Ну, а после...

Прошла уже неделя с того дня, когда взорвали морг, когда убили друзей-хакеров Тихонова, а самого его ранили в бедро и плечо. За это время никто из компьютерного отдела не мог приблизиться к столу начальника. Место стало как табу, после всех случившихся событий. Ваня, конечно, не возражал, даже пытался убедить коллег, что напоминания о диске не приносят дискомфорта, но, несмотря на это, Холодов, вспоминая потухшие глаза Тихонова, отгонял всех от его стола. В квартиру Вани, на время его болезни перебралась Рогозина, хотя сначала парень яростно возражал. Каждый день после работы она приезжала к нему на квартиру и заставала в одной и той же позе: коляска у окна, форточка распахнута, а сам Ваня сидит и ничего не выражающим взглядом смотрит на улицу: на прохожих и автомобили. И сегодня ситуация повторилась. Галина Николаевна прошла в комнату, закрыла форточку и повернулась к парню. Ей было больно смотреть на него — пустой взгляд, худые ноги… Ваня почти ничего не ел, вяло отвечал на её звонки с работы, плохо спал, мечась на кровати во время кошмаров. — Ваня, как ты себя чувствуешь? — она села напротив него на стул и осторожно взяла его за руку. Парень чуть сжал её ладонь и повернулся лицом к начальнице. Та про себя вздохнула — на печальном лице были видны дорожки слез, глаза были покрасневшими и губы дрожали. — Галина Николаевна, почему… так? Та не могла ответить на этот вопрос. Да и что отвечать? Такова жизнь? Ужасное стечение обстоятельств? А Ваня и не ждал ответа. Он до крови закусил губу, зажмурился и запрокинул голову на спинку коляски. Рогозина встала позади него и положила ладони на холодные, подрагивающие плечи. — Ты обедал? Ваня молчит и лишь качает головой в знак отрицания, а потом распахивает глаза и смотрит в её, уставшие, серьезные, серо-голубые, с капелькой грусти, сожаления и заботы. — Простите, Галина Николаевна… Она, словно очнувшись от каких-то своих мыслей, непонимающе смотрит на него. — Вы устали, а я тут со своими проблемами… — Ты совсем с ума сошел в четырех стенах? — она спрашивает спокойно, смотря на него, глаза в глаза. — Все может быть, — Ваня пожимает плечами и морщится от боли, но чувствуя её успокаивающие поглаживания, прижимается щекой к руке. Она понимающе улыбается, несколько раз ласково взъерошивает его волосы и катит на коляске в кухню. Ставит две порции макарон с сыром в микроволновую печь, наливает чай в кружки и садится напротив парня. Он ест мало, но уже с большим аппетитом, чем в последние несколько дней. Ужин проходит в молчании. После того, как посуда вымыта и все расставлено, Ваня сам катит коляску в гостиную, не позволяя женщине помогать ему хотя бы в этом. С одной рукой это не просто, но он уже привык. Это уже как ритуал, который нельзя нарушить. В гостиной пытается самостоятельно перебраться на диван, но у него не получается, и тогда он умоляюще смотрит на начальницу. Она помогает ему и, несмотря на протест, закутывает в плед. По телевизору вновь показывают старый фильм, и Ваня, убаюканный монотонными звуками, роняет голову на плечо женщины и засыпает. Галина Николаевна улыбается и ласково убирает с его глаз прядки волос, задумываясь о чём-то своём. Ваня — парнишка с искалеченной судьбой. Сначала погибли родители, затем сестра умерла от передозировки, некоторое время он провел в СИЗО, а вот сейчас потерял своих друзей… Рогозина некоторое время сидит рядом с ним, а потом выключает телевизор и осторожно встает, стараясь не потревожить парнишку. Подкладывает ему под голову подушку и укрывает одеялом. Затем мягко целует его в лоб и уходит к себе. А Ваня спит, обнимая одной рукой подушку и незаметно улыбаясь во сне.