sui caedere

Печальный сигаретный дым от растаявшей в руках сигареты сплетался с порывистыми струйками осеннего воздуха. Небо угнетало своими иссиня-серыми тучами. Дорога от кладбища. Кованые заборчики и калитки окрашены в привычные цвета, они прячут за собой кучу трупов, остывший мрамор, тусклые колоски. А за горизонтом сожженные поля и высохшие реки. Ну нет тут жизни. Нет. Нет. Нет. Нет, она не могла уйти. Даня прижался мокрой от слез щекой к стальной калитке. Его кисти крепко схватились за железные прутья, а тело рухнуло к земле. Его сердце отказывалось перекачивать кровь, колени опустились в глину, острые камни вонзились в синеватую кожу. Губы сначала слегка разомкнулись и испустили тихий звук, который моментально унёс за собой воздух, потом несмело прозвучал первый пронзительный возглас, переросший в душераздирающий крик. Уголки рта горели, глотка ныла от острой боли, а кулаки выбивали костяшки о металлические столбики. Слова, которые он не успел сказать ей, тонули в ударах, воспоминания и мысли порхали в поникшей голове. Фразы случайно убегали с языка и постепенно превращались в горький диалог, уходящий в один конец:

Милая Лиза, Ты теперь не помнишь ничего. Ты не дышишь, ты не чувствуешь. Моя хорошая девочка, ты исчезала также в прошлогодний сентябрь. Ты ограничила общение, умерла для ютуба, что говорить о родственниках. Я навсегда удержал в памяти тот день, когда поднимался по твоей парадной все выше и выше, все сильнее поражая органы страхом. Я боялся увидеть там багровую ванну или рассыпанную гремучую смесь из ядовитых препаратов, а возможно опрокинутую табуретку. Потом я тихо дверь толкнул, сижку пальцами сжал так, что она даже потухла, да там фильтр уже был. Под ногами хрустело что-то, а я мечтал бесшумно. Доковылял вообщем до спальни, а там ты лежишь. Свернулась комочком, сжала так крепко подушечку и сопишь, когда увидел, как под маечкой грудная клетка расширяется, чуть не заплакал от облегчения. Сел на краешек кровати, помню, погладил волосы нежно, аккуратно. Одеяльце поправил. Потом поднял пару бутылок с пола. Родная моя, ну сколько раз я просил тебя не пить дешевый портвейн. Когда ты проснулась, Лиза, ты так мне улыбнулась, что я кажется заново влюбился. Мы не встречались, мы просто любили без формальностей. Я шепотом пообещал приготовить тебе чего-нибудь. Ты мягко кивнула и опустилась на свое солнечное покрывальце. А на кухонном столе я обнаружил записку. В ней ты прощалась со мной и другими там…друзьями. Дрожащими руками я схватился за эту полупрозрачную бумажку и поплелся к тебе. Опускаюсь на колени пред постелью твоей, протягиваю письмо, а у самого слезы текут, так стыдно стало за человеческие слабости, я даже в простынь уткнулся, не хотел я, чтобы ты меня, мой ангел, видела таким. А ты руку мне на шею положила, щекочешь так слегка ноготками и целуешь меня в волосы, спину рукой обхватила и прижалась. — Данечка — ты шепчешь мне в волосы…ну шептала. Начала меня успокаивать, утешать как только можно. Я потребовал год. Год на то, чтобы переубедить тебя. Год на то, чтобы ты почувствовала радость от жизни. Год на то, чтобы ты осталась. — Да — ты согласилась.

Он замолчал, открыл глаза и вдохнул немного успокаивающего кислорода.