Забытое королевство

      Прошедшая в общежитии ночь обернулась для Каниэ сущим адом. Забитая мыслями голова напрочь отказывалась отключаться, в абсолютной тишине комнаты слышались малейшие шорохи соседей, поэтому все время чувствовался дискомфорт. В одно мгновение было слишком жарко, из-за чего парень вставал и открывал окно, потом становилось слишком холодно и шумно от проезжающих по дороге машин, он снова поднимался с постели, закрывал источник звука, тем самым перекрыв и доступ свежему воздуху, замыкая персональный бесконечный круг страданий.       Подушка никак не хотела становиться идеально взбитой и была слишком жёсткой и низкой, одеяло ежесекундно казалось то слишком коротким, то слишком тяжёлым, то и вовсе мешало и со злостью откидывалось куда-то в ноги.       В конечном счёте, убитый морально и физически, менеджер буквально провалился в сон лишь когда начало светать, совершенно игнорируя активно чирикающих, по ощущениям, где-то у изголовья кровати птиц. Вот только жизнь решила окончательно погубить Сейю, а точнее, его тягу к ней, поэтому уже в шесть утра, бодрый и свежий, словно сушеная слива, которую Айсу часто пихала в её «шедевральные» бэнто, парень раскрыл опухшие глаза и с головой окунулся в последствия бессонной ночи, внутренне кипя от отвратительного настроения.       Одно скрашивало это ужасное во всех отношениях воскресное утро — факт того, что весь сегодняшний день можно было провести в оживлённом выходным парке, не мотаясь по всему городу.       Бездумно блуждая взглядом по выбеленному потолку, он раздраженно раздумывал над тем, что будет делать со своим внешним видом: вчера из-за сумбурности и стремительности событий он даже не позаботился о сменной одежде или таких элементарных вещах, как расчёска и зубная щётка. К великому счастью, в маленькой ванной, примыкающей к комнате, оказались одноразовые предметы личной гигиены, но вот костюм, за неимением средств ухода для него, был не только безнадёжно испачкан после недавних событий, но и ужасно смят, напоминая собой тряпку. Глядя на него, Каниэ почувствовал, как начал нервно дергаться глаз, и злость накатывает не мелкими волнами, а почти обрушивается на его голову огромными цунами.       Присев на уже застеленную цветастым покрывалом кровать, менеджер потянулся за почти разряженным телефоном, лежащим на тумбочке, и одновременно с этим начал строить коварные планы о том, как сорвется на одном пушистом драчливом элементе, испортив тому настроение. Ведь не все же ему одному страдать, тем более, что медведь вчера провинился.

«Сегодня Иори на тебе. Займи его чем-нибудь.»

      Гаденько улыбнувшись где-то глубоко в душе, парень с безразличной ко всему миной нажал «отправить», перевёл взгляд на что-то, что раньше гордо носило звание его формы, и тяжело, словно держал на плечах небосвод, вздохнул.       Позже, проснувшись в своей комнате, мохнатый работник поскрипит зубами на сообщение и отправит мелкого, мешающегося под лапами, к кротам — подлатывать барахлящие аттракционы.       Ближе к семи помятый, чуть менее привлекательный, чем обычно, Сейа волочащейся, усталой походкой ввалился в офис с надеждой отвлечь себя работой от гадкого настроения и беспокойства о Сэнто. Он точно знал, что и без того уязвленная гордость ни за что не позволит ему идти к заветной комнате принцессы, в которой лежит, вполне вероятно, очнувшаяся экс-секретарь, так что оставалось лишь ждать, пока слухи принесут хоть какие-нибудь сведения о ней.       Парк уже проснулся и неспешно, лениво и сонно готовился к открытию: работники проверяли состояние своих аттракционов, сверяли планы выступлений, пересчитывали коробки с продуктами и напитками. Недавно вставшее солнце приятно согревало своими последними летними лучами, вызывая на лицах всех невольную мягкую улыбку.       Лицо же закопавшегося в документах с головой Каниэ напоминало небо в сильнейший шторм — такое же тёмное и пугающее. Все потому, что уже больше сорока минут он безуспешно пытался уловить в напечатанных иероглифах и цифрах хоть какой-то смысл, но каждый раз тот, будто издеваясь, шаловливо помахивал хвостом и ускользал от юноши, доводя его до белого каления.       Ощущение постоянного дискомфорта вернулось, сидеть в смятом до безобразия пиджаке стало слишком жарко, а в тонкой, ещё и с коротким рукавом, рубашке — слишком холодно. Воздух в помещении начал казаться невыносимо спертым, затхлым и пыльным. Сейа чувствовал, что, будь он свистящим чайником, его крышечка уже давно улетела бы в другой край комнаты от слишком активного вскипания содержимого. Парень, не отрывая взгляда от документа, одной рукой нетерпеливо дёрнул стягивающий горло галстук, пытаясь ослабить его, а потом и вовсе раздраженно рванул в сторону, обжигая трением кожу. Судорожно вздохнув, менеджер слегка наклонился, оставил бесполезную сейчас бумагу на столе, почти рыча выдвинул один из боковых ящиков и с ненавистью забросил в самое его нутро ткань. Но будто сжатым тисками лёгким этого было мало. Им хотелось больше — больше пространства, больше воздуха — потому сразу за галстуком полетели оторванные в стремлении обеспечить доступ к кислороду верхние пуговицы рубашки, а после ящик, грохоча колёсиками, оглушительно ударился о внутреннюю стенку стола.       Каниэ понимал, что сейчас он, как никогда ранее, находился на грани срыва. Ещё чуть-чуть, ещё немного, если бы даже самая маленькая капля упала в переполненный сосуд его терпения — тот бы точно треснул и, покрывшись сетью причудливо переплетающихся трещин, наконец, лопнул, принеся окружающим страдания, а ему, хозяину, — долгожданное умиротворение.       Парень никогда не сможет позволить такой роскоши. Пусть изнутри он разбит, полностью сломлен, сожжен собственным гневом — никому не позволит увидеть это. Стараясь совладать с собой, он закрыл лицо ладонями и глубоко дышал, насильно изгоняя все мысли и прислушиваясь к собственному отчего-то ускоренному сердцебиению. Как только пульс, пришел в норму, юноша громко вздохнул, безвольно опустил повисшие плетьми руки, откинулся на спинку стула и абсолютно пустыми, уставшими глазами уставился в потолок, слегка покручиваясь на стуле из стороны в сторону.       Кто же знал, что время пролетит столь незаметно, стоит лишь позволить себе небольшую передышку? Выпустив пар на несчастных предметах одежды и интерьера, немного успокоившись, Сейа и не заметил, как впал в приятную, короткую дрему, варварски прерванную тихим, неуверенным стуком в дверь.       Хотя отдых и дал почувствовать себя значительно лучше, он все же не заменил здоровый восьмичасовой сон, потому Каниэ чувствовал себя все таким же разбитым и вымотавшимся. Бегло посмотрев на настенные часы, появившиеся в офисе не так давно, юноша отметил, что часовая стрелка медленно ползла к отметке в десять часов. Звук за дверью превратился в неясное шуршание, словно кошка пыталась привлечь внимание, царапая коготками древесину.       Настроение менеджера все также маячило где-то у деления, обозначающего ноль, и потому он решил откровенно игнорировать посетителя, смежив будто налитые свинцом веки и дрейфуя где-то на грани между сном и реальностью. Какое-то время находящийся по ту сторону продолжал свои бессмысленные попытки, но, видимо, осознав, что никто не собирался откликаться, отступил. Точнее, юноша надеялся, что пришедший так поступит, но, услышав щелчок замка, почувствовал разочарование и вновь всколыхнувшееся раздражение.       Повернувшись к двери лицом, Каниэ принял грозный сосредоточенный вид, намереваясь холодно отправить посетителя восвояси, в уме прикидывая, что именно скажет, но увидев, кто неловко выглядывает в щель из-за приоткрытой двери, застыл, словно глыба льда. Робко и как-то неуклюже постучавшись, она тихо спросила: — Я могу войти? Сейа же чувствовал себя выпавшим из реальности, потому просто молчал, откровенно пялился и игнорировал заданный вопрос. Но что же поделать, если появление Исузу стало полнейшей неожиданностью? И что с ее одеждой? Не школьная форма, в которой он видел её в будние дни до обеда, не форма секретаря, что красовалась на ней большую часть времени, а обычный повседневный наряд: длинная, до середины колена, кремовая юбка, черно-белая полосатая майка и бежевые балетки. Словно вернулись в тот судьбоносный первый день, когда под предлогом свидания она привела его в парк, ставший, впоследствии, неотъемлемой частью тусклой до этого жизни. Словно ничего не изменилось. Словно не было этих изматывающих, перевернувших всё месяцев. В напоминание о них и вчерашнем инциденте были лишь пластыри на доступных обзору участках тела, эластичный бинт на запястье и плотно перевязанное предплечье, пострадавшее, видимо, больше всего.       Пристально осматривая девушку, менеджер старался найти едва заметные, не показываемые ею признаки боли и дискомфорта, но, кажется, единственное, что ей не нравилось, — его вводящее в ступор молчание и цепкий сканирующий взор. В душе он выдохнул с облегчением, почувствовав радость от того, что, судя по ее виду, Сэнто стало значительно лучше за ночь (в отличие от него), но снаружи лишь безразлично спросил, вновь беря в руки документы и опуская в них взгляд: — Ты что-то хотела? Я занят.       Может, мысленно парень и ругал себя последними словами, что его поведение было так нелогично, ведь хотелось ответить совсем иначе, но он считал себя в праве побыть сволочью. Его раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ему бы накричать на неё за уход, за то, что сделала с ним, потому что больно и до искренних слез обидно, а с другой — суетясь вокруг, спросить, все ли в порядке, как она, как себя чувствует, не болят ли раны, и что, в конце концов, послужило причиной тому, что так с ним поступила.       После его холодного, будто ставящего точку в разговоре ответа девушка стала выглядеть ещё более неуверенно и сделала то, что было совсем не в её стиле, — стыдливо опустив глаза в пол, спросила на грани слышимости: — Я…Мешаю? — На самом деле, да, — все так же упрямо глядя лишь в документы, суть которых внезапно начала доходить до измотанного мозга, что не могло не радовать. — Работы вагон.       Каниэ смотрел на поникшую, молчащую Исузу, неуверенно топчущуюся у ее стола, и был готов изображать из себя чёрт знает что хоть до скончания века, если сможет все это время лицезреть смущенную экс-секретаря, потому что как возможно быть такой милой? Оперевшись на стол локтями, он переплел пальцы между собой и внимательно наблюдал за девушкой, впитывая каждый жест, каждое мимолетное выражение, промелькнувшее на лице. К примеру, он заметил, что любое едва видимое движение руками приносит ей боль, на секунду искажая лицо, как заметил и то, что одежда ей была великовата. Похоже, кто-то из работниц парка одолжил. Он вообще, на самом деле, уже забыл, что хотел завести серьёзный разговор, наконец разобраться во всем, а просто…ну…любовался, наверное?       А вот Сэнто, похоже, не забыла цель своего визита и твёрдо намеревалась испортить парню поднявшееся было настроение, потому что взяла себя в руки, легко стряхнув образ сконфуженной девушки, и спросила, вскинув голову и смотря горящими решительностью янтарными глазами прямо в тёмные сосредоточенные напротив: — Можешь уделить мне всего пару минут? Есть разговор.       Парень невольно глубоко вздохнул и про себя недовольно цокнул языком. Ну вот, она действительно все испортила, а ведь так неплохо шло. Каниэ почувствовал, как улегшееся было раздражение вновь вспыхивает ярким огнём, стремительно набирая обороты и превращаясь чуть ли не в ярость. Раз уж она так настаивает на разговоре, то почему он должен сдерживаться и не может сказать все, что на самом деле думает?       И да, в последнее время у него явно проблемы с самоконтролем, потому что вместо максимально спокойного и нейтрального «Не совсем понимаю, о чем ты» вырывается леденящее до мозга костей: — Мне не о чем говорить с человеком, который способен не только совершенно безответственно бросить свои обязанности, — резко выбрасывает руку в сторону её стола, — но и при этом доставить сильнейший дискомфорт другому, — медленно кладет указательный палец себе на висок, как бы объясняя, какой именно дискомфорт и кому она доставила.       Вау. Конечно, форма высказывания значительно отличалась от изначально задуманной, но все же эта фраза смогла очень точно описать то, что парень чувствовал после того, как все вспомнил. Лишь маленькая доля тех спутанных эмоций, что он ощущал, но все же его прямо гордость брала за столь удачное выражение своих мыслей. И в очередной раз он провалился как уравновешенный, взрослый, рациональный человек, потому что жалеет о своих словах в ту же секунду, когда видит — Исузу вздрогнула так, словно он её ударил.       Молодец, Каниэ Сейа, молодец. Решимость девушки, конечно же, улетучилась, она заметно поникла и сжалась, словно ожидая нового удара, и юноша бы уже забрал слова назад и извинился, но Сэнто не дала ему этой возможности, все же найдя в себе силы дрожащим от разочарования голосом произнести: — У меня были причины на это. Я надеялась, что ты поймёшь. Зря.       Пока глава парка осмысливал ее слова, уставившись в одну точку, она твердо направилась к двери, намереваясь открыть её перевязанной эластичным бинтом рукой. Морщась от непрекращающейся резкой боли в запястье, девушка раз за разом с упрямством нажимала на ручку, одновременно стараясь приложить как можно меньше усилий, дабы не тревожить рану, и, наконец, дверь поддалась. С громким характерным щелчком она приоткрылась. Из щели потянуло освежающей утренней прохладой и ароматом позднего лета, послышался шум начавших работу аттракционов, будто зовя, маня к себе.       Экс-секретарь глубоко вздохнула и слегка зажмурилась, готовясь вновь, в, возможно, последний раз окунуться в эту ни с чем несравнимую атмосферу, но ее желанию не суждено было сбыться. По крайней мере, сейчас. Исузу скорее почувствовала, чем услышала за спиной твердые стремительные шаги, а в следующую секунду дерево оглушающе грохнуло о проем, закрывая доступ к лизнувшей лицо теплым бризом свободе. Теперь она вновь заперта в душном пыльном офисе, в поле её зрения находится лишь сама дверь и две юношеские руки, уперевшиеся по обе стороны от её головы, а сзади слышится прерывистое дыхание парня.       Похоже, теперь пришло время Сэнто входить в ступор, потому что ощущения и чувства, смешанные в непередаваемый коктейль, сбивали с толку: она была раздражена и опечалена его неприветливостью, но в то же время чувствовала тепло где-то в груди от того, что он остановил ее, не дал уйти. Мысли лихорадочно носились в голове, ещё больше зля и путая хозяйку. — И как это понимать? — будто мстя, произносит холодно и безразлично, медленно потянувшись к краю юбки, отдергивает ткань, но вовремя останавливается, вспоминая, что верные все решающие мушкеты лежат на прикроватной тумбе принцессы.       Что ж, не совсем то, что она хотела сказать, но всякого лучше, чем просто стоять и глупо смотреть в полотно двери, следуя глазами за древесным узором. Поворачиваться она не станет ни под каким предлогом, ведь точно знает, что за этим последует.       Учащенное сердцебиение и дыхание, смущение, заливающее щеки от вида его лица и всего прилагающегося великолепия в виде шеи и выступающих ключиц, выглядывающих из-под воротника рубашки, не скованного галстуком, — все, неминуемое поражение.       Вот только прошла минута, две, а он все молчал, лишь дышать стал тяжелее, словно боролся с кем-то, всё-таки вынуждая девушку медленно, нехотя, обернуться.       Теперь то, как они стояли, напоминало сцену типичного кабэдона в какой-нибудь сёдзе-манге, с одной лишь разницей: настроение между ними витало отнюдь не романтическое, ведь она не красна до кончиков ушей, а он не желает страстно прижать её к двери.       Исузу скорее недоумевала и совсем забыла о нежелании проигрывать, потому что лицо парня было искажено гримасой боли и внутреннего сопротивления, и в конечном счёте, сдвинув брови к переносице, он поморщился, несдержанно, зло выпалив: — Кто вообще дал тебе право распоряжаться моими воспоминаниями?! Они принадлежат только мне, и только я могу решать, что с ними делать! Так какого черта ты вдруг подумала, что можешь прикасаться к ним?!       Сэнто ощутила, как, пока он говорил, внутри неё всё больше и больше поднималось искреннее возмущение. Почему он вдруг стал таким невыносимым?! Почему она все ещё ведёт с ним эту бессмысленную перепалку, если пришла коротко изложить ситуацию, раз уж, по словам принцессы и его собственным, Сейа все вспомнил?! — Я не прикасалась к твоим драгоценным воспоминаниям, а лишь стерла те, что были связаны со мной!       Почему все в итоге свелось к тому, что она вынуждена оправдываться перед ним? И что происходит с его выражением лица? Почему Каниэ жмурится так, словно ему невыносимо тяжело и больно от этого диалога, почему избегает смотреть в её глаза, почему так долго молчит?       Но лучше бы он молчал, чем так отчаянно и поспешно произнёс, только усложнив все своими словами:  — В этом и дело! С чего ты взяла, что эти моменты моей жизни не могут быть самыми драгоценными?! — схватив её за плечи чуть выше повязки, слегка встряхнул в порыве донести свои мысли, будто безумец сверкая потемневшими глазами, лихорадочно ловя её чуть испуганный взгляд. — Если бы ты только раз положилась на меня, а не со своим бараньим упрямством пыталась исправить все в одиночку, то мы бы могли решить это вместе, ведь твои проблемы для меня не пустой звук!       На несколько минут в офисе повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь отдаленными счастливыми криками детей. В голове у обоих стало как-то подозрительно пусто, оба были ошарашены настолько, что даже не шевелились, так и замерев у двери, глядя друг другу в глаза: она — прижав сцепленные руки к груди, а он — сгорбившись и держась за её плечи.       Спустя несколько минут, показавшихся для них целой вечностью, парень отстранился первым. Вздыхая и шаркая ногами по полу офиса, он вернулся к своему столу, на ходу прощально, даже не оборачиваясь, махнув ладонью: — Иди. Желаю скорейшего выздоровления и возвращения домой.       Парень оперся о столешницу руками, будучи не в силах удержать себя в вертикальном положении. Что он только что сморозил?       «Хах, это был отличный ход — сделать вид, что ничего не произошло. Когда ты так мастерски научился избегать проблем?» — отчего-то сегодня разговор не клеился даже с самим собой. И почему здесь так невыносимо душно, что аж виски нещадно сверлит?       Единственная мысль, кажущаяся действительно толковой — выйти на улицу и проветриться хотя бы чуть-чуть. Он сорвался, сглупил, выпалил то, что не должен был, но ведь Каниэ может себя оправдать? В конце концов, он здесь жертва!       Сначала этот задушевный диалог, затем — насильственная потеря памяти, обмороки, постоянная головная боль, маячивший назойливым призраком образ забытой девушки, недосып — как тут не погорячиться?       Другой на его месте давным-давно бы сошел с ума, или, как минимум, получил нервный срыв.       Почти пролетев мимо Сэнто, что чуть в стороне от выхода застыла недвижным изваянием, менеджер щёлкнул замком и вышел на освежающий утренний воздух, громко захлопывая за собой дверь.