1
В трюме корабля, среди темных деревянных стен царил такой шум и гам, что можно было оглохнуть. Пираты ритмично топали ногами, хлопали в ладоши, стеклянные бутылки на дощатом полу со звоном подпрыгивали. «Давай! Давай! Давай!» — в ритме со стуком орали пираты, делая изредка короткие перерывы, чтобы глотнуть рома из стареньких кружек, от которых давным-давно не пахло сосной. В правом углу, сидя на крошившихся ящиках из-под пороха, уже пьяные боцман, Чёрный Пёс и Билли Бонс во все горло горланили свою вечную «Сундук мертвеца», при чем их «Йо-хо-хо» больше напоминало рёв какого-нибудь подавившегося крупного зверя. Более юные джентльмены удачи, являющиеся основным источником шума, сидели или стояли кривым кругом, в центре которого находился виновник их торжества. Молодой человек, скорее, юноша, лет шестнадцати-семнадцати отроду, крепко сложенный и даже красивый. Но коротко взглянув на его одежду (бандана, из-под которой выглядывают золотистые волосы; охотничья потрёпанная безрукавка, брюки-плащевки, прочные сапоги, ремни, кобура пистолета) можно было сразу догадаться, что он такой же пират, как и все его окружающие. Да и персоной он был довольно известной в некоторых кругах, в особенности трактирах — Гил, сын охотника Гастона Ле Гум. Гил вскинул руку и публика замерла. Вмиг стало тихо, даже пиратские песни замолкли. Все взгляды устремились на него. Он вытащил пистолет из кобуры и нацелился. Держа пистолет в руках он выглядел очень грациозно, что-то было в этой позе необъяснимо привлекательное, как в изящной пантере, готовящейся к прыжку. Мрачно ухмыляющийся бородатый пират подбросил монету в воздух, щёлкнув при этом пальцами. Монетка блеснула, встретившись со светом лампы. И тут же с выхлопом прогремел выстрел. Когда белая дымка пороха отступила, в стене уже зияла круглая дырочка от пули. Гарри Крюк, сын известного на весь мир пирата — капитана Джеймса Крюка — черноволосый, статный, до ужаса привлекательный юноша возраста Гила, подбежал к медной пластинке, блестевшей на полу. Он быстро поднял её и гордо показал изумленной публике. Это была монетка, и она была продырявлена пущенной пулей. — Он смог! — торжественно объявил он и пираты тут же разразились овациями. Кипящая жизнь вновь наполнила трактир. Пьяные песни громом катились, наполняя воздух, бутылки звенели, ударяясь об стенки кружек. Гарри подошёл к довольному Гилу и похлопал его по плечу. — Это было шикарно, я это признаю, — похвалил он его и на лице Гила появилась широкая улыбка. — Ну я же говорил, что мой отец лучший стрелок, и его сын тоже должен быть лучшим… — Ещё! Ещё! — просили пираты, громко хохоча. — Что ж, я не прочь, если они так просят… Гарри схватил его за плечо, не дав уйти. — Гил, не думаю, что нам следует тут задерживаться. — Ты что? Завидуешь? Мне же весело, — Гил небрежно смахнул руку друга со своего плеча. Гил вытащил пистолет и вновь нацелился на стену. Монетка вот-вот должна была взмыть в воздух. Но вместо выстрела прогремела внезапно открывшаяся дверь. — Что здесь происходит? Гил обернулся и резко выстрелил. Только что вошедшая Ума вздрогнула и вытянулась, как струна. Пуля пролетела буквально в сантиметре от её плеча. В дверях зияла дыра размером с монетку. — Ты с ума сошёл? — рявкнула она, — Что вы тут вообще развели? — Эм… Стрельбу… — За дело! Быстро! — приказала капитан, — Я не вам, — добавила она взрослым, — Гил, Гарри, пойдёте потом со мной в «Urusula’s Fish & Chips». — Зачем? — удивился Гил. — Там объясню. Внезапно её голос стал тихим, как будто она испугалась чего-то невидимого. Будто огонёк ослабел у свечки, когда мимо неё грубо прошёл ветер. А её большие глаза вдруг стали похожи на два опечаленных озера — сравнил Гил. Компания разочаровано загудела,, когда Гил помахал им рукой на прощание. Им обоим было выгодно видеть друг друга — пиратам нравилось, какие трюки умел показывать сын Гастона и насколько ловко он стрелял — для него это было так же просто, как и для тебя читать, а Гил обожал быть в центре внимания. Для него это было даже лучше шоколада, который приносил ему Чип. Когда для всякого другого на Острове шоколад был величайшим достижением человечества, даже лучше автомобилей, но к сожалению, его нельзя было найти. Так как сладостей попросту не было на всём Острове. Именно поэтому все на Острове Потерянных были злыми, как грозовые тучи, и почти такими же страшными. Там совсем не бывало весело. Весь Остров был очень и очень мрачным местом, как платяной шкаф твоей прабабушки. Но главное отличие от шкафа было то, что там все-таки вправду прятались монстры. И эти монстры прятались в сердцах каждого жителя этой неприветливой, как уставший старик, земли. И Гилберт ля Гум был одним из немногих, в чьём сердце не было никаких монстров. Он уже привык к грязному Острову, с его высокими многоэтажками, наложенных друг на друга, точно кубики, к бумажкам и жестяным банкам на асфальте, напоминающий сшитое из локустов одеяла, мусора было больше, чем травы. Но всё равно, он всегда вертелся по сторонам, его радовали разноцветные тряпки, сушащиеся на верёвках и на самом деле являлись одеждой — ему они нравились, заставляя думать о Востоке, котором ему прочитал Чип. Он обожал ярмарки, они были яркими, хоть немножко и хоть негустыми, но веселыми, с музыкой. Например, прозрачные шарфы — о, если зайти вглубь такой палатки, то это все равно, что попасть на фестиваль цветов — все такие красочные. Он любил посещать концерты Гнилого Яблока, и не боялся говорить это другим, потому что концерт — самое безобидное развлечение. Гил был необычным злодеем из-за того, что таковым не являлся. Он просто не умел быть злым, как первоклассник не умеет решать химические формулы. Потому что у него был секрет. Очень тёмный секрет, но не страшный. Как говорят, собственный скелет в шкафу, только добрый. Будь скелет действительно там, его наверняка бы звали Джереми. Но его звали Чип. Не скелета, а тайну, его лучшего друга. О нем Гилберт никогда не рассказывал, и ни за какие шоколадки и общее внимание бы не рассказал. Потому что он сам был настоящим другом. Чип был совсем другим, не таким, как любой на Острове — он одевался с иголочки, его рубашка и брюки всегда были выглажены, а ещё на груди у него была вышита чашка. Его волосы были причёсаны, как будто он собирался на бал. Чип был очень вежливым, настоящим молодым господином, он никогда не толкался и умел пожимать руку, не слабо, но и не слишком крепко. А ещё он знал удивительно много историй! Он мог рассказать обо всем на свете. Даже мама Гила, давшая ему имя в честь героя её любимых романов, не знала столько сказок, хотя и рассказчицей она была самой лучшей на Острове. Чип был из Аурдона и приезжал раз в неделю на корабле с доставкой привозии. Он был сыном миссис Потс и любимцем Белль, если не каждого в замке. — В Аурдоне, — рассказывал он, — Все умеют быть добрыми и нет ничего плохого, чтобы играть в Робинзона. Можно есть шоколад, пряники и леденцы на палочке! А ещё там столько книжек, что ты сам поневоле становишься сказочником. Цветы там растут повсюду, их намного больше, чем здесь. И они так превосходно пахнут! Гил заслушивался такими рассказами, жадно впитывая их до конца, точно воду — засохшая земля. Гил удивлялся, что есть на свете такая чудесная страна. Он знал о её существовании, но всё равно удивлялся и ждал каждый новый рассказ. И в отличии от других, он не так сильно мечтал убежать. Ведь на Острове и были свои прелести — в глубинах лесов ещё не погибли цветы, и до сих пор порхают бабочки, похожие на женские бантики с картинок сказок. Ума же стремилась покинуть бедный Остров всем сердцем, и даже сейчас, направляясь сквозь толпы неприветливых и хмурых людей в свою забегаловку он знал, что у неё есть очередной план побега. Гил любит Уму, она умная и красивая, очаровательно упрямая, как говорит его папа о Белль. Её прекрасный голос обвораживал его, он был волшебный, как у Русалочки или у славной Белль по рассказам его отца. Она была настоящей пираткой, не отказываясь от юбок — всё-таки, она была девочка и, возможно, хотела, как и все, романтики. Поэтому она выбрала пиратство — ведь что может быть романтичней морских волн, чёрного, как сама ночь флага с изображением осьминога, стремительного корабля, леденящих кровь приключений и погонь? Это была истинная романтика, как в романах Стивенсона и Жуля Верна по рассказам Чипа. Что плохо, что хорошо — понятие для Гила было загадочным, так как у каждого, кого Гил знал, были свои взгляды на это. Злодеи говорили, что это понятие выдумали глупые люди и следует самим решать, что зло, а что добро. Мама Гила, Лоретт утверждала, что плохо — это когда другим больно, и тебе тоже. То есть плохо делать кому-то больно, и плохо, когда тебе тоже так делают. Например, толкать без причины, со злости — плохо. Топтать цветы, чтоб их не смог сорвать — плохо. Мусорить, чтобы потом какая-нибудь птица случайно съела крышку от колы — плохо. А помогать животным, людям, улыбаться и шутить — хорошо, благородно. Гастон же считал, что добро — это в первую очередь, справедливость. Все должно быть в мире справедливым, даже если не всем от этого благодатно. Чип полагал, что мама Гила, в общем, права. И что все было бы хорошо, если все были попросту друг с другом повежливее. Так что по его мнению, залог отличной жизни была благовоспитанность. Вот так, задумавшись, Гил не заметил, как они оказались в кафе. Несмотря на то, что на Острове все должно было быть гнилым и уродливым, кафе Урсулы отличалось своей аккуратностью. Там даже дождиком висели украшения, вроде гирлянд. Сейчас там было пусто и тихо, ведь открытие должно было случиться на будущей неделе. Гилу нравилась эта тишина и уют, кафе казалось единственным уголком спокойствия среди постоянного шторма грубости и неприязни. — Знаете, что я слышала? — она с шумом отодвинула стул и села. — Наш принц Бен собирается становиться королём. Этот малыш не успел вылезти из пелёнок, а уже лезет на трон! Но это нам только на руку. — Почему? — спросил Гарри Крюк. Гил не умел завидовать, но если умел, то Гарри стал бы первым объектом его зависти. Этот малый был необычайно красив, а ещё он был шотландцем, что добавляло ему неординарности, а акцент даже некой пикантности. Чёрные, как уголь, волосы, незабудковые глаза, бледная кожа, чёрная подводка вокруг глаз, стильная одежда — он был похож на ночного эльфа, но на самом деле он был обычным пиратом. Сыном прославленного Джеймса Крюка. Он был намного умнее Гила и мог очаровать любого, все девушки на Острове были от него без ума, а ещё он был злой, с настоящим чудовищем в противоречивом, как колючая роза, сердце. В его глазах сияло маленькое безумие. А ещё, он тоже любил Уму. Этого было ему не скрыть. — У него нет никакого опыта. Он наверняка прикажет какую-нибудь глупость. И тогда у нас вполне может появиться шанс выбраться из этого гнилого места. — Все это пока чисто теоретически, — ответил Гарри, — Ума, не следует пока предаваться мечтам. Лучше жить тем, что имеем, не думая о неправдоподобных планах. Гарри редко говорил, как взрослый, но когда говорил, Ума всегда его слушала. Впрочем, он был единственным, кого она слушала. — Может, ты и прав. Но знай, всю жизнь тут гнить я не собираюсь. Я достойна лучшего. А они достойны мести. — Разве они сделали что-то плохое? — вдруг спросил Гил и Гарри смерил его таким взглядом, будто убить им пытался. — Да, они заперли нас в этой старой клетке, нас, невиновных. Когда мы просто хотели справедливости! Ты этого не понимаешь? — Ума говорила медленно, но очень громко. — Они сделали нам больно? — уточнил Гил. — Да! — хором воскликнули Гарри и Ума. — А-а… Мне нужно идти, по правде говоря. Домой… Гилу не хотелось мстить никому. Особенно таким, как Чип. Ведь у добрых, у чудесных людей оттуда, из Аурдона, обязательно должны быть веские причины, чтобы сослать всех на такой тоскливый Остров. Просто Гил пока не понял их. И так же, у него даже в мыслях не промелькнуло, почему Гарри смотрит вслед ему так сочувствующие. Глупый Гил!2
Но Гил умел хранить секреты. Например, он никому не говорил о встречах с Чипом. Даже своему отцу. Даже двум старшим братьям. И никому не говорил, что любит мамины сказки, хотя этого было и не надо: все и так об этом знали. Их домик скромно стоял в дали от всех, прямо в лесу, огородившись высоким забором, как будто хозяева не хотели никого видеть. Добираться до него было около часа. Далеко, но не очень. Это был хороший домик, крепкий, разве что деревянный — было опасно ронять спички, и звукоизоляция очень слабая. Зато можно было разговаривать друг с другом не выходя из комнаты. — Мам, я дома, — сказал Гил, разуваясь на пороге. Их дом во многом отличался от домов злодеев. Во-первых, там всегда было чисто, они всегда подметали, протирали пыль и заправляли постель. Поэтому они редко приглашали кого-то в гости — чтобы не наследили. Так, по крайней мере, считал Гил. Во-вторых, у них была своя библиотека, именно поэтому Гил решил научиться читать. В-третьих, в доме было уютно и светло, а это не приветствовалось злодеями. В-четвёртых, у них был свой сад, с хорошими фруктами и овощами, когда на всём Острове было практически не найти что-то свежее. Но никакой Гил был не злодей. Его мама встретила с заплаканными глазами. Она была худая, хоть кушала хорошо — мясо, овощи, сыр, и их никогда не было мало. Чип рассказывал, что это правильное питание. Красивые золотистые локоны были заплетены в косу. На ней было её домашнее платье — серое с длинным рукавом. — Мама, почему тебе грустно? Где Жан и Фриц? Жан и Фриц были вторыми именами и двух старших братьев Гила. Оба первых имени их были Гастон — Гастон Младший и Гастон Третий. И, чтобы не было путаницы, Лоретт настояла Гастону, чтобы у них были вторые имена, разные. — Жан и Фриц в комнатах. А грустная я… Твой отец опять вспомнил о ней. — О Белль? — Да. Он не любит меня. Гил вздохнул. Он слишком любил свою маму, чтобы видеть её грустной. — Он любит тебя, мам. Он же тебя целует и обнимает, и оставляет ножки курицы, ты же их любишь. Он разрешил тебе читать, он хвалит твои стихи. — Он просто привязан ко мне и старается не совершать прошлых ошибок с его ненаглядной Белль. Его сердце принадлежит ей, а я ничего поделать не могу. Ты… Не поймёшь, Гил. Гил обиделся — он знал, что такое любовь. — В Белль он влюблён, а тебя любит, — констатировал он. — Он не плохой — твой отец. Он меня ведь не бьет… Хоть пытался и грозился пару раз... Он неплохой муж, но он просто… Лоретт махнула рукой и пошла к плите. Гил постоял немного, наблюдая, как она набирает воду в жестяной чайник, чьё донышко было чёрным от копоти, и побежал наверх, в спальню. Гастон сидел там, в углу комнаты за столом, и пил что-то из стеклянной бутылки. Его глаза блестели — он тоже плакал, или же сильно ударился об что-то. — Пап, — Гил потянул его за руку, и тот уставился на него затуманенным взглядом. — Я хочу утку, — произнёс он. — Пошли на охоту! Гастон вздохнул, потупив взгляд. За двадцать лет он ни капли не изменился, как и все на этом Острове. Он был красив, но когда он был печальный, то его лицо становилось тёмным. Он встал, взял трость — он хромал после падения с замка Чудовища, — и они вместе побрели к лестнице. Когда они спускались, Гастон всегда стискивал зубы и сжимал чужую руку, а на его лбу выступали капельки пота. Ему было больно ходить. — Мы скоро, — крикнул он жене, на ходу сдёргивая с крючка шинель. — Дина! Собака, отдыхающая возле камина, вскочила, завиляла хвостом и выбежала вслед за ними. …Выстрел — и утки с криком вылетели из болот маленьким смерчем. — Почему тебе грустно? — спросил Гил. Он выстрелил, и одна их уток камнем упала вниз. Собака, подняв хвост, помчалась подбирать добычу. Гастон опирался об ружьё вместо трости. Когда он стрелял, он всегда зажмуривал один глаз, и никогда не опирался на больную ногу — иначе он морщился и падал. Его осанка немного пострадала — одно плечо казалось ниже другого. — Чудовище так и остался чудовищем, — произнёс он, затем резко схватил ружьё и пальнул в небо. Очередная утка в последний раз взмахнула крыльями. После этого он упал и Гил понял — больная нога, он снова на неё налёг. — Мы уже достаточно наловили, — произнёс Гил и опустился на траву рядом с ним. — Что ты имеешь в виду — «остался чудовищем»? Он же человек, я сам по телевизору видел. Гастон вздохнул, но не отвёл взгляд — наоборот, с интересом посмотрел в лицо сыну. — Он отправил меня сюда. И не собирается ничего менять, даже двадцать лет спустя, — ответил он. — А что ты сделал? — Я много раз вам рассказывал. Я полюбил девушку. Она была лучшей, единственной во всем мире. А потом она пропала — выяснилось, что её забрало чудовище. Я подумал, что он заколдовал её, поэтому решил его убить, я думал, она сошла с ума и чары спадут, если я убью его. А оказалось, что это была истинная любовь. В итоге они жили долго и счастливо, а я чудом не умер, упав с высоты. Теперь я калека, а меня они отправили в ссылку, даже не выслушав, без суда, без разбирательств. И сынок его — недаром сын Чудовища! Наверняка так же жесток. Собака прибежала, крутя хвостом и положила добычу возле охотничьих сумок. Гил машинально погладил собаку и вдруг нахмурился. — Убивать — это плохо. — Принц Филипп убил Малефисенту. Мулан уничтожила целую армию. Там они все хороши — один другого стоят, просто строят из себя ангелов. Гил задумался. Грань между добром и злом определял Остров. Остров — зло, Аурдон — добро. Но каждый раз, когда отец рассказывал свою историю, когда он сник, завял, точно цветок — Гил начинал сердиться на себя и путаться. Потому что ему становилось неприятно, что добро не казалось светлым, а наоборот, несправедливым. Гастон часто делал больно — ему, маме. Но его нельзя было назвать злом. — Вот что я скажу тебе, сын — никогда не влюбляйся в умненьких, — эти слова он произнёс с тоской и горечью, и его глаза потемнели ещё больше. — Они не для нас. Наш удел — такие, как Лоретт, как твоя мама. — Мама не глупая! — Она не настолько умна и глубока, как Белль. — Я влюблён в Уму. Она умная. Гастон вздохнул и положил руку ему на плечо. — Забудь о ней. Она не для тебя. Ты слишком посредственный для неё. Низкий уровень. Гил любил отца. По-настоящему. Несмотря на то, что он часто пил, часто сердился, мог что-то специально разбить или сломать и говорил глупости. Такие, как сейчас. Несмотря на то, что он никогда не обнимал сыновей, считал, что мужчины не нуждаются в ласке и ругал маму, за то, что она это делала. Перестал ругать, когда однажды дал пощёчину, а она заплакала. Гил любил отца, ведь он научил его стрелять, сделал его лучшим стрелком на Острове, что Ума даже его в команду приняла. У Гастона глаза были грустные. У него была гордая улыбка, но потом она стерлась. Гилу было жалко отца и он бы его обнял, но он знал — он рассердится, грубо толкнёт. Ему было почему-то странно тупо больно в сердце, будто какой-то внутренний человечек ударял своим молоточком в груди по костям, когда Гастон сжимал зубы, спускаясь или поднимаясь по лестнице. Гастон часто смотрел в зеркало и отпускал всякие комплименты сам себе, потому что никто больше этого не сделает, а он чувствовал себя увереннее. Гастон единственный пытался улыбаться посетителям его магазина, но это плохо получалось — ведь приветливость осуждалась обществом, а Гастон терпеть не мог, если на него укоризненно смотрят. Гастон любил его, ведь он разрешил читать маме сказки. Когда они вернулись домой, все вместе они сели пить чай. Лоретт молчала, Жак и Фриц болтали о девушках, Гастон их слушал и изредка пускал замечания. Потом Гастоны умолкли, а отец с матерью начали обсуждать какие-то серьёзные взрослые вещи. А Гил сидел и думал, какая же они необычная семья. Ведь навряд ли злодейские семьи собираются за столом вместе, как они.3
Гил стоял на пристани и всматривался в синюю даль, где из тумана, словно призрак, выходил белый корабль с провизией. Это было небольшое судно, но Гилу он все равно казался величественным — он был совсем не похож на потрепанного старичка «Говорливого» — корабль Умы. Во-первых, он был не деревянный, а стальной. Для Гила это было чудом — он не знал, как железный корабль не тонет? «Надо будет спросить у Чипа» — подумал он. Во-вторых, корабль был белым — а больше Гил никогда не видел таких красивых белых кораблей. В-третьих, у него не было парусов, но он двигался! Столько вопросов — а их он предпочитал у Чипа спрашивать. Друг объяснял доходчиво, не то, что взрослые. На палубе Гил увидел множество ящиков, сложенных аккуратно и симметрично. В этих ящиках была провизия — одежда, косметика, которую перепродавали в местных магазинах, еда — в основном, паршивая, а так же мебель (удивительно, но нередко совсем в неплохом состоянии) и разные другие важные и не очень предметы, которые пожертвовали Аурдонавцы. Гил любил собирать блокноты и ручки — они всегда были новыми, он обязательно приносил книги матери, и что-то интересное для братьев и отца — охотничьи принадлежности, ружья (правда, оружие следовало заказывать со специальной лицензией. Потом каждый раз вместе с кораблем приплывал человек в чёрной куртке и с закрытым лицом, о котором слагали легенды, он вёл перепись, узнавая, погиб ли кто-нибудь от пущенной злодеем пули. И вот уже шестнадцать лет, как разрешили получать с лицензией охотничьи ружья, а население Острова не убывало, а росло. Как, впрочем, во всем сказочном мире), пояса и подтяжки, или что-то интересное, например, статуэтку или глобус. На пристани уже собралось довольно много народу, и все буквально протягивали руки к кораблю, словно к спасителю. Они, напоминая диких собак, толкались, грязно ругались, их глаза наливались кровью от беспомощной злобы и безудержной жадности. Гил сторонился возможности получить тумаки. Наконец, корабль открыл свою пасть и излил рог изобилия на уставший от ожидания мрачный, озлобленный народ. Варварами они набросились на привозии, разбивали ящики — только щепки летели во все стороны, уносили всё, что попадалось им под руку, как можно больше. Как стервятники собираются возле мертвечины, полчище злодеев раздирало добычу, каждый был готов убить за тряпку. Книги с долей омерзения падали в песок. Гил, сжав документ, подтверждающий лицензию, в руке, терпеливо ждал, пока лавина дикарей разойдётся, и ярмарка алчности прекратиться. Когда толпа обеднела, злодеи пришли в себя и начали заглядывать в каждый ящик в поисках действительно нужных вещей, только тогда Гил присоединился. Он собрал все книги, которые не разваливались в руках на части, захватил пару дешевых блокнотов, пачку тетрадей с изображением животных, горсть простых карандашей и ручек, носовые кружевные платки, браслет для Умы из переливчатых разноцветных камешков, компас для Гарри, ремни с блестящими пряжками для братьев, солдатский бинокль для отца, фонарик, лукошко, гребень, набор заколок для матери, и картину — их никогда никто не брал. На картине был изображён человек с рыжими волосами, стоящий на горе и всматривающийся в далёкую даль, скрытую туманом, накрывающий скалы, точно волны камни. Положив все в мешок, Гил, помахав рукой командующему — Когсворду, круглому человеку с пышными усами и моноклем. Тот усмехнулся — Гил был единственным, кому Когсворд дарил улыбку на этом проклятом Острове. Он протянул ему лицензию, а в ответ тот протянул ему пистолет с патронами. Гил направился к огромному дубу, стоящему недалёко от пристани. Это был старый, огромный дуб, великаном стоящим на возвышенности, точно всматриваясь в морские волны — совсем как странник на картине. Этот дуб никто и пальцем не смел трогать, его уважали, как старика, повидавшего многое, ценили, как реликвию. Возможно, это было одним из немногих мест на Острове помимо глубокого леса и несколько мысов и бухт, в котором злодеи забывали о том, насколько плохо их обиталище. Под деревом сидел белокурый мужчина, с длинными волосами и с лазурными, как спокойное море, глазами. Гил тут же прибавил шагу, сразу узнав его. Это и был Чип, сын миссис Потс, когда-то давно бывший самой настоящей говорящей чашкой. Прошло двадцать лет, он повзрослел, став мужчиной, но его личико сохранило эти по-детски пухлые губы и большие глаза. Трудно было поверить, что он взрослый — даже для Гила он оставался «мальчиком». — Привет, — Гил подбежал и сел возле него, кинув мешок к корням. — Привет. Смотри, что я тебе принёс, — Чип, с широкой улыбкой на лице полез в сумку на его плече и достал оттуда прозрачную баночку с коричневым порошком. Гил взял баночку и вопросительно посмотрел на неё. — Это какао. Очень вкусно. Наливаешь молоко или воду, перемешиваешь и пьёшь. Оно сладкое. Уже сладкое, сахара добавлять не надо. Гил с благодарностью улыбнулся, принимая подарок, стянул с шеи платок, завернул в него баночку и бережно положил его в мешок. — Огромное спасибо. Но у меня нет ничего для тебя. — Этого и не надо, — Чип с добротой посмотрел на него. — Ты сам знаешь, у меня всё есть. Гил опустился рядом с ним. — Будем сегодня учиться? — спросил он нетерпеливо. — Конечно! Гил уже мог прочитывать все слова. С паузами, но мог. Они полностью прочитали сказку о Красной Шапочке, и Гил не понял, почему Шапочка тут добрая, раз она не послушалась маму. — Герои совершают ошибки. И мы должны на них учиться, и не повторять их. И волк всё равно не прав, раз съел её. — Но волки голодные! — Он мог словить зайца или попросить охотника. И потом, волку зашили живот. Так что нет здесь несправедливости. Через недельку-другую, будешь читать не хуже меня — заверил его Чип, и сказал, что он заслуживает высшей оценки. Писать у Гила тоже получалось, а почерк выходил особенный — даже классический. — У тебя получится писать пером или чернильной ручкой. Это искусство! В следующий раз его и принесу, — сказал Чип, достал блокнот в кожаной обложке и быстро что-то записал в него карандашом. Гил внимательно следил, как тот ловко выводит буквы. — А ведь с тобой фея тоже обошлась несправедливо. А несправедливость — это плохо, — произнёс Гил. — В смысле? — карандаш остановился. — Фея заколдовала тебя в чашку, — объяснил Гил. — И ни за что. Выходит, в Аурдоне тоже есть зло? — Зла нету. Просто люди не идеальны. Другое дело, когда они это делают специально и хотят быть злыми. — Но она заколдовала тебя неслучайно. — Смотри, — Чип положил карандаш между страницами и повернул к Гилу голову. — Таким образом она наказала Чудовище. Ему должно было быть стыдно за то, что из-за него страдают другие. — Но это неправильно! Он был совсем молод! — Моя мама воспитывала его. И плохо воспитала. Поэтому вынуждены были страдать все. — Но мне все равно это кажется ужасно несправедливым! — всплеснул руками Гил. — И моего отца тоже отправили сюда ни за что! — Твоего отца? — в лазурных глазах Чипа читалось подлинное изумление. — Он просто хотел спасти Белль. Он думал, что Чудовище заколдовало её, потому что монстров полюбить очень трудно. Он думал, что убив его, он освободит её от чар. Он же не знал всю эту историю с заклятием… — Хм. Чип отвернулся и посмотрел на хмурое небо, обдумывая ответ. Его пальцы сплелись замочком, ветерок играл с волосами и он выглядел, как на картине. — А твой отец рассказывал, как он оставил Мориса, отца Белль в лесу на съедение волкам? Только из-за того, что тот отказался дать ему благословление на брак? — спросил он, внимательно посмотрев Гилу в глаза. Гил опустил взор на руки. — Нет. — То-то же. Не рассказывал, а должен был. Ты просто не знал всю картину целиком. — Папа рассказывал о такой вещи, как войне, — задумчиво произнёс Гил. — Я знаю, что такое война, и понимаю, что она может делать с людьми ужасные вещи. Может быть, папа в тот день подумал, что он на войне? Но я на самом деле не знаю. Если он настолько несправедливый, я не должен любить его? — Если отец тебя любит, должен. Но я удивлюсь, если любит. — Тогда удивляйся, — миролюбиво заключил Гил. — Но смотри. Я влюблён в одну девушку, а он говорит, что она не для меня. — Почему? — удивился Чип. Гил грустно вздохнул и постучал пальцем по своему лбу. — Я глупый. А она — умная. Очень умная. Он говорит, что он сам глупый, поэтому Белль его не полюбила. И я пошёл в него. — Не знаю. Ты умный парень. На самом деле. Ты задаёшь вопросы, хочешь много знать. А это признак ума. — Мне кто-то говорил, что со мной что-то не так. Я не вырос. Мне осталось двенадцать лет. Я не понимаю, что в этом плохого — это ведь хорошо, оставаться таким, каким был, не меняться. И я даже не понимаю, что это означает. Я вырос, мне шестнадцать лет. Но я не понимаю слишком много… Например, почему железные корабли без парусов и не тонут? Дерево не тонет, а железо — да. И ветер должен дуть в паруса. Чтобы была силовая тяга, и корабль мог поймать поток ветра и плыть. — Видишь — ты много про обычные корабли знаешь. Железные не тонут, потому что у них есть целый пустой отсек, он наполнен воздухом. А паруса не нужны, потому что у них мотор. — А-а-а. Понятно. Моменты с Чипом были самыми лучшими. Ведь только он говорил, что Гил умный. И только ему можно было задавать сколько хочешь вопросов! И как грустно было, но вечером Чип всегда уезжал. Почему он не мог остаться на Острове, когда они были лучшими друзьями?4
Остров был оживлен, как никогда. Противный ветер пронизывал Гила насквозь. Но ему было на это совсем безразлично. Крепко прижимая к себе подарок от Чипа, представлял, как зайдет к Уме и предложит ей это. А она обязательно улыбнется и скажет ему: «Гил, спасибо. Ты волшебник». Ума ведь не такая, как все. Она храбрая. Она смелая и отважная. Ума ничего не боится и у неё самые красивые глаза в мире. Гил представлял, как она его тихо похвалит. Ведь у него шоколад. Сладкий и такой же, как она. А Ума сама как шоколад. Она идеальная. Гил шёл по грязным дорогам Острова и улыбался, смотря куда-то в небо. Всю свою жизнь Гил любил смотреть на небо, потому что оно такое чистое и так похоже на Уму. Оно спокойное, но грозное. Оно открытое и разное. Оно манило Гила к себе. Тепло от шоколада приятно согревало и как бы юноша не хотел, но его мысли возвращались к ней. Гил был совсем ещё маленьким, когда на него напала шайка дочери Готель, и, кажется, сын леди Тремайн. Они толкали его в грязь, но когда он поднимался, они снова бросали его на землю. Продолжалось это недолго. Гил помнит, как услышал хриплый девичий голосок и возглас: «Отвалите от него». Он на всю жизнь сохранил в памяти те маленькие лазурные косы, что до невозможности шли той смуглой девочке. Она была наверно чуть старше него, и хулиганы отчего-то быстро убежали прочь. А девочка склонилась над ним. Гил вздохнул. Ещё тогда Ума относилась к нему иначе, чем сейчас. Вдалеке стало видно кафе Урсулы, и Гил прибавил шагу. Он мысленно надеялся, что капитан будет одна. Ветер подул сильнее, пошёл мелкий дождь, но Гилу было параллельно. Он уже открывал потрепанную временем дверь и вдыхал прокуренный смрадом воздух. В помещении было тихо. Все, кто сидел здесь либо спали, либо молча ковырялись в еде. Здесь же было и несколько ребят из их команды. Они поздоровались с Гилом и кто-то бросил ему рыбу в спину. Гил поморщился. Как можно быть такими? Почему никто не хочет меняться? В таверне пахло травой, и, кажется, протухшей рыбой. Где-то на кухне гремела Урсула, Умы же нигде не было видно. Гил прошел мимо столов и устремился куда-то на звук воды и ругательств, что шли вовсе не от Урсулы, как ему показалось изначально. На кухне была Ума и покрывала свою мать всякими бранными словами, от чего уши у Гила покраснели. Девочка склонилась перед ним и подала руку, что Гил тут же принял. — Как ты здесь оказался и что им надо было от тебя? — девочка смотрела с прищуром и Гил поежился. Его спасительница не стала дожидаться ответа и протянула руку в знак приветствия: — Ума. Дочь Урсулы. Гил принял её ладонь и внутри что-то трепетно запорхало. Девочка смотрела на него большими красивыми глазами и ждала его ответа. Гил покраснел и тихо произнес: — Гил. Сын Гастона. Гил кашлянул и Ума тут же обернулась, приподняв бровь. Она склонила голову в бок и вытерла мокрые руки о фартук, при этом брезгливо поморщившись. Ума подошла к нему, попутно снимая фартук и надменным голосом спросила: — Что-то случилось, Гил? Любой другой бы испугался от её холодного тона и взгляда, но не Гил. Он лишь молча протянул ей руку, как и обычно если они оставались одни. Ума усмехнулась, но пожала её. Старый детский ритуал. Гил молча прошел вперёд и сел за стол, что стоял у старой и дряхлой плиты. Ума присела рядом, всё так же испытывающе глядя на него. Гил смотрел на солнце, оно медленно катилось куда-то за море и падало в волны Аурадона. — Знаешь, там жизнь лучше чем у нас, — Гил взглянул на Уму. Ума задумчиво смотрела вдаль, сминая песок под руками. Она закусила губу и на молчание Гила продолжила: — Мы едим объедки. А они — клубнику, коктейли, курицу и шоколад в конце концов. — Шоколад? — Да. Я слышала, что у него божественный запах и он тает во рту. Хотелось бы попробовать его. Гил ничего не ответил. Шоколад. Что за чертовщина? Он какой? Горький, сладкий? Белый или розовый? Его нужно есть руками или ложкой? Тысяча вопросов, словно шестерёнки, крутилось в голове. Но все эти вопросы Гил задавать Уме, конечно же, не стал. Сейчас Гил мысленно усмехается и называет себя волшебником, который вот-вот исполнит мечту Умы. И вовсе не важно — скажет она спасибо или нет. Главное, что он сможет в какой-то мере исполнить её желание. Ума всё так же смотрела на него, но уже чуть раздражённо. Гил аккуратно засунул руку в куртку и достал свое сокровище. Он положил его на стол перед Умой, но она всё также непонимающе смотрела то на него, то на пакетик. — Это какао. Почти тоже самое, что и шоколад, так сказал Ч… — Гил тут же осекся и мысленно отругал себя. С Умой он всегда терялся и болтал много лишнего. — Человек, давший мне это. Ума заинтересованно поддалась вперёд и стала рассматривать содержимое. Гил продиктовал тоже самое Уме, что ему — Чип, и уже буквально через считанные минуты они сидели меж каких-то балок на крыше кафе, а в кружках клубился приятный напиток. От него пахло чем-то таким вкусным, что Гил невольно забылся и очнулся только тогда, когда Ума, сделав глоток, прошептала: — Волшебно. Гил тоже попробовал и тут же закрыл глаза. Ещё нигде на Острове он не пил такого божественного напитка, что отдавал маленькой горчинкой во рту. Ума, похоже, тоже так думала, потому что она тихо прошептала Гилу: — Это прекрасно. Ты волшебник, — Гил покраснел и ничего не ответив уткнулся куда-то в чашку, вдыхая яркий аромат с нотками ореха. Ума пила напиток медленно, смакуя каждый глоток и Гил повторял за ней. Где-то там за крышей шёл дождь и капли звучно барабанили по поверхности. Наверно — думал Гил — это маленькие дети неба, что захотели полетать и посмотреть, как мы живём. Только они не знают, что долетев до желаемого, можно разбиться. От этой мысли Гилу становилось дурно и тогда он молча смотрел на Уму. Она произнесла: — Знаешь, когда я была маленькой, то все мои мечты были недосягаемые. Но почему-то они постепенно сбываются. И когда это происходит, ты всё время рядом. Как так? — Просто однажды ты вовремя была рядом. Вот теперь тебе добро за добро. Ума поморщилась при слове «добро», но не возразила. Она только вдохнула аромат из кружки и прошептала: — Не верю я в добро. — Почему же? Разве его нет? — Гил смотрел на Уму и не мог не улыбнуться при виде её маленькой и едва заметной улыбки. — Нет. Нету. Ты, Гил, вечно ищешь что-то хорошее там, где его нет, — она развернулась к нему и взгляд её стал мягким, сожалеющим. — В этом твоя проблема, Креветка. Слишком ты доверчив и ярок для Острова. Выделяешься. — Разве это плохо? — Нет. Вовсе нет, Гил, — она с сожалением отпила ещё глоток и посмотрела куда-то вглубь комнаты. — Но тебя легко обмануть, втереться в доверие. А разбить и того проще. Тюфяк. Гил поморщился. Неприятное это было слово, пусть даже из уст Умы. А она с заметным расстройством откинула пустую чашку и произнесла: — Однако ты мой друг. Друзей принимают такими, какие есть, — она встала и направилась в кухню, попутно вздыхая. — Скажешь кому-нибудь о моих словах — пройдешься по рее. Она ушла. А Гил почувствовал себя чуточку счастливым, даже несмотря на боль в груди от слова: «Друг». Какао уже не казалось вкусным, а комната — волшебной. — Хочу команду. Ума смотрела на Гила из-под опущенных ресниц, словно стесняясь того, что сказала. — Подойди к Крюку. Она покрутила пальцем у виска и на предложение Гила и фыркнула: — Джеймс тот ещё ворчун. Нет. Гил посмотрел куда-то вглубь толпы и произнес: — Да, нет. Я о Гарри. — Вот ещё! Ума смешно покраснела и заметив того самого Гарри, побежала куда-то назад, оставляя его одного. Внутри что-то заскрипело. Гил дурачком не был и понять, что Крюк младший нравится Уме было легко. Ума хотела команду. Гил вздохнул и немного постояв направился вперёд. — Хей, Гарри. Ума не пришла на следующее утро, как обычно к дубу, что был у подворотни Стрит-Хелла. Не пришла и после. Гил увидел однажды её рядом с Гарри и стало обидно, однако спустя два или три месяца ему пришла записка. Почерк Умы он узнал. «Набираются люди в мою команду. Приходи» Гил пришёл. Гил попал. Гил стал дураком. Гил даже близко не стоял с капитаном, хотя знал о ней многое. А вот Гарри вообще ничего, но всё время был рядом с Умой. Что происходит? Гил не стал кидать чашку, как Ума. Он молча убрал её на кухню и вышел из таверны. На улице моросил дождь, но было плевать. Где-то там внутри бушевала снежная буря. Или самый буйный шторм.5
После разговора с Чипом, внутри у Гила что-то надломилось и треснуло пополам. И Гил не мог никак понять, почему ему так трудно смотреть в глаза отцу. Хотелось кричать «Я не дурак!», и когда Гастон в очередной раз начал пить, Гил, разозлившись, сделал глупость — он разбил бутыль с коньяком и заявил: — Ты оставил папу Белль умирать! Это было несправедливо! И когда в ответ он получил пощечину, ничего не сказал. Просто вышел из дома и как ни в чем не бывало помогал Уме с кораблем. Дни пролетали быстро. Гил вертелся возле Умы, по вечерам устраивал шоу с выстрелами, а на охоту больше не ходил. Не хотелось. Абсолютно видеть отца не хотелось. Зато пакостил он ему изрядно — просто спросил у Гарри что делать. Подкладывал дохлых крыс, изрезал рубашку, напихал корицу в пистолет… И ему ничего не было. Отец злился и гнался за ним по всему дому, а Гил выскочил в окно — и был таков. И вот, когда снова подошел великолепный корабль, что означало встречу с Чипом, Гил просто сгорал от нетерпения. — Ну, как дела? — спросил, улыбаясь, лучший друг. — Я свершил правосудие, — объявил Гил, садясь рядом. — Я теперь редко общаюсь с отцом. — Это правильно, — улыбнулся Чип. — Этот злодей не даст тебе ничего хорошего. — А девушка любит другого. Но сдаваться я не собираюсь! — Тоже правильно. Что ж, начнём урок? «Надо будет пригласить его на открытие Fish & Chips» — подумал Гил, устраиваясь поудобнее. На сей раз они прочитали сказку о тени. Это была сложная сказка о том, как тень постепенно заменила человека, оставила его умирать в тюрьме, забрав все. Гилу история не понравилась. — Разве сказки не должны заканчиваться хорошо? — спросил Гил. — Эта тень… Я очень зол на неё. — Эту сказку можно интерпретировать по-разному, — мягко объяснял Чип. — Она может быть о том, что когда человек вдруг меняется в плохую сторону, то эта его плохая сторона может уничтожить светлую. — Какой ужас! — Да. Именно поэтому ты правильно сделал, что перестал общаться с отцом. Он может пробудить в тебе тёмную тень и она тебя уничтожит. Гил задумался. А сделал ли его отец что-то плохое? Ударил его за правду? Но он никогда не говорил, что правильно воровать и убивать. Он рассказывал о справедливости, о том, что Остров — несправедливое место, и дело в людях тоже. Получается, никакую тень он не пробуждал? — Но мой отец ни разу не сказал ничего плохого! — Ну, сейчас нет, а потом скажет. Все злодеи одинаковы… — Вот как, а, возможно, ты прав, — как гром посреди ясного неба прямо над ними прогремел голос Гастона. Сердца Гила ушло в пятки. Чип вскочил, выронив книги. Гастон стоял возле дерева, сжимая ремень ружья. В своей шинели, охотничьих сапогах и без трости, широко расставив ноги, чтобы не упасть. — Вот кто «воспитывает» моего сына. А я думаю, с чего он так поумнел, — Гастон говорил насмешливо. Гил не мог пошевелиться. Чип был напряжен, медленно поднимая руку. — А он болтает с Аурдоновцами! — Гастон сделал кривой шаг вперёд и Чип вздрогнул. — Не подходи ко мне! — взвизгнул он. — Ну да, ты меня боишься… Гил зажмурился. — Я ведь, кхм, злодей. И я могу сделать что угодно. Боишься? Ружьё видишь? Здесь не существует правосудия. «Папа, нет, пожалуйста» — мысленно умолял его Гил. — Я убью тебя — а злодеи только обрадуются! А что скажет наш король? Великолепный король, загнавший нас всех в дыру? Это его способ остановить зло? Как бы не так! «Папа, прошу, нет!». — Не подходи ко мне! Выстрел. Время замерло. Все закружилось, точно на карусели, уши Гила наполнились звоном, обрывками чужих слов и голосов, к горлу подступил комок, стало трудно дышать. Неизвестно, сколько прошло времени, а оно всё звенело и кружилось, и это было отвратительно, нельзя было открыть глаза, всё прогнать, нельзя, все стремительно тонуло во мраке, так же вертясь волчком и гремя… Пришёл Гил в себя, когда кто-то брызнул ему воду в лицо. Он распахнул глаза и обнаружил, что лежит на корнях Дуба Дружбы, там же, где всё произошло. Только солнце сместилось пониже. Прошёл час? Так много? Гил увидел над собой обеспокоенное лицо Чипа и замер. Откуда тогда был выстрел? Он привстал на локтях, хотя из-за корней это было трудно, и принялся озираться по сторонам. — Папа, нет! — силы тут же вернулись к нему, он вскочил, как ужаленный. Чип даже среагировать не успел. — Гил! — только воскликнул он. Гил подбежал к отцу, лежавшему в траве и упал на колени. Гастон выглядел спящим — глаза закрыты, лицо спокойно, длинные волосы растрепались, лучами рассыпались… Но дыхание было едва уловимым, и Гилу показалось, что оно становится все тише с каждым уходящим мигом. Ружьё лежало рядом, он, видимо, уронил его… — Папа, нет, не умирай! — Гил плохо соображал, он искал место, откуда должна течь кровь. Вся его рубашка была красной. — Зачем ты это сделал! — Гил резко обернулся. — Он мне угрожал, — растеряно произнёс Чип. — Уходи! Прочь! — на глазах Гила появились слезы. Он подбежал к стоявшей на пристани толпе, разбирающие ящики. — Помогите! Мой отец умирает! Кто-нибудь, пожалуйста! Мой отец умирает… — он плакал, потому что не мог себя контролировать. На его зов откликнулся человек, похожий на волшебника. У него была длинная белоснежная борода и одежда, как у астронома, для полного образа ему не хватало лишь волшебного колпака. — Что случилось, мальчик? — спросил он. — Мой отец… — Гил вытер кулаком глаза. Когда они вернулись к дубу, Чип стоял в стороне, молча наблюдая за ними. Он был расстроен. Он пытался поймать взгляд Гила, но тот даже не смотрел в его сторону, поспешно исполняя поручения чудесного старичка. Дурак Гил слишком любил отца. И когда старик произнёс «жить будет», улыбка облегчения сама появилась на лице Гила. Он обернулся и все-таки увидел Чипа. Его лицо вмиг стало серьезным, улыбка улетучилась. — Ты нехороший! — крикнул он ему и тут же отвернулся. Чип сжал кулак. Постояв ещё немного он со всей дури ударил ветку старого дуба. Костяшки покраснели. Он вытащил из-за пазухи пистолет, посмотрев на него с отвращением, и швырнул в море. Тот описал дугу, блеснул на солнце и упал в воду, точно камень, подняв фонтан брызг.6
— У нас есть шанс сбежать. Я не собираюсь сдаваться! — крикнула Ума, топнув ногой. Она стояла на столе, чтобы её видели, точно диктатор на сцене. — Эта Мэл забыла книгу заклинаний! Они находились в давным-давно открывшемся Ursula’s Fish & Chips. Но сейчас заведение пришлось закрыть по веским причинам — захват Аурдона. — Но ведь магия здесь не работает, — заметил Гарри. — Ты прав, — ответила Ума. — но я успела сделать кое-что. Я бросила камень, прежде, чем барьер закрылся. Теперь я обладаю небольшой магией, но временно — дырки умеют сами собой закрываться. — То есть, ты пустила магию? — уточнил поражённый Гарри. — Да, но совсем чуть-чуть. Поверь мне, это достаточно, чтобы выпустить нас всех, — она спрыгнула со стола и села на кресло-трон, созданное специально для неё. — И как ты это сделаешь? — С помощью заклинания из этой милой книжки, — она помахала ею, в подтверждении своих слов. — Я открою барьер на десять секунд и успею выйти. А затем, так же, как моя мама поступила с принцем Эриком, я очарую короля Бена и лишу гадкую Мэл того, что она желает больше всего. Любви. И сама получу эту любовь взамен. Мне она очень нужна, больше, чем этой выскочке. Вот эта прелестная вещица — она указала на золотую ракушку на шее, — Мне в этом поможет. — Любви? — удивился Гил и переглянулся с Гарри. Гарри молчал, поджав губы. Ему тоже было обидно. — Неужели тебе понравился этот слабак-королишка, который даже не сумел дать отпор при похищении? — хмыкнул Гарри. У него была своя тактика выразить возмущение. — Да, — Ума со странным выражением, как будто с гордостью, посмотрела на него, — Он… Весьма обходителен. Здесь на Острове такого не встретишь. Теперь и Гил поджал губы. Он старался быть вежливым, но из-за собственной глупости это плохо получалось. Ума встала и направилась к дверям. — Будьте готовы, — приказала она. — Но он… Он же сын Чудовища! Он тебя разочарует! Недаром его отца назвали чудовищем… Ума обернулась в дверях. — Гил! Что ты городишь, скажи мне? Гил вздохнул, пытаясь успокоить бушующее сердце. Гарри смотрел на него, так же не понимая, что происходит. — Это не просто, Ума. Чудовище так и осталось монстром. У тебя не выйдет. Гарри угрожающе поднял крюк и сделал шаг вперёд. Гил почувствовал холодное и острое прикосновение к коже на шее, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Это было впервые. — Ты сомневаешься во мне? Гарри, отпусти его, — приказала Ума. — Он попросту идиот. С него нечего взять. — Ещё такой выпад — и я тебя выпотрошу, — прошептал на ухо Гарри и вышел вслед за Умой. Гил остался один. Ему было горько, впервые, по-настоящему горько. Его считают дураком, не прислушиваются… И никогда не послушают. Гил не знал, что такое жестокость, он был слишком искренен. И слишком добр, чтобы злиться на них. Поэтому он сердился на себя. Дуракам — счастье. Но Гил понимал, что его никто не воспринимает всерьёз, он уже давно осознал, что он слишком другой. Во всем. Больнее всего, когда дурак осознаёт себя дураком, и ничто не может поделать. Тогда светлая иллюзия рушится, и остаётся только стоять и глядеть на дверь, закрывшую перед ним все дороги. И понимать, что остался… В дураках.