Take away my pain

Прямой удар в челюсть, заставляет отойти на несколько шагов назад, от чего парень уже плюется кровью, но лишь скалится в улыбке, занося кулак для удара, в который наверняка вложит весь свой гнев, который накопился за день. Хотя нет, за последние несколько лет. Он чувствует солоноватый привкус, отдающий железом во рту, в то время как теплая жидкость скатывается по подбородку. Так даже лучше. Если уж и драться, то именно с этим вкусом. Он даже не старается уворачиваться, буквально подставляя себя под удары. Ему плевать, ведь он ничего не чувствует. Чувствует его вторая половина, которая наверняка уже корчится от боли где-нибудь у себя дома. Но у него другие планы, он не собирается кого-либо искать, влюбляться, не собирается останавливаться на пути к своей цели. Тот, которому он только что зарядил воет от боли, придерживаясь за колено и падая под ноги Еноха. Вон он – запах победы, витающий в воздухе, пропитанном пылью и каплями крови. О’Коннор поднимает за подбородок лицо скулящего парня и криво улыбается. Ему нравится смотреть на то, как люди пресмыкаются перед ним, умоляя остановиться, хотя и сами напросились. - Сукин сын, - шипит Енох, наклоняясь к ублюдку, майка которого превратилась в черт знает что, из-за грязно-бурых пятен, половина из которых принадлежит самому О’Коннору. - Хватит, я все расскажу, - голос парня похож на скрежет несмазанных петель, так же действует на нервы. Енох и сам понимает, что с него достаточно, но не может остановиться, не может отказать себе в чертовом удовольствии въебать ему еще раз кулаком по лицу, на котором кажется не осталось живого места. Он вздыхает и снова пристально смотрит на напуганного парня, который орет что есть сил. Какой же он глупый. Крик не снимает боли, а лишь побуждает для еще одного смачного удара, от которого изо рта у чрезмерно крикливого паренька вылетает пара зубов и слишком уж много слюны, смешанной с кровью. Не стоило его так бесить. - Я в тебе не сомневался мальчик мой, - мягко говорит Енох, убирая за ухо растрепавшиеся волосы парня, отчего тот снова принимается скулить. - Кто тебе нужен? Я все расскажу! – он хнычет как сучка, просящая очередной дозы. - Все кого ты знаешь. – все же ему пришлось успокоиться, от трупа смысла бы не было, да и начальство опять наверняка сделало бы выговор и вычло из зарплаты на сожжение в крематории его жалких ошметков. - В моем доме…в моем доме…в моем доме, - парень покачивается из стороны в сторону и словно обезумевший повторяет одни и те же слова. - В твоем доме, что? – настойчиво произносит О’Коннор, щелкая зажигалкой и делая первую затяжку. - Блокнот, там все имена, там все, все, все… - да, кажется по этому ублюдку действительно плачет психушка, где он и сгниет перебираясь от кровати до зарешеченного окна. - Следовало сразу сказать, не так ли? – Енох выдыхает смольный дым в изувеченное лицо, которое уже заплыло от ссадин и гематом. Он пинает парня в груды, заставляя его повалиться и неспешно идет к двери. Очередная маленькая победа и еще один недостающий паззл для расследования. Впрочем, ничего нового, он привык так работать. В мире вообще не много таких отчаянных ребят, которые позволили бы кому-то наброситься на себя и избивать до полусмерти, все тряслись за своих «избранных», за своих любимых. К черту любовь и все что связанно с этой непостоянной сукой. Похоже это и было главным правилом О’Коннора, который уже оказался по ту сторону железной двери. - Отличная работа! – начальник похлопывает его по плечу, - иди в отделение госпиталя, ребята тебя подлатают, а потом марш в квартиру этого, - он кивает на закрытую дверь, за которой слышатся судорожные всхлипы. - Я всегда на высоте. – начальство у него на короткой ноге. Где еще они смогут найти подобного идиота для выполнения такой грязной работы? Все были словно помешаны на поисках своих половинок и пеклись о них, словно нашли нечто действительно важное, ведь если чувствовали боль они, то их избранные страдали ровно так же, ощущали тоже самое. Для Еноха же действительно важным было найти убийц своего отца, который всю свою жизнь посвятил службе в полиции, отлавливал наркодиллеров, закрывал наркопритоны, спасал людей от этой дряни, пока в конце концов не нарвался на того, кто его пристрелил. Мать не прожила и полугода, повесившись в один из летних дней в его комнате. Еноху тогда едва исполнилось восемнадцать. Она бросила его в трудный для них обоих момент. Именно тогда он и понял, что даже материнская любовь не может сохранить человека, не может его уберечь. Отрекаясь от всей этой розовой чуши и соплежуйства – ты отрекаешься от боли, которая неминуемо за ними следует. Ему не было даже совестно за то, что он делится своей, хоть и физической, но все-таки болью с тем, кому он предназначен по судьбе. Единственное на что он надеялся, так это на то, что никогда не встретит ее или его, не увидит измученные глаза, не будет оправдываться за свои поступки. Он шагает по длинному белому коридору особого отдела полицейского управления в другой корпус, куда отправляют раненных сотрудников. Это здание вообще кажется неживым, таким же мертвым, как и он внутри, таким же пустым. Методы полиции, по крайней мере именно их отдела, никогда не были человечными и это как нельзя кстати подходило Еноху, которого к слову побаивались, считали сумасшедшим. Он же в свою очередь считал обезумевшими других, веря в то, что искать то что сделает тебя слабым как минимум глупо и как максимум опасно для жизни. Как его только не называли: эгоистом, чёрствым, параноиком, ненормальным. Что ж, таковым он наверное и являлся. В госпитале как всегда людно. На койках валяются раненные ребята из групп захвата, грубо выругивающиеся, пока их латают медики. О’Коннору было и невдомек, что такое чувствовать боль, каково это, корчиться и кричать нечеловеческим голосом от переломанных конечностей, всю свою боль он отдавал человеку, которому не повезло оказаться его судьбой. - Как всегда удачно? – спросила милая медсестричка, которая принялась зашивать рану на его лбу, зачем-то вколов новокаин. - Со мной не бывает по-другому. – отрешенно кивает О’Коннор, забывая, что в его коже торчит медицинская игла, от чего девушка вскрикивает и заставляет его сидеть ровно. - Аккуратнее, Енох! Ты же знаешь, что кому-то сейчас невероятно больно! – она всегда волнуется за каждого. - Я в тысячный раз повторяю, что мне плевать, запомни уже. – как же его заебало говорить это по несколько раз на дню. - Ты просто не понимаешь что это такое! – шипит она, морща аккуратный носик. - Не лезь не в свое дело, мне на-пле-вать. – нараспев отвечает парень, откидываясь назад в удобном кресле и отводя взгляд от яркого белого света лампы. - Рано или поздно ты пожалеешь о своих словах, О’Коннор. – она кажется даже обижена. В конце концов это не ее дело.