Работа над ошибками. Часть первая.

Бечено — olegowna, stazy2.       Утро приносит с собой, помимо солнечных лучиков, весело разбегающихся по каменным плитам пола Больничного Крыла, дополнительные новые открытия.       Во-первых, я, совершенно случайно выругавшись при попытке надеть застиранную тряпку, которая в понимании Снейпа является школьной мантией, внезапно осознаю, что делаю это на итальянском языке. Застыв на мгновение и «проинспектировав» свою память, понимаю, что знаю помимо него еще и французский. Интересно, а это сохранилась моя память или же Снейп тоже владел этими языками? Хотя откуда бы ему? Может, позже он и выучил бы их, но пока что…       Нет, это, определенно, мое, доставшееся мне в качестве «бонуса» из прошлой жизни. А еще, немного покопавшись в голове Снейпа, понимаю, что, по счастью, обладаю полным доступом к памяти несчастного парня, павшего в неравной борьбе с «Мародерами». Иначе никак не объяснить тот факт, что латинское название на стеклянном флаконе, стоявшем на прикроватной тумбочке, не вызывает никакой сложности при его прочтении. Интересно, а умение разбираться в том самом зельеварении, которого так боялись ученики, сохранилась? Потому что если нет, то…       Что ж, надежда умирает последней. А потому я мысленно бросаю в адрес «мисс Элис» свое «Спасибо», и… не получаю никакого ответа.       «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти?»       Думаю, это так. Ее миссия, какой бы она ни была — выполнена: Алан Рикман умер в том, другом мире, и уже наверняка покоится с миром, как и душа здешнего Северуса Снейпа. Я же, получив некоторое количество бонусов в результате этого перемещения душ, остаюсь в этом чужом мире в полном одиночестве. Теперь только от меня зависит, какой станет дальнейшая судьба этого парня. Моя новая судьба.       Пару раз, ругнувшись себе под нос, пытаясь разобраться с застиранным едва ли не до дыр недоразумением, называемым здесь школьной мантией, я осознаю еще одну, несомненно, важную истину: книги Джоан в большинстве случаев не лгали — Снейп и в самом деле ходит по школе фактически в обносках. И еще с жирными волосами. В этом я убеждаюсь в следующее же мгновение, запустив в собственную шевелюру чуть подрагивающие от волнения пальцы.       Ну, уж нет, дорогой будущий профессор! Так дело у нас с вами не пойдет! Я просто до крайности чистоплотен и аккуратен. И я — не вы. А значит, первое, что я сделаю — это приведу ваше тело и вашу внешность в полный порядок.       В любом случае с чего-то же надо начинать…       После того, как та особа, оказавшаяся школьным медиком, или, точнее, колдомедиком, по имени мадам Помфри, отпускает меня, напоив перед выпиской парой отвратительных зелий и нагрузив в придачу кучей рекомендаций, мне приходится решать неожиданно сложную дилемму. Между двумя желаниями: пойти на завтрак в Большой Зал Хогвартса и посещением душа, я, немного поразмыслив, выбираю второе. От голода еще никто не умирал, а вот привести себя в порядок мне явно не помешает.       Добравшись до родных подземелий (а книги Джоан не лгут и в этом, потому что спальни факультета Слизерин расположены именно там), я останавливаюсь перед портретом какого-то средневекового рыцаря, смотрящего на меня с явным презрением.       — Чистая кровь, — произношу на автомате, глядя в его исказившееся недовольством лицо и, входя в помещение, вход в которое освобождает мне отъехавший в сторону портрет, и которое наверняка является той самой знаменитой гостиной Слизерина, с трудом сдерживаю смех. Штампы, похоже, никто не отменял. И хорошо, что такое понятие, как «память тела», все-таки существует. Иначе мне было бы совсем тоскливо.       — О, явился, — в голосе, «поприветствовавшем» меня так своеобразно, звучит точно такое же легкое презрение, какое привиделось мне в глазах портрета. — Думал, ты так и сгниешь там…       Захлебнувшись воздухом и с трудом удержав кашель, я, бросив нечитаемый взгляд в сторону говорившего, узнаю в нем (опять же спасибо твоей памяти, Северус) чистокровного мага Рейнарда Мальсибера. Да уж, судя по всему, отношения между чистокровными и прочими категориями магов здесь крайне напряженные…       Не пожелав отвечать на откровенную провокацию, молча иду в спальню. Хм, а вот описывая их, Джоан явно ошиблась: спальни студентов рассчитаны не на двух-трех человек, как утверждала она в своем опусе, а являются индивидуальными. Впрочем, возможно, это только для старшекурсников, но тем приятнее. Значит, мне стоит выучить… а, нет, я уже «знаю» несколько хитрых заклятий, которыми можно запереть дверь и защитить свои вещи.       Хотя, что там защищать?       Никогда не считал себя приверженцем Большой моды, совершая покупки по мере необходимости и предпочитая всем остальным стилям — консервативный, изредка разбавляя его спортивным. Но сейчас вещи парня, вытащенные мной из огромного сундука, стоящего в изножье кровати и разложенные на ней же, вызывают у меня желание побиться головой об стену.       И ЭТО, в его понимании, одежда? Потрепанные, покрытые какими-то неподдающимися идентификации пятнами, мантии. Возможно, от зелий, но все же… белье приводит меня в тихий ужас. Как вообще такое можно носить? И дело тут совсем не в том, что оно старое. Да, серого цвета, как и написала Джоан в своей книге, будто бы и в самом деле подсмотрела, но, тем не менее, чистое. Просто выглядит оно так, как будто пошили его еще в конце прошлого века. И все прочее выглядит приблизительно такое же: пара потрепанных рубашек, на одной из которых обнаруживается наполовину оторванный воротник… еще одни брюки, даже на вид слишком короткие для моего роста. Ни одной теплой вещи. Да мне удивительно, что его до сих пор не затравили представители собственного же факультета… и почему, интересно, Снейп не предпринял никаких мер для того, чтобы привести свои вещи в порядок? Ведь наверняка существуют какие-то чары… не уверен в том, что могу представить себе волшебника или домового эльфа с утюгом в руках. Или он их попросту не знал? Не было интересно? Этакий настоящий ученый, погрузившийся в мир своих зелий?       Впрочем, сейчас я все равно не сделаю ничего. Просто не смогу. Супермаркеты в Хогвартсе, разумеется, отсутствуют, но даже если бы они и были, то… одна пятифунтовая бумажка и несколько серебряных и медных монеток, найденные мной в сундуке, в которых я опознаю те самые сикли и кнаты, явно не позволят мне обновить гардероб. Так что пока займусь только внешностью, а уже потом, после отъезда домой, буду думать…       В ванной комнате меня постигает еще одно разочарование…       Это тело выглядит так, как будто в самые ближайшие дни собирается отправиться на «тот свет» от крайней степени истощения. Хм, возможно мое нежелание пойти на завтрак было чересчур импульсивным. Снейпа надо откармливать. Однозначно. Вон, все ребра наперечет… тонкие, можно даже сказать, что изящные руки без малейшего следа мускулов, бледная, практически прозрачная кожа, сквозь которую отчетливо просвечиваются голубые змейки вен, темная дорожка волосков, ведущая к…       О, а в этом, пожалуй, мне повезло! То, чем природа наградила Северуса, явно… хм, да и поговорка насчет соответствия размера носа с кое-чем другим, кажется, не лжет…       Озадаченно запустив в растрепанную после Больничного Крыла шевелюру и оглядев напоследок собственные мосластые коленки, я решительно встаю под душ, недовольно мотнув головой. Нет уж, Снейп! ТАК отвратительно выглядеть может позволить себе либо истинный гений, которым ты пока что еще не являешься, либо тот, кому абсолютно наплевать на все и всех. Пожалуй, именно это и является нашим вариантом.       Но я буду не я, если не исправлю все это.       Отмывшись до скрипа, и, по возвращении в спальню бросив взгляд на стоящий рядом с кроватью самый обычный маггловский будильник, понимаю, что до начала последнего экзамена…       О, черт! Подскочив, судорожно мечусь по комнате, надевая на себя эти сильно потрепанные, но, к счастью, совершенно чистые вещи. Схватив напоследок сумку, выскакиваю в коридор, не забыв наложить на дверь те самые, защитные заклинания.       Ну что ж, надо сказать, палочка Снейпа, то есть теперь уже моя палочка, оказывается точно такой, какая и была описана Джоан. И ощущается она, как абсолютно естественное продолжение моей руки. Честно говоря, подсознательно я ожидал, что она может «взбрыкнуть», все-таки я — не совсем тот Снейп, но, очевидно, у нас с ним оказывается слишком много схожих черт характера, даже если мне и не хочется в это верить. Да и сама Магия, которую я до этого момента воспринимал, как нечто чуждое, сейчас, с палочкой в руке, ощущается где-то глубоко «под ложечкой», как теплый и пушистый клубок, от чьего присутствия становится так хорошо на душе.       Экзамен по трансфигурации проходит… быстро. Должен признаться самому себе, я не представляю, чего можно ждать от грядущего экзамена, закономерно опасаясь, но реальность оказывается намного прозаичнее. Не знаю, по какой причине Джоан решила, что у Снейпа были нелады с этим предметом?       На деле все оказывается совершенно не сложно. Теоретическая часть экзамена, включающая в себя два вопроса: о структуре трансфигурационных преобразований и основных формулах превращения неживого в неживое, кажется мне сущей ерундой. Хотя я не забываю сказать еще одно «Спасибо» в адрес «мисс Элис». Без памяти, доставшейся мне от Снейпа, вряд ли я смог бы ответить хоть что-то.       Превращение небольшой шкатулки в довольно крупного ворона, хрипло каркнувшего и бросившего на меня недовольный косой взгляд, добавляют мне настроения.       Да и Минерва МакГонагалл оказывается точно такой, какой ее изобразила в фильмах Мэг*. Та самая дочь «шотландских гор», сухая и чопорная дама, на лице которой прочно обосновалось задумчивое и довольно холодное выражение, с подозрением следит за каждым моим действием, облегченно выдохнув в самом конце.       — «Превосходно», мистер Снейп, — поджав губы, произносит она, рисуя пестрым пером оценку в моей зачетной книжке. — Если позволите… — она бросает быстрый взгляд на остальных студентов, торопливо строчащих свои экзаменационные ответы. — До меня дошли слухи, что в этот раз ваше… состояние оказалось крайне тяжелым… прекрасно понимая ваши чувства, я все же хотела просить вас не заявлять на…       — Хм, — я невольно откашливаюсь, забрав документ со стола. Благо экзамен проходит в просторной аудитории, и все прочие однокурсники находятся достаточно далеко от нас для того, чтобы не суметь расслышать это разговор. Но Снейп, похоже, тот еще параноик. Даже не задумавшись, я вычерчиваю палочкой в воздухе сложную петлю, накладывая на нас с профессором и ее преподавательский стол чары, защищающие от подслушивания. — Прекрасно понимаю ваши чувства, профессор, — отвечаю я, скопировав ее фразу и понадеявшись на то, что она не покажется ей слишком издевательской. — Но, возможно, вы не знаете всех подробностей. В этот раз мадам Помфри едва смогла вытащить меня с того света, дважды запуская мое остановившееся сердце, проткнутое осколком сломанного ребра. Впрочем, — я с каким-то удовлетворением смотрю на нее, ошеломленную и только в этот момент осознавшую, чем именно грозила бы ее любимым «Мародерам» моя смерть, — я готов к конструктивному диалогу, профессор. Если вам удастся приструнить этих… молодых людей, я, пожалуй, подумаю над вашим предложением. Если же с их стороны последует хоть один выпад в мою сторону — пусть пеняют на себя.       Она смотрит на меня слишком пристально, словно пытаясь понять что-то, известное одной ей, а затем кивает:       — Приемлемо, мистер Снейп.       Что ж, во всей этой сложившейся ситуации меня радует только одно: я всегда любил учиться, и нынешнее невольное возвращение во времена юности, пусть и не моей, возможность познания чего-то нового, поднимают мне настроение, которое не портит даже презрительный взгляд какой-то рыжей девицы, встретившейся мне на пути в Большой Зал.       Сделав по инерции еще несколько шагов и судорожно сглотнув, я замедляю шаг, ощущая на себе ее взгляд, полный презрения, который буквально просверливает мою спину насквозь, отчетливо поняв, что эта рыжая — не кто иная, как та самая Эванс. «Любовь всей жизни» Северуса Снейпа.       Но разговаривать с ней нет никакого желания, а потому, решив не задумываться сейчас над тем, о чем можно подумать и завтра, я вновь ускоряюсь, не обратив ровным счетом никакого внимания на бывшую подругу Снейпа. Возможно, сам Северус и тосковал по утраченной дружбе, но я, обладая памятью Алана Рикмана, не вижу в этом недалеком, капризном и крайне избалованном ребенке той изюминки, которая была присуща моей Риме.       Все мы утрачиваем что-то важное в течение своей жизни. И дело тут совсем не в том, как примириться с этим фактом и жить дальше, а в том, как мне суметь принять чужую боль, одновременно смирившись со своей, не менее сильной болью.       Снейп потерял свою единственную подругу. Хотя, сдается мне, Джоан была не права, описывая его неземную любовь к Лили Эванс. Откуда бы ей было взяться? Они ведь были совсем детьми. К тому же, если судить по описанию будущей матери мелкого Поттера, данному ей Джо, она была веселой, солнечной, общительной. А Снейп с самого детства был замкнутым ребенком, отгородившимся от окружающих самостоятельно выстроенной им стеной. Так откуда бы между фактически полными противоположностями, смогла возникла безумная любовь?       НЕ ВЕРЮ!       Пятнадцать-шестнадцать лет — пора подростковой влюбленности, которая проходит крайне быстро, едва лишь столкнувшись с реалиями жизни. Влюбленность-то там точно была. По крайней мере, со стороны Снейпа. Вот и у них случилось точно так, как и у сотен других подростков. Их влюбленность не выдержала испытаний, которые преподнесла им реальная жизнь.       Но я, во всяком случае, в настоящий момент не ощущаю внутри себя ничего подобного. Ведь я — не он. Это не я был влюблен в эту бесцеремонную девицу, просверливающую меня презрительным взглядом. Хотя отголоски тоски по утраченной из-за глупой выходки «Мародеров» дружбе наличествует в моем новом сознании, но вот чувства любви определенно там нет. Интересно, и чья-то это была интрига? Или же здесь что-то другое?       Вполне ожидаемым становится и мой вызов на ковер в кабинет директора. И, к слову сказать — Дамблдор совершенно не похож на того, кого описала в своих книгах Джоан.       Холодный пронзительный взгляд, просвечивающий меня буквально насквозь сквозь очки, сдвинутые небрежным жестом на кончик носа. Никаких идиотских колокольчиков в бороде, равно как и разноцветных мантий. Этот директор — не клоун, а самый настоящий управленец. В силу своего жизненного опыта я вижу это настолько отчетливо, что одновременно с этим приходит осознание еще одного факта: от ЭТОГО директора надо держаться как можно дальше. ЭТОТ растопчет и, даже не заметив, пойдет дальше по хладным трупам своих врагов.       ЭТОТ действительно мог отдать мелкого Поттера после гибели его родителей магглам на воспитание.       Разговор выходит ни о чем. Он, разумеется, настаивает на невиновности четверки «Мародеров», я же занимаю нейтральную позицию, не соглашаясь, но и не возражая ему, заявив лишь то, что несколькими часами ранее озвучил декану Гриффиндора: не трогают меня — не трону и я. Один-единственный выпад в мою сторону — и мои воспоминания отправятся в аврорат.       — И «Обливиэйт» не поможет, — добавляю ехидно. — Воспоминания хранятся в надежном месте, сэр.       Разумеется, я блефую, но ему-то об этом откуда знать? И лишь в коридоре, уже после моего ухода из кабинета Дамблдора, мне приходит в голову странная мысль: а не приобрел ли я сегодня врага в лице нашего директора? Вдобавок в моей душе поселяется отчетливое сомнение в том, что Джоан была права, описывая директора Хогвартса. И дело тут совсем не во внешности, а в самой личности Дамблдора. Он выглядит и ощущается, как крайне опасный хищник.       Мысли об этом занимают все мое время в оставшиеся два дня до отъезда из Хогвартса на летние каникулы перед последним, седьмым годом обучения. «Мародеры» обходят меня стороной, Эванс бросает на меня крайне странные взгляды, и мне не понятно: то ли она раздумывает над вопросом — «не помириться ли нам?», то ли наоборот — желает пристукнуть меня, чтобы не мучился сам и не доставал окружающих одним лишь фактом своего существования.       Так и не определившись, я сажусь в Хогвартс-экспресс, уже привычно накладывая на дверь своего купе запирающие заклинания, которые не открыть простой «Алохоморой».       Путь до Лондона оказывается достаточно коротким, хотя я успеваю и вздремнуть, и еще раз тщательно обдумать несоответствия в поведении того директора, которого описывала Джо, и того, кто встретился на моем пути.       Волей-неволей, пока я размышлял об этом, пришлось вспомнить историю своего знакомства с альтернативной «Поттерианой», к поиску и прочтению которой меня побудил совершенно случайно услышанный на киностудии Leavesden разговор двух молоденьких статисток. Разговор, благодаря которому я, к своему удивлению и, в некотором роде, недоумению, открыл работы поклонников творчества Роулинг, которых по каким-либо причинам не устраивала изложенная в романах Джоан история.       И сейчас, если опустить все те сюжеты, при ознакомлении с аннотациями к которым я так и не смог побороть своего искреннего удивления, то остается только принять так уверенно предлагаемую новоявленными писателями идею: директор Дамблдор не такой уж и святой. А, скорее, наоборот.       Впервые столкнувшись с понятием «Дамбигад» в одном из таких рассказов, я довольно долго не мог понять, о чем в этом произведении может идти речь? Ну не ассоциировался у меня добрый и невероятный Майк**, человек, имеющий совершенно потрясающее чувство юмора — с невероятным злодейством.       Правда, однажды решившись на эксперимент и все-таки прочтя один из множества опусов, я с удивлением понял, что зерно сомнения, зароненное автором сего рассказа, легло в благодатную почву. Ведь, если говорить откровенно, Джо оставила достаточно большое количество спорных моментов в своих книгах, не доведя их до логического конца. Моментов, которые были незаметны при прочтении, однако после знакомства с другой, скажем так, «Темной стороной» «Поттерианы» — начинали явственно бросаться в глаза.       А однажды я решился на разговор с Эми и Клэр***, в котором осторожно упомянул обо всех этих альтернативных историях, здраво рассудив о том, что кто, как не мои племянницы, влюбленные с самого детства в героя Северуса Снейпа, будут в курсе новомодных веяний. Вот только я совершенно не ожидал странного взрыва непонятных смешков и насмешливых взглядов в свою сторону.       Мне понадобилось довольно большое количество времени на то, чтобы разобраться с тем секретом, который так тщательно скрывали от меня мои дорогие племянницы. А позже, все-таки разобравшись, я искренне поблагодарил Бога за то, что еще одна сторона подобного «творчества» обошла меня стороной, не сумев привлечь мое внимание непонятным словом «Снарри». Ибо кто в здравом уме может представить себе профессора Снейпа без памяти влюбленным в Гарри Поттера?       Лично для меня это было чем-то… не могу сказать, что отвратительным, поскольку толерантность была заложена в моей крови, наверное, с рождения, что, надо сказать, очень помогало мне в моей работе. Ведь подавляющее большинство людей творческих профессий предпочитали отношения именно со своим полом. Да и одна из моих работ, в которой я, после недолгих уговоров, решился на рискованный, но достаточно интересный эксперимент, показала, что отвращения это у меня не вызвало. Но и желания зайти дальше — тоже.       А вот представить своего героя в романтических отношениях с тем, кого он, согласно замыслу Джоан, ненавидел едва ли не с самого рождения… нет, возможно, в этом что-то и было для малолетних девчонок, умирающих от тоски по мрачному зельевару, но для меня эта мысль оказалась совершенно неприемлемой.       В результате выведенных по здравом размышлении умозаключений, Эми и Клэр получили от меня довольно внушительную взбучку с пожеланием не совать свой нос в то, что их совершенно не касается.       Ведь, несмотря на то, что я не любил этого героя — я все равно ассоциировал его с собой. Как и любого другого персонажа, которого мне довелось сыграть в моей жизни.       Полностью погрузившись в размышления, я возвращаюсь в реальность только после того, как с удивлением ощущаю внезапную остановку поезда. За окном обнаруживается шумный перрон, полный взрослых магов в разноцветных мантиях и каких-то невообразимых маггловских одеждах (что ж, в этом Джо, как ни странно, оказалась права), детвора, радостно покидающая знаменитый Хогвартс-экспресс и бросающаяся в объятия встречающих их близких.       Итак, передо мной та самая знаменитая платформа 9 и ¾. Вид ее, скажем так, с обратной стороны.       Терпеливо дождавшись, пока последний студент покинет вагон, я неторопливо выхожу на перрон, мысленно благословляя тот факт, что я, во-первых, уже совершеннолетний, а значит, могу спокойно колдовать и за пределами Хогвартса, а, во-вторых, чары облегчения веса, наложенные на мой сундук, существенно упрощают мою жизнь.       Что ж, оказавшись на перроне, я, проталкиваясь сквозь уже изрядно поредевшую толпу, отхожу в сторону, в тот самый угол, в котором, согласно памяти, доставшейся мне от Северуса, Снейп всегда встречался со своей матерью. И который сейчас, ожидаемо, оказывается пуст.       Вот и началось…