Над уровнем моря

      Когда все наконец пришли в себя и более-менее «стряхнули» с себя пыль, грязь и пот, оставшийся с дороги, Смерч единогласно решил прогуляться до того, из-за чего они, собственно, сюда и приехали; некая усталость давила на глаза. Водили плечами, прогоняя ее, разминались. Жара на улице начинала пылать, и скоро уже нельзя было сказать, что это даже еще не полдень. И тогда тенистый навес, раскинутый во дворе, оставался единственным спасением и уже не казался неказистым. Под ним ютились отдыхающие. Кто с планшетом, кто разбросил партию «дурака» на щелбан, кто курил, и этот едкий дым разносился по всему двору, разлетаясь и въедаясь в воздух.       Хозяйка всё так же суетилась вокруг номеров, а вот Смерчей и Тайфунов старалась избегать, припоминая Коту закаченный им с утра скандал. Молодая женщина в сером домашнем платье поливала многочисленные цветы, рассаженные по всей территории; около нее юлила девочка лет одиннадцати-двенадцати. Телевизор, повешенный во дворе, о чем-то бурчал; иногда даже никого не было рядом, но все равно звук, как что-то обязательное, разлетался по двору, а картинки пестрили.       Кот и Мура так и не разобрали чемоданы, и они так и валялись на полу, открытые; некоторые вещи все же вывалились оттуда и лежали или на полу, или свисали. Вновь решили оставить это дело на потом и, быстро отыскав купальники и полотенца, вывалились из номера, где уже собрались Батя, Багира и Физик. Как было непривычно видеть ребят такими — обычными. Без страха в глазах, без автомата наперевес, без камуфляжа. Они стояли в летней одежде и говорили о простых вещах, и как же странно было понимать, что эти люди, ничем не отличающиеся, практически каждый день смотрят смерти в лицо, ловят пули и выпускают их из своих пистолетом, без дрожи в руках перекусывают проводки бомб и зажмуриваются, ожидая взрыва. Они не забыли, как смеяться, улыбаться, жить.       О том, что Уманова тоже здесь, Физик успел рассказать сначала Булатову и Кошкиной, которых он встретил раньше, а уже затем и Ионову с Мурашовой, потому спускающаяся налегке по винтовой лестнице Ума и что-то бурчащий позади нее Бизон, груженый сумкой, в которую оба скидали вещи, не удивили ребят. Леся, улыбаясь, сказала, что покажет всем дорогу, и скоро, разобравшись с непонятно как открывающимся кодовым замком, пусть и не без помощи другого постояльца — того самого худощавого, сутулого мужчины — дверь была открыта, все ощутили на своих плечах жгучие лучи солнца.       Сумки были свешаны на мужчин, и все растягивались по дороге — не много, не мало семь человек. Шли, рассматривая местность и делясь с Олесей впечатлениями от дороги, а та лишь усмехалась, так и представляя все эти ситуации. И измазанного в машинном масле Васю, и верблюда, и бессонные ночи — всё это так и всплывало перед глазами Умы, и ощущение, что и она хотела бы побывать в этих проблемных ситуациях поселилось внутри. Самолет — просто и банально. «Никакой романтики, Уманова!» — как уже успел подметить Бизон, за что тут же получил от Багиры: «Зато у нас по твоей милости такая романтика была! Лучше не придумаешь! Ночь потратили!».       Путь до набережной занял около десяти-пятнадцати минут, но нисколько не утомил. Улочки не петляли, но и прямой дорога не была, раза три пришлось свернуть. Местные торговали, кто чем мог: кто какими-то поделками, кто фруктами, кто и вовсе картинами. На последнее Рита не могла не сказать, что Пригов бы оценил, и добавить потом: «Но наш художник все же лучше». Широкие ветви деревьев покачивались на ветру; на небе не было ни облачка. Уже зрели фрукты на посаженных около домов деревьях. Разные — яблоки, груши, сливы, абрикосы. Где-то валялись сорванные, вероятно, детьми, но не понравившиеся им за вкус.       На пешеходном переходе наравне с обычным светофором и «зеброй» на асфальте объявлялось, когда переход был разрешен и когда завершался. С противоположной от ребят стороны шел молодой человек, ведя на поводке мокрого, но счастливого большого ротвейлера. Пес весело перешагивал, не обращая внимания на пестрящих около него людей. Торговые ряды пестрили разными полотенцами, шляпками, масками, магнитиками и прочими прибамбасами. Дальше шли палатки с едой — рыбой, неясно сколько пролежавшей на этом прилавке, местными сладостями, дегустацией вин и прочего алкоголя. Уже слышался шум разбивающихся о берег волн, визг детей. Доносилось из ближайшего кафе: «А на море белый песок…».       На берегу стояли шезлонги, надувная горка, с которой скатывались дети один за другим. Море приняло питерских гостей теплыми редкими волнами. Наконец-то можно было поплескаться в воде без акваланга и гидрокостюма, не ища какую-то цель, а просто получая удовольствие. Это казалось чем-то чудесным. Холодная поначалу вода будоражила тела, но скоро уже стала теплой. Ныряли, плескались, плавали, загорали — делали все то, что душе угодно. И уже казались мелочью те неприятности, что случились с ними в дороге и по приезде. Их окутала какая-то легкость и безмятежность. Не было ничего омрачающего вокруг. Всё было легко, просто и понятно. И летящие в тебя брызги, и плещущиеся волны, и визг детей.

***

      Вечер окутывал крымский город, и скоро закат обагрил небо, а следом и темнота воцарилась вокруг. Хозяйка, увидев, что почти все новые постояльцы собрались во дворе, не было лишь скандальных — Кота и Муры. Те после второго посещения морского берега больше не появлялись, лишь Мура, быстро что-то приготовив на кухне, тут же скрылась в комнате. Поели прямо в номере, решили не идти за столы, расставленные во дворе. Устроились на кровати, а затем и уснули за разговорами, разморенные жарой; много сил забирала и вода.       Вместе со Смерчами во дворе расположилась еще одна семья. Женщина и мужчина лет пятидесяти и маленькая пяти-шестилетняя девчонка, гоняющая рыжего котенка по всему двору. Татьяна Петровна вынесла вино, коньяк и кое-какую закуску и подозвала гостей отметить их приезд; вместе со Смерчами подошла и та семья. И именно этот мужчина с сарказмом открыл дверь перед ними, когда они утром замешкались и Бизон уже предложил «взломать его к чертям», а Физик продолжил: «Вот где высокие технологии…». Мимо них прошли еще двое людей, но лишь поздоровались и скрылись в своем номере, откуда скоро начал пробиваться свет.       Редкие комары, наконец выключенный телевизор, светильник на столе — ото всего этого так и веяло по-настоящему домашним уютом. Батя накинул Багире на плечи какой-то плед, когда та немного поежилась. Кота и Муру хозяйка будить не хотела, как бы на то не порывались Смерчи. «Пусть лучше спят, чем скандалят!» — думала она, а вслух говорила:       — Ой, да зачем их дергать? Пусть отдыхают! — и радушно всплескивала руками, пробормотав: «Не буди лихо, пока тихо».       Девочка бегала вокруг стола, поначалу немного стесняясь чужих людей, а потом уже без смущения повисла на шее «дяди Сережи» и попросила его достать Мурзика из-под кровати. Физик удивился, почему маленькая Лиля попросила об этом не папу или маму, а его — совершенно постороннего для нее человека. Тем не менее отказывать Мыцик не стал и, когда ребенок взял его за руку, только и успел сказать: «Где этот твой Мурзик?». И вот, совсем скоро из одной из комнат разнеслось сначала тихое шипение, а потом заливистый детский смех, а оглядев затисканного котенка Серега, в общем-то, понял животное, спрятавшееся от лишних глаз и рук.       Вернувшись, Серега обнаружил, что родители Лили — Олег и Настя — уже пропустили явно побольше рюмочек, чем Смерчи и хозяйка. Настя только усадила на диван разыгравшуюся дочку, попросив последить за ней расположившуюся компанию детей, разбросивших партию «дурака». Дети, вздыхая, согласились. Старшая девочка посадила Лилю на колени и сказала, что та будет играть с ней. Настя же, не обернувшись, уселась за стол и сразу же, будто рефлекторно, взяла в руку стопку.       Скоро же Лиля, которой наскучило смотреть на то, как играют другие, соскочила с колен и, завидев Мурзика, помчалась за ним. Котенок залетел на кухню Ионова и Мурашовой, перед этим разбудив старого пушистого кота, развалившегося посреди двора. Разбуженный вторжением в свое личное пространство Котофей лишь важно протопал несколько шагов и снова рухнул, растянувшись. Спасаясь от девочки, Мурзик заскочил на плиту, смахнул оттуда пустую кастрюлю, которая со звоном повалилась на пол, устланный плиткой; развалил стаканчик, в котором стояли вилки и ложки. И всё это было приправлено заливистым детским: «Мурзик, иди ко мне!», вперемешку со смехом, звонким, искренним.       В соседней комнате открыл слипшиеся глаза Кот, зевнув, потянулся и повернул голову набок — там делала то же самое Мура, разбуженная странным грохотом с улицы. В комнате, где и при свете солнца был нужен свет, сейчас стало и вовсе темно. Телевизор был выключен, шторы не задернуты, и через окно Вася увидел, что за столом во дворе собралась немаленькая компания, и все Смерчи тоже там.       Ионов сел на кровать, посмотрел на потирающую шею после неудобной позы Мурашову и, вновь зевнув, спросил: «Там все наши. Пойдем?». Женя только снова упала на подушку, показывая, что ей и здесь хорошо. И правда, они столько не отдыхали. И это не только о вымотавшей их поездке — это обо всей их работе, о постоянной нервотрепке, о бессонных ночах около реанимации, о том, как потом, после этих ночей, беспокойно бьется сердце, о том, когда маячки пропадают с радаров. И о том, когда Рита со слезами на глазах сообщает: «Он жив…» или «Она жива». И неважно, о ком речь.       Но Мура тут же снова села, мотнула головой, прогоняя остатки сна, и спрыгнула с кровати, войдя в ванную, чтоб поправить волосы. Включенный в ванной свет помог Жене лишь различить свое отражение в зеркале, ибо лампочка была на последнем издыхании. Но сейчас, вечером, ее внешний вид не особо волновал Мурашову, поэтому она лишь вновь собрала волосы в хвост, умылась и вышла к Васе.       — А чего нас не зовете? — потерев ладони, спросил Кот, когда они с Мурой вышли из номера.       Хозяйка тяжело вздохнула и что-то пробормотала, а лишь потом обернулась посмотреть на скандального постояльца. Сейчас он выглядел иным: более прибранный, что ли, улыбается, смеется. Бизон подвинулся, чтоб дать место Коту и Муре, тем самым не заметил, что сдвинул Лесю к самому краю. Ума подоткнула его, мол, не слишком ли, на что Боря лишь усмехнулся: «А я думал, ты маленькая-маленькая, как раз войдешь». Ума улыбнулась, но места не прибавилось. Кот с Мурой потеснились, и вроде как места теперь хватало всем.       — А мы смотрим, вы спите вроде, ну мы и подумали, чего вас будить, — усмехнулся Бизон, посмотрев на Кота.       — Да мы видим, сами всё хотели съесть и выпить! — улыбнулся Вася. — За приезд, что ли? — поднял он рюмку.       — Господа спящие, за приезд уже пили, — вклинилась в разговор Ума.       — За встречу?       — Тоже, — подытожил Серега.       — Жень, мы с тобой, видимо, трезвенники сегодня, — картинно насупившись, сказал Ионов.       — Вы, вижу, тоже на машинах? — спросил Олег у ребят, хоть и понимал абсурдность своего вопроса.       Не успели ребята ответить, как к ним подскочила Лиля. На этот раз к оказавшемуся с краю Коту. Узнав, что это «дядя Вася», она попросила уже его достать Мурзика из-под дивана. Только хотел Ионов подняться, как Серега перехватил его и шепнул, что тогда Мурзику не жить. Вася кивнул, сказав Физику: «Коты своих в беду не дадут!». Не помня, что он там ей наплел, Ионов смог сделать так, что и ребенок не расстроился, и котенок уцелел. Теперь Лилечка донимала Пушка — того самого ленивого кота. Правда, поднять его ей не удавалось. Получалось лишь таскать по земле и гладить. Едва проснувшийся Пушок даже не реагировал.       — На машинах, на машинах, — улыбнулся Батя.       — Вы откуда? — осушив рюмку, задал следующий вопрос Олег.       — Питерские мы, — усмехнулся Бизон, — а вы?       Не успел Олег ответить, как Настя взяла его запястье в свою ладонь и практически заставила поставить рюмку на стол, сказав: «Еще подумают, что мы алкоголики». Ребята отмахнулись, мол, даже в мыслях не было. Рюмку Олег все же поставил и вместо того, чтобы выпить, ответил: «А мы Тюменские».       — А давайте мы в Топловский монастырь на днях съездим, а? — предложила Настя.       Смерчи согласились, надо же было как-то дни коротать, а конкретной культурно-развлекательной программы не было.       Рассказывая про дорогу сюда, Настя с мужем чередовались. Чуть ли не дольше всего они говорили про то, как ехали через Уральские горы, как там закладывало уши, а крутые повороты и спуски иногда даже пугали Лилю. Как они, оказывается, тоже попали под сильный дождь. Рассказали и о серпантине, встретившемся им во время другой поездки на отдых, о том, что с маленьким ребенком они туда ни ногой, ведь самим было неприятно.       — Мама, а ты меня любишь? — подбежала с вопросом Лиля, ребята напряглись, особенно Ума и Батя с Багирой.       Леся знала, когда задают такой вопрос — когда не хватает любви и ласки, когда не чувствуешь тепла и материнских рук, поглаживающих тебя по голове. Уманова знала, что в ее жизни такое было, но оборвалось в семь лет. А иногда так хотелось знать, что тебя кто-то любит… Но ей-то понятно — она выросла в детдоме, а этой-то девчонке почему? Вот ее родители, она живет в семье, они приехали на море… Рита чувствовала инстинктивно, что здесь что-то не то, а Иван вспомнил Ленку. Захотелось вдруг позвонить ей, поговорить, услышать ее голос…       — Люблю, котенок, — Настя чмокнула девочку в щечку и отправила дальше играть.       Кот повернулся вполоборота к Муре, на что она, будто тут же смекнув, развернула его голову в другую сторону, сказав: «Нет, Котенок, не дождешься». Смерчи рассмеялись, а вот Настя, Олег и Татьяна Петровна остались в неведении, хотя тоже прыснули от смеха, пусть даже просто за компанию.       Лиля упорхнула, но снова садиться за игру в карты она не собиралась. Найдя в своей комнате надутый круг для плавания в виде утенка, она надела его на голову Сереге, за что тут же получила нагоняй от Олега. Девочка сконфузилась; на глазах выступили слезы. А вот ни Физик, ни остальные Смерчи не понимали, к чему такая строгость. Ладно бы Мыцик что-то против сказал, а то ведь посмеялся просто. И сейчас он лишь взял этот круг и надел его на голову Бате, тот, в свою очередь, кинул им в Бизона, а Бизон водрузил этот почетный знак отличия на Кота со словами: «Вот тебе, Котенок!». Лилечка рассмеялась, а вот Настя с Олегом не особо были рады, все так же угрюмо поглядывая на девочку исподлобья.       Мурзик не вовремя выполз из-под дивана, и Лиля это заметила, поэтому рыжий котенок скоро снова был в ее руках и, кажется, укорял себя в том, что так рано вылез.       — Она у нас поздний и незапланированный ребенок, — сказала Настя, глядя на дочь, — у нас еще старший сын есть, в армии сейчас, я, когда узнала о беременности, вышла из больницы, позвонила Олегу и сказала: «Что мне делать? Перезвони через пять минут». Он перезвонил раньше и сказал, что вырастим.       Настя не погрустнела при этих словах, ее уже красные от алкоголя глаза, наоборот, как-то сверкнули. Остальным почему-то стало не по себе от этих слов. Всем, кроме них самих. Мура словно инстинктивно прижалась плечом к плечу Кота, Ума непроизвольно вздохнула и заерзала, Рита и вовсе потупила взгляд, вспомнив свой выкидыш. Ей бы такое счастье! Ей бы ребенка сейчас! А они… Они же в упор не видят, что девочке не хватает любви! А она… А что она с такой работой? Да бросила бы она ее к чертовой матери, если б в ее жизни появился такой лучик света!       Настроение всех и каждого пропало. Дальше не хотелось ни есть, ни пить. Ума сказала, что замерзла, и пошла к себе. Скоро ушли и Рита с Серегой — каждый к себе. За ними и все остальные.       Мура из окна смотрела на все еще сидящих за столом Олега и Настю, пьющих и не обращающих внимания на резвящуюся Лилю. Кот тем временем успел уже вновь принять душ и, подойдя к Жене, положил холодные мокрые руки ей на плечи; Мурашова подпрыгнула.       — Вот что-то не так, а что — не пойму, — прищурившись, сказала она, скинув холодные ладони со своих плеч.       — Жень…       — Ладно…       Мура развернулась от окна и, взяв полотенце с плеча Васи, скрылась в ванной.       Рита долго не могла заснуть в эту ночь. Она всё вспоминала, как Настя одернула малышку, как та едва не заплакала… Так и хотелось прижать ее к себе, обнять, сказать, что ничего плохого не случилось, угостить конфеткой. В сердце что-то щемило. Невольно вспоминались те дни, когда она была беременна, когда ждала появления этого чуда, а потом всё разрушилось в один миг, не сразу Багира поняла, что не будет в ее жизни чуда… А когда поняла — жизнь потеряла смысл, и до сих пор казалось, что она в чем-то виновата перед тем нерожденным ребенком.       — Рит? — Батя словно понял всё и без слов, заметив ее сидящей на своей кровати. — Не надо…       — Ваня… — она уткнулась в его плечо, когда он сел рядом. Уткнулась, зажмурилась и только тогда из-под ресниц выкатилась слеза…       Леся сидела на своей кровати, обхватив колени руками. Воспоминания, горячие и неприятные, рвали душу. Она помнила, как тогда, давно, не понимала, куда ее забирают, где мама и почему мама так долго не приходит. Помнила, как рисовала пальцем по мокрому стеклу, как писала на нем «мама», а мама все не шла и не шла. Уже потом Олеся поняла — мама умерла, она не придет… И так хотелось вновь прижаться к ней, поделиться мыслями и секретами, а просто не с кем — с пустотой, с тишиной она уже наговорилась.       Дверь в комнату была приоткрыта, и Бизон, проходивший мимо, увидел лишь беспокойно спящую Лесю, обхватившую руками подушку и прижавшуюся к ней. И сразу в его мыслях нарисовался образ Иришки, такой же маленькой, требующей заботы и опоры. Боря зашел, поправил одеяло и увидел, как Ума немного пошевелилась и того сильнее прижала к себе подушку. Бизон слегка улыбнулся и вышел из комнаты.