Medui

      Поезд задерживался. То ли ударили морозы, то ли у них там что-то сломалось, у этих чертовых паровозов и паровозчиков, но ни один не отправился в тот день вовремя. Оно, кстати, тянулось, точно прилипшая к подошве жвачка, километрами часов стрелка наматывала круги по циферблату, а поезд все не объявляли. Можно, конечно, было доехать до дома на автобусе или попутке, но денег было в обрез, а в поездах работал студенческий.       За это впустую потраченное время она успела забежать в малюсенький книжный – оплот дешевой беллетристики, отвергнуть все предложения настырного продавца, съесть хот-дог в закусочной, угостить хот-догом Куклу, съесть еще один, отказать еще в одном Кукле, покурить, покурить еще раз, потом еще пять раз, сходить купить сигареты, вернуться на станцию.       А вокруг было холодно и уныло. Вокзал был однотонно серый, серыми были и поезда. Серым был дым от сигарет. Серые лавочки, серые люди, серая куртка, серые будни.       Девушка сидела на промерзшей скамейке, даже не думая об угрозе отморожения жизненно важных органов – черт с ними, с органами, лишь бы поезд пришел. Рядом сидела черно-белая голубоглазая Кукла, и для нее серость вокруг не была такой монотонной: она вострила ушки, крутила головой, а когда какая-нибудь из нахальных снежинок попадала ей на нос, Кукла слизывала ее. Иногда собака негромко лаяла. Так, от скуки. И тогда из пасти ее вырывались клубы горячего дыхания, немедленно растворявшиеся в стылой атмосфере. Было холодно.       Девушка поплотнее закуталась в вязаный шарф, пряча в него уши и нижнюю половину лица, шмыгнула носом и уткнулась в телефон. Дома были неотложные дела, которые теперь удачно можно было спихнуть на других, оправдывая сей прискорбный факт неторопливостью работников железной дороги.       – Вы позволите?       Девушка, не поднимая глаз, подвинулась, хотя на скамейке было достаточно места для четверых. Мало ли.       – Прикурить не найдется?       Все так же, уткнувшись в телефон, она передала зажигалку, запоздало вспомнив, что та на последнем издыхании, однако незнакомец щелкнул ею лишь раз. В воздухе заклубился сигаретный дым, наполняя его мнимым теплом и уютом.       – Давно сидите?       Третий вопрос в свой адрес девушка проигнорировать уже не могла. Оторвав от экрана взгляд, пальцы, мысли и все прочие телесные атрибуты, она подняла глаза на незнакомца. Высокий брюнет в сером пальто, таком же сером, как и все вокруг. Ничего особенного.       – Сижу – нет, а вот поезда не было давненько. Часа три, – пояснила она, глядя, как незнакомец стряхивает длинным пальцем пепел, как сигаретка становится короче, как куда-то отходившая Кукла начинает внезапно интересоваться мужчиной и вилять густым хвостом.       – Привет, девочка, – незнакомец улыбнулся собаке, положил руку между острых ушей, потрепал Куклину шкуру.       – Вообще-то она редко с кем так знакомится, – неуверенно прокомментировала девушка, глядя, как псина беспардонно укладывает хитрющую морду товарищу на колени.       – А мне кажется, мы уже знакомы.       Внезапная по своей странности фраза вызвала лишь недоумение. Где она могла его видеть? Незнакомец повернулся, и сердце девушки ухнуло смутными воспоминаниями. Точнее их тенями. Но нет, нет, такие глаза она бы запомнила. Ярко-зеленые, почти салатовые, скорее всего линзы.       И все-таки что-то было не так.       – Таис?       – А… о… откуда?       Зеленоглазый отвернулся и долго, бесконечно долго молчал. Смотрел на пустые пути, на проходивших мимо людей, и ничего не видел. Сигарета медленно тлела в его пальцах, а пепел уподоблялся снегу, смешивался с ним, уносимый сквозняками.       Таис с замиранием сердца ждала, стараясь вспомнить, где, при каких обстоятельствах… Но не могла.       Незнакомец вздохнул, покачал головой, усмехнулся одними губами, произнес:       – Это неважно.       А Кукла все терлась вокруг него, пытаясь испачкать лапами его одежду или на худой конец обслюнявить ее, лизала руки, словно старому знакомцу.       – А вы… как вас зовут? – неуверенно спросила девушка, слыша, что ее голос дрожит осиновым листом. От холода, видимо.       – Трандуил, – просто ответил он и протянул ей ладонь.       Странное имя не кольнуло ее удивлением, не заставило сомневаться – она где-то слышала его… раньше.       – Та… Тая, очень приятно, – пролепетала она, чувствуя, как тепло его пальцев бежит по руке вверх, наполняя каждую клеточку ее тела воспоминаниями. К сердцу.       – Очень, – подтвердил он, с улыбкой кивая куда-то в сторону. – Вон и наш красавец прибывает.       Кто? Что? Таис ошалело посмотрела в указанную сторону и увидела серую физиономию долгожданного поезда, однако никакого восторга по этому поводу не испытала. Наоборот, поезд воспринялся как нечто должное, впрочем, как и отмерзший зад, и вот уже минуту жужжащий в кармане мобильник – все меркло.       Мужчина галантно подал ей руку, помогая отодрать примерзшие части тела от скамейки и все еще улыбаясь. Он был выше, намного выше нее, и было в его облике что-то… нечеловеческое.       – Кукла, мы уезжаем! – окликнул он собаку, и та галопом промчалась мимо кинувшихся врассыпную ребятишек, первой заскакивая в открывшиеся двери.       Таис даже не вспомнила о собаке. Даже не задумалась, откуда он знает ее кличку. Она послушно вплыла в вагон, упала на сидение, Кукла устроилась у нее в ногах, мужчина сел рядом. Поезд успел отъехать прежде, чем девушка разлепила пересохшие губы:       – Мне кажется, я начинаю…       Но тот перебил ее. Накрыл ладонь девушки своей, не дав договорить.       – Не торопись, у нас еще будет время.       А время вдруг из унылой серой улитки превратилось в радужный поток и понеслось так стремительно, что видны были лишь искры, как хвост кометы, как очертания проносившихся домов, как хризолитовые глаза того, кто находил ее снова и снова, в каждой эпохе, в каждой новой жизни, в каждой вселенной, в каждом ее воплощении.

Помни, что всегда буду рядом я. Мой страх проведет меня. Впереди у нас дорога дальняя, позади – следы огня. Превратится в прах больная плоть твоя. Окаменеет кровь до янтаря. После смерти и веков изгнания там, где будешь ты, буду и я. (Anthesteria «Ona»)