, генерал?       Риза смотрела прямо в глаза, не давая шанса ни солгать, ни увильнуть. В ее взгляде угадывалось безотчетное веселье и еле заметная искорка азарта, а губы изогнулись в теплой и уютной улыбке, такой знакомой и родной. С тех пор, как к Рою вернулось зрение, он старался чаще подмечать такие едва заметные мелочи, оттенки ее выражений и настроений, навсегда запечатляя их в своей памяти.       - Что я уже связан узами намного более прочными, чем узы брака.        Риза кивнула, прикрыв глаза, и направилась к машине. Рой то ли услышал, то ли почувствовал, как ее сердце забилось чаще.