Работа над ошибками. Часть первая.

Бечено - olegowna.       Три города, досконально осмотренных и изученных за семь дней, можно считать своеобразным рекордом нашего с Петти путешествия.       Мы перемещаемся в Рим при помощи зачарованного порт-ключа, выданного нам Томом. Причем, то ли полученного им в Министерстве, то ли, скорее всего, зачарованного им самостоятельно. И я, честно говоря, готов поставить последний галлеон на второй вариант. Вообще, в последнее время мне кажется, что Том стал уделять изучению Темных Искусств намного меньше времени, нежели в самом начале нашего с ним знакомства. Да и те зелья, которые я готовил по заказам Отдела Тайн*, явно требовались для каких-то его разработок. Потому что, изучив ту самую первую книгу, я отчетливо понял, что практически все они используются в артефакторике при создании особо сложных артефактов.       Разумеется, к этому занятию Том относится достаточно серьезно, но, помимо этого, он и не думает прекращать изучение Темных Искусств. К тому же, работа на Отдел Тайн позволяет ему заниматься исследованиями полноценно, не скрывая своего интереса к ним, поскольку должность невыразимца** — сотрудника самой засекреченной организации в магической Британии (не считая, разве что, Гринготтса), позволяет проводить какие угодно ритуалы. Даже самые, что ни на есть, Темные, категорически запрещеные Указами Визенгамота. Но на сотрудников Министерства Магии, разумеется, действие этого Указа не распространяется.       Два дня, прошедших с момента эпического маггловского мордобоя, устроенного моим дедом моему же отцу, на которые Том задерживается в Принц-мэноре по личному приглашению Аурелиоса, дарят мне множество новых фактов в копилку моих знаний о Томасе Марволо Риддле.       Чего стоит, к примеру, осознание того, что мой новоявленный отец имеет к этому времени уже целых ТРИ Мастерства — в Чарах, Артефакторике и Менталистике? И, соответственно, эта новость заставляет меня призадуматься: а было ли у него время на то, чтобы хотя бы подумать о завоевании магического мира? При таком-то уровне занятости… и та мысль, что возникает в моем мозгу в ответ на этот вопрос, отчетливо дает понять: моего отца целенаправленно пытаются дискредитировать. И не просто убрать с политической арены, а вообще, сделать так, чтобы его имя вспоминали с содроганием долгие-долгие годы.       И, к сожалению (или же к счастью, я пока не определился до конца) у меня всего одна кандидатура на роль его политического оппонента. Это тот, кто ляжет костьми, но не допустит угрозы своему могуществу. Тот, кто не желает перемен в магическом мире. Тот, кто вселяет в умы детей лживую веру в свои идеалы. Мистер Альбус Дамблдор…       Наверное, при воспоминании о нём мое лицо перекашивает такой гримасой ненависти, которая каким-то образом прорывается сквозь уже ставшую для меня привычной маску невозмутимости, напрочь разрушая мое самообладание, что Петти вздрагивает и вцепляется в мою руку, вынуждая остановиться прямо посреди узкой улицы.       — Сев, что случилось?!       — Вспомнил об отце, — мой краткий ответ ее не устраивает, и она по-прежнему требовательно смотрит в мои глаза, ожидая продолжения. — Ладно, уговорила. Я все продолжаю размышлять о том, кому все это нужно. Я имею в виду все эти непонятные газетные статьи, в которых то и дело описываются непонятные нападения, в которых, по словам неизвестных очевидцев, вроде бы участвуют его сторонники, заклейменные Темной Меткой. Причем совершенно непонятно, кто придумал весь этот бред. И самое смешное, что ни он сам, ни его соратники понятия не имеют, о чем вообще идет речь.       — Его хотят убрать из политики — это очевидно, — кивает Петунья, и, опомнившись, тянет меня за руку, вынуждая последовать за ней, отходя с середины узкой, но крайне оживленной улицы к стене ближайшего к нам дома. — Вопрос только в том, кто это хочет сделать. И зачем.       — Зачем — очевидно, — я пожимаю плечами. — Отец с дедом после того, как достигли соглашения по моему вопросу, — на этой фразе я насмешливо фыркаю, — два дня просидели, заперевшись в кабинете, погрузившись в обсуждение различных вопросов, и, в первую очередь — этого. Неужели ты думаешь, что мы с тобой умнее их двоих? И сможем догадаться до чего-то такого, что еще не пришло в их гениальные головы?       — Даже и не рассчитывала, — смеется Петунья. — Но просто подумать-то мы можем?       — Можем. И обязательно подумаем. Хотя я практически уверен в том, что точно знаю — чьих рук это дело. Впрочем, мы приехали сюда развлекаться, а не забивать голову различными вопросами, повлиять на решение которых мы все равно никак не сможем. А потому… Петти, дорогая, позволь сообщить тебе, что Рим является одним из старейших городов мира, древней столицей Римской империи. Город разделен на две части рекой Тибр, — мой голос с течением времени все больше начинает напоминать голос молодого Рикмана, поскольку в свободное время я старательно занимаюсь по тем въевшимся в мою память упражнениям, бесконечными повторами которых Алану «ставили голос» в РАДА. И полученный результат не замедляет сказаться на окружающих. Петти всякий раз застывает на месте, вслушиваясь в мою интонацию, чем я, надо сказать, изредка пользуюсь. Вот, например, как сейчас. — Ранее река была более полноводной, что часто являлось причиной наводнений и разливов. Но в девятнадцатом веке на набережных Рима возвели высокие каменные парапеты, и с тех пор угроза наводнения миновала. Здесь мы можем полюбоваться на императорские дворцы на Палатинском холме, храмы на Форуме, алтарь Мира императора Августа, Пантеон, катакомбы, Колизей, где устраивались гладиаторские бои и еще…       — Стоп-стоп, — озадаченно моргнув, девушка отмахивается от меня, как от назойливого насекомого. — Остановись, Северус! У тебя великолепная память, ты прочитал миллион книг на интересующую тебя тему, я с этим даже спорить не собираюсь! Но, для начала, может, мы все-таки найдем какую-нибудь гостиницу? Хотелось бы переодеться и привести себя в порядок после дороги. Здесь, если ты не заметил, довольно жарко по сравнению с Англией.       — С дороги, время путешествия по которой для нас составило всего одну секунду, — не могу не съязвить ей в ответ и, заметив насмешливую и слегка ироничную улыбку, киваю с легким вздохом: — Ладно, уговорила. Идем искать приличную гостиницу…       Я сверяюсь с путеводителем по городу, благо общение с местным населением для нас не составляет никакого труда благодаря усилиям опять же моего отца, выдавшего нам артефакты — переводчики своего собственного изготовления. Правда, свой я незаметно прячу в карман, поскольку память Рикмана дает мне возможность вспомнить итальянский язык, который тот знал если не в совершенстве, то на уровне приличного разговорного. К тому же мне предстоит провести целых два года в Тоскане, в нескольких часах езды от Вольтерры.       Города, в который был бесконечно влюблен Алан Рикман…       Города, где мне, наверняка, придется рассчитывать исключительно на свои силы.       Но, с другой стороны, я не думаю, что у меня будет время на исследование окружающей меня действительности. Судя по рассказам Тома, обучение на степень Мастера — тот еще ад. Я даже не уверен в том, что у меня останется достаточно времени на самый обычный отдых.       Но все это только грядет, а потому никто не помешает нам прямо сейчас насладиться всеми красотами старой Италии.       И начнем мы, пожалуй, сразу после заселения в гостиницу, с прогулки в…       Неприятным открытием для меня становится тот факт, что я, чрезмерно увлекшись открывшимися предо мной перспективами детального изучения столь любимой Рикманом Италии — совершенно забываю о том времени, в которое попала моя душа. То, что вокруг меня не две тысячи шестнадцатый год — вызывает одновременно и грусть, и досаду.       Причем досада на то, что в семьдесят восьмом еще царит махровое пуританство***, явно преобладает, живо напоминая мне суть тех, порой трудноразрешимых проблем, с которыми сталкивался в этом же времени Рикман, всякий раз выезжая за пределы Лондона вместе с Римой. Отсутствие брачного свидетельства не давало им возможности селиться в семейные номера, и, вдобавок, вызывало шепотки и косые взгляды за их спинами, бросаемые на них украдкой сотрудниками многочисленных отелей.       Я же благополучно успеваю забыть об этом, поскольку приблизительно в середине восьмидесятых годов эта ситуация постепенно начинает меняться, в результате чего наступает определенная свобода действий и заметное послабление норм морали.       Но вся соль нашей нынешней проблемы состоит в том, что мы с Петуньей в настоящий момент находимся в том самом пуританском семьдесят восьмом, и первый же косой взгляд, брошенный в нашу сторону портье, воскрешает в моей памяти все, что с большим облегчением было «сложено на полку» ненужных воспоминаний.       Я наклоняюсь к девушке и с абсолютно бесстрастным выражением лица сообщаю ей на ухо:       — Милая, у нас с тобой есть два выхода из этой ситуации. Первый — убраться отсюда и поискать другой отель, где с вероятностью в девяносто девять процентов ситуация повторится. Либо же применить магию против этого поборника нравственности и остаться здесь. Решать тебе.       — Второе, — решает она практически мгновенно. — Я устала и хочу в душ. Тут неимоверная жара. А бродить еще пару часов по городу в поисках нового отеля — нет уж, увольте.       — Как скажешь, — киваю я, а уже в следующее мгновение портье, приложенный мной заклинанием «Конфундус», которое строго-настрого запрещено к применению к магглам Британским Министерством Магии, регистрирует нас, вследствие чего мы становимся счастливыми обладателями ключа от семейного номера.       И лишь спустя некоторое время, поднявшись вместе с Петти на лифте в тот самый номер, я осознаю, какую злую шутку сыграла с нами судьба. Или же моя нарочитая беспечность…       Кровать-то в номере — только одна…       Впрочем, и этот вопрос Петунья решает с легкостью. Старательно не замечая моего смущения, она пристально разглядывает достаточно просторную гостиную, примыкающую к спальне, и широким жестом указывает мне на неширокий диван, стоящий посреди комнаты.       — Ты будешь спать здесь.       Я только киваю в ответ на это безаппеляционное заявление и безропотно начинаю разбирать наши сумки, уступив девушке право первой принять душ после прогулки, совершенной нами по городу в поисках временного пристанища.       В этот день после торопливого обеда мы посещаем знаменитый Римский Колизей, потратив на осмотр этого поразительного сооружения около трех часов. В оставшееся до сумерек время (а итальянские ночи, надо сказать, разительно отличаются от английских, их чернильно-непроглядной темнотой) мы, неспешно прогуливаясь по улицам города, которые так не похожи на улицы хорошо знакомого Рикману современного Рима, добираемся до Римского форума, по пути обсудив тщательно осмотренную нами Триумфальную арку.       В полуразрушенных храмах, посвященных пантеону римских божеств, неторопливо бродя по развалинам, бывшим когда-то частью древнего города, мы совершенно забываем о времени и выбираемся на улицу лишь после объявления гида о том, что музей закрывается.       Перекусив в небольшой траттории, встреченной нами по ходу движения, Петти предлагает отправиться в гостиницу. Причем пешком, как самые обычные магглы. Мы кружим по заполненным такими же, как и мы, путешественниками, улочкам совершенно бесцельно, сворачивая всякий раз туда, куда взбредет нам в головы, и совершенно неожиданно набредаем на небольшой, но уютный парк, который предоставляет щедрый приют нам и нашим уставшим от долгого хождения ногам на целый час.       — Знаешь, — в конце концов говорит Петти, внимательно оглядевшись по сторонам и повернувшись ко мне, — я начинаю думать, что аппарация не такая уж и плохая штука. Мы же можем?..       Я киваю и торопливо поднимаюсь с парковой скамейки.       — Я и сам хотел предложить. Еще одну подобную прогулку до нашей гостиницы, боюсь, я просто не осилю. К тому же, я понятия не имею о том, куда мы с тобой забрели. Так что твою идею поддерживаю. Полетели?       Весь второй день мы полностью посвящаем осмотру Ватикана. «Город в городе» представляет собой невероятное по размеру и внушительности зрелище. Площадь Святого Петра, расположенная перед носящим имя этого же святого собором, представляет собой два совершенно симметричных друг другу полукруга, в центре которых возносится ввысь обелиск, который, если судить по сопроводительной табличке, был доставлен в Рим императором Калигулой из Египта. Есть на ней еще и пара фонтанов, но после изумительных фонтанов Принц-мэнора меня уже мало что может удивить.       Папский дворец вызывает у нас неодолимый интерес, но, к сожалению, внутрь этого здания, носящего название «Ангельского дворца», попасть простым туристам невозможно. А на вопрос Петуньи о том, могу ли я применить то заклинание, с помощью которого вчера мы «уговорили» нашего портье, я медленно качаю головой.       — Италия, Петти… здесь магов в разы больше, чем на всех Британских островах, вместе взятых. Я уверен в том, что в охране дворца наверняка присутствуют помимо магглов еще и маги. Ты же понимаешь, что церковники еще во времена инквизиции знали о существовании колдовства? А к чему уничтожать то, что может принести тебе пользу, ты так не считаешь?       Она задумчиво смотрит на колоннаду, за которой скрывается вход в папскую резиденцию, и со вздохом кивает:       — Знаешь, ты прав. За этот год я настолько привыкла к тому, что с помощью колдовства можно решить практически любой вопрос, что начинаю уподобляться Лильке, думая, что магия может стать инструментом в достижении абсолютно любых целей. Не хочу быть такой, как она. Прости за глупую идею, Сев.       Я смотрю на ее грустное лицо и, неожиданно для себя, да и для нее тоже, заключаю его в плен своих ладоней и осторожно целую ее губы, совершенно не обращая внимания на окружающую нас толпу туристов.       Вообще, получается, что это наш второй, по сути, поцелуй после первого, случившегося еще год назад в моем старом доме. После того поцелуя, мы долгое время старательно делали вид, что все осталось по-прежнему. Но теперь, после заключения помолвки, на которую, в отличие от Лили, мы пригласили ее родителей (проведя ее, разумеется, в доме Снейпов), по какой-то неясной причине мы не уделяем никакого внимания этому вопросу. А то, что произошло сейчас… вероятнее всего, отец предупреждал меня именно об этом перед нашим отъездом из Англии, закономерно опасаясь, что романтика старой Италии может вскружить нам головы.       И, не знаю как с Петти, но со мной это определенно уже происходит. А потому, я осторожно отстраняюсь, не позволив этому робкому поцелую перейти в нечто большее, и нежно провожу подушечкой указательного пальца по ее губам.       — Я рад, Петти, что ты это понимаешь. Ну что, идем? Тут есть на что посмотреть и без этого здания.       Она открывает глаза, которые закрыла в момент соприкосновения наших губ, и, внимательно взглянув в мое лицо, кивает:       — Спасибо, Сев. И да, ты прав. Идем скорее.       Следующие три дня мы проводим в Милане, переместившись туда при помощи обычного стационарного камина, расположенного в Римском отделении Министерства Магии. Причем самое удивительное, что магический квартал Рима, а, точнее, один из его многочисленных входов, находится прямо на территории Ватикана. И обнаруживает его именно Петти, заметив скрывшегося прямо на наших глазах в неприметной для прочих двери мага.       Ну, а кем бы еще мог быть человек, облаченный в классическую мантию?       Интересно, что туристы, которых здесь невероятное множество, не обращают внимания на столь непривычную одежду ровным счетом никакого внимания. Или я прав, и итальянские маги прочно обосновались среди людей, особенно не скрываясь, или здешняя публика не придает значения некой эксцентричности отдельных индивидуумов.       Собственно, мы попадаем на широкую улочку в классическом Итальянском стиле — своеобразный аналог Диагон аллеи, последовав за этим замеченным нами магом после недолгих раздумий. Обязательное отделение Гринготтса с гоблинами-стражами у входа, лавки, аптеки, кафе. Пара уютных ресторанчиков, в одном из которых мы решаем перекусить. Переговорив с парой магов, выбранных Петти за их «дружелюбный вид», мы узнаем именно от них все подробности перемещения по территории Италии. А потому, после посещения ресторана гуляем уже целенаправленно, и, наконец, свернув за угол одного из домов петляющей улицы, буквально натыкаемся на вход в Министерство Магии. Самый обычный, надо сказать. Никаких зачарованных унитазов или телефонных будок.       Не знаю, по какой причине Джо решила изобразить столь нелепые способы посещения Британского Министерства (которые, к слову, вполне себе работоспособны в этой реальности), но здесь все легко и просто: несколько пологих ступеней и тяжелая двустворчатая дверь, ведущая в святая святых магического мира.       Именно оттуда мы и перемещаемся в Милан, вернувшись сюда поздним вечером, все-таки завершив экскурсию по Ватикану и забрав свои вещи из гостиницы.       Город производит на нас неизгладимое впечатление. Рикман бывал в нем однажды, но, будучи поглощенным работой и встречами, которые состоялись у него по приезде, изучить его как следует, погуляв по древним улочкам, Алану не удалось.       Я исправляю эту вопиющую несправедливость с огромной радостью, а потому, сразу после заселения в первый же встреченный нами по пути отель, в котором мне в очередной раз приходится воспользоваться «Конфундусом», весь первый день мы посвящаем бесцельному блужданию по улицам.       Отмечая для себя очередную достопримечательность, которую жизненно необходимо изучить как можно ближе и лучше, я, в какой-то момент, обнаруживаю себя стоящим перед театральной афишей, висящей на стене неприметного дома на Via Rovello.       Не самый популярный из итальянских театров, начавший свою работу, насколько было известно Рикману, в тысяча девятьсот сорок седьмом году, но, тем не менее, все же завоевавший свою нишу в театральном мире. Алана интересовал итальянский театр, а потому он с огромным энтузиазмом разыскивал новые, никому не известные факты развития театрального искусства в Италии, с радостью знакомился с людьми, связанными с этим направлением деятельности.       Разумеется, бывая в Италии, не упускал случая посетить какой-либо театр, делая, как правило, случайный выбор, и наслаждаясь театральной постановкой, благо знание языка позволяло ему делать это в полной мере.       Но именно в этом театре, насколько я помню, он не был. А идея великолепна — постановка пьесы Шекспира «Буря»****, одной из самой последних пьес в творчестве писателя. Рикман не только видел видел ее, причем в различных постановках, но и сам принимал непосредственное участие в этой пьесе в 1978 году в Стратфорде, исполнив роль Фердинанда в Королевской шекспировской компании (RSC). Но вот видеть этот спектакль в исполнении труппы итальянского театра ему не довелось.       — Тебе нравится театр? — спрашивает у меня Петти именно тогда, когда мою заторможенность уже нельзя объяснить ничем иным, и я, сохраняя созданный мной образ, пожимаю плечами:       — Откуда мне знать? Я не был там никогда. Ты же понимаешь, что в том обществе, в котором я жил ранее, не принято было расхаживать по театрам.       В моем голосе против воли звучит некая горечь. и Петти мгновенно обнимает меня, обвив руками за талию и пряча лицо на моей груди.       — Сев, прости меня... а давай сходим? Думаю, тебе понравится, — осторожно спрашивает она у меня, чуть выгнувшись в моих руках и заглядывая в мои глаза. — Я практически уверена в этом.       — Давай, — киваю я, даже не задумываясь. - Мне тоже так кажется.