***
Стоило Риссе заметить движение у входа в столовую, как дети мгновенно обступили девушку. Каждый ребёнок узнал, как она себя чувствует, и все они наперебой принялись пересказывать всё то, о чём девушка успела узнать от Эммы за чашкой кофе. Рисса не могла не подметить, что Гораций выглядел свежее, чем в последнюю их встречу, и тогда с её души упал тяжкий груз тревоги. Завтрак начался с короткой речи мисс Перегрин, в которой она выразила свою радость, что, наконец, все здоровы и в сборе. Рисса улыбнулась подобному официозу, но улыбка потухла, стоило ей обвести всех взглядом. За столом не было Еноха. — Он часто опаздывает или не спускается вовсе, — словно прочитав мысли девушки, тихо пояснил Гораций. — Все уже так привыкли к его отсутствию, что не обращают на него внимания. — Это же неправильно, — удивилась Рисса. Гораций ничего не мог на это ответить. Он только пожал плечами, предлагая девушке красный виноград. После завтрака мисс Перегрин, как и в любое другое утро, попросила Эмму навестить Еноха, но девушка упрямо мотала головой. — У нас с Джейком сегодня последнее дежурство, нам же ещё столько всего надо успеть! — она махнула рукой в сторону кухни. — Нам нельзя отвлекаться ни на минуту! — Это довольно слабый аргумент, но это правда, — поддержал Джейк, решив, кажется, не спорить с мнением возлюбленной. — О каком дежурстве речь? — скромно вставила Рисса, завинчивания один из пузырьков Еноха, душисто пахнущий перечной мятой. Мисс Перегрин удивлённо посмотрела ей в глаза. — Мы же так и не распределили Риссу в пару, мисс Перегрин, — вспомнила Эмма, оглядываясь на Риссу. — С твоей болезнью это совершенно вылетело из головы! — Рисса, в нашем доме было только трое старших детей: Эмма, Джейкоб и Енох, — объяснила мисс Перегрин. — Старшие дежурят на кухне неделю через неделю. Сегодня, к примеру, последний день дежурства Джейкоба и Эммы. Это значит, что с завтрашнего дня начинает Енох, а помогает ему Гораций, который уже достаточно взрослый и которому можно доверять работу. — Но ведь и я, получается, старшая, — начала Рисса. — Моя дорогая, мы решим это немного позже, когда будет свободная минутка, — перебила мисс Перегрин с извиняющийся улыбкой. — А сейчас, если тебе не сложно, отнеси, пожалуйста, это Еноху. — Конечно, — пробормотала девушка закрывающейся двери, едва успев вытянуть руки и поймать нагруженный поднос. Оглядевшись, Рисса поняла, что осталась одна в пустой столовой. Она не переставала восхищаться тем местом, в котором с недавних пор жила. Поднимаясь по лестнице и считая ступени, Рисса размышляла над тем, как здесь всё удобно: всё чётко по времени, всё слажено, всё устроено. Каждый новый-старый день преподносил сюрпризы, и это было действительно прекрасно. Оказавшись у знакомой двери, девушка подняла в воздух увесистый поднос, так как удержать его в одной руке не могла, а учтиво постучаться было обязательно. — Открыто, — глухо послышалось из-за двери, и Рисса осторожно толкнула её. — Доброе утро, — поздоровалась она с Енохом, замирая на пороге, и ойкнула, озадаченно поглядев себе под ноги. — Кому как, — отозвался сгорбившийся над столом юноша, не потрудившись повернуться к гостье. Девушка осторожно переступила через воинственного вида куклу, так и норовившую проткнуть одним из своих лезвий тонкую резиновую подошву её обуви. Страшная юркая кукла повисла на поднятом ботинке, крепко обхватив грубую ткань двумя ручками, если, конечно, так можно было назвать крючковатые механические лапы, четырьмя другими размахивая в воздухе, лязгая железом. — Чего ты там застыла? — Енох всё же оглянулся, окинув девушку нечитаемым взглядом. — Я принесла твой завтрак, — тихо ответила Рисса, покачивая ногой, стараясь отцепить злобную куклу. Енох перехватил парящий поднос, рассмотрев его с плохо скрываемым интересом. С телекинезом ему не доводилось встречаться вживую. На его рабочем столе не было и дюйма свободного места. Юноша рукой отодвинул на край столешницы кучку металлических деталек, всевозможных винтиков и саморезов, кукольных конечностей и — Рисса глубоко вздохнула от неожиданности, — всевозможных звериных лап. — Если так противно, могла не приходить вообще, — Енох презрительно и недовольно поджал губы. — Уже и подышать нельзя? — колко отозвалась девушка, но поникла под острым предупреждающим взглядом. — Вовсе нет, — Рисса для большего эффекта помотала головой, посмотрев на юношу открытым взглядом. — Это ничуть не мерзко. Всего лишь биология, — она легко пожала плечами. — Я нахожу твой дар удивительным, а не отталкивающим. Енох, казалось, немного оттаял после этого признания, не найдя в словах девушки наигранной лести и лжи. — Перестань его раскачивать, у него скоро голова закружится, — Енох чуть насмешливо оглядел куклу, которую Рисса никак не могла скинуть. Её нога замерла в воздухе. Енох взмахнул рукой и постучал ладонью по столу, и кукла, разжав лапки, грохнулась на пол, послушно и торопливо возвращаясь к своему создателю, а после забралась на стол. — У них может кружиться голова? — с интересом спросила девушка, разглядывая куклу, сложившую механические лапки. Енох изучил её реакцию, снова не найдя фальши, и ответил на пробу: — Нет. — Ах, точно, — протянула Рисса. — Иногда забываю, что они не настоящие живые существа, — добавила она, не представляя, как подогревает этим самолюбие Еноха. — Из органов у них же есть одно лишь сердце. Крови у них тоже нет, и к мозгу она приливать не может. — Приливать нечему и не к чему, — согласился Енох, поворачиваясь к девушке всем телом. — Соответственно, кружиться у них голова не может. — Логично. Ты принимаешь мои настойки? — вдруг спросил юноша. — Да, — кивнула Рисса, растерявшись от резкой смены темы. — Хорошо, — он замолчал, прищурившись, и уставился на девушку немигающим взглядом. В комнате стоял резкий удушливый запах, хоть и не сильный, но не чувствовать его было невозможно. Это было смешение пахучего формалина, спирта, трав и старых книг. Ещё можно было уловить совсем лёгкий, но заставляющий волосы вставать дыбом, запах окислившегося железа — так пахла кровь. А ещё — освежающий, разбавляющий остальные запахи — кофейных зёрен. Рисса облизнула губы — ей даже почудился горький кофейный привкус на языке. Эти гляделки длились не дольше нескольких секунд, которые показались Риссе испытанием. Енох резко развернулся к столу. Девушка попятилась к двери, её взгляд растерянно забегал. Из-под ног юноши выскочила ещё одна кукла, угрожающе клацнув крабьей клешнёй. — Я пойду, пожалуй, — не получив никакой реакции, она почувствовала себя ещё более некомфортно. — Приятного аппетита. Рисса выскочила из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, которую с обратной стороны словно кто-то снова царапал.***
—… я ещё раз повторяю: ты не будешь выходить за пределы дома хотя бы до следующего перезапуска! — с нажимом припечатала Эмма, уверенно сложив руки на груди. — Тебе повезло, что тебе стало лучше, но это вовсе не значит, что ты теперь полностью здорова. Если покой не нужен тебе, то он нужен твоему телу, — закончила она безапелляционно. Рисса вздохнула, с крыльца разглядывая собравшихся в саду детей. Они часто оборачивались в её сторону, требуя присоединиться к ним, весело махали руками и заливались смехом, и девушке очень хотелось выйти к ним, найти хитрого невидимку-Милларда, посидеть под деревом с Горацием или побродить по лесу у озера, но Эмма и мисс Перегрин запретили выходить ей из дома, что звучало смешно, но перечить им было страшно. О занятиях с мисс Перегрин также пришлось забыть на неопределённый срок. Рисса так скучала, как не скучала на многочисленных торжественных приёмах в родном доме. Её не подпускали к входным дверям, ограничили время на чтение и посоветовали побольше лежать в постели, ничем не занимая себя. Минуты тянулись мучительно медленно, и занять это время было решительно нечем. Риссе вновь вспомнилось её детство в родовом поместье и те редкие дни, когда она была свободна от уроков и торжеств. Она чувствовала себя таким же одиноким предоставленным самому себе скучающим ребёнком. Захлопывая прочитанную книгу и открывая следующую, Рисса ворчала, что о ней перезаботятся. Она знала уже совершенно каждую вещь в своей комнате, каждую трещинку в потолке, сколько шагов от её кровати до комода, а сколько — от комода до двери. Рисса подняла с туалетного столика в воздух небольшую бронзовую статуэтку кошечки, повертела её и прикрыла глаза. Что-то было не так. Рисса рассмотрела левитирующую фигурку, вновь зажмурившись. Вместо сплошной темноты скрытые веками глаза видели ту же комнату и в то же время, хоть и было чувство, что она смотрит сквозь полупрозрачную чёрную ткань. Вся комната покачивалась, словно девушка находилась на борту корабля, а угол обзора открывался вовсе на такой, какой открывался с постели Риссы. Стоило ей немного повернуть голову, картинка перед глазами тоже сместилась, и теперь Рисса разглядывала со стороны саму себя. Рисса притянула бронзовую кошку ближе к себе, ориентируясь с помощью этого «взгляда со стороны». Ей никогда не приходилось практиковать такое раньше, и она не помнила, могла ли читать об этой технике, но она догадалась, чем это могло быть. Телекинез — это воздействие энергии на предмет, но предметы также обладали ею. Кажется, при взаимодействии с фигурой у Риссы получилось не только ощутить её энергию, но и воспользоваться ею для того, чтобы связаться с энергией окружающего пространства. Едва воздействие телекинеза прекратилось и кошечка упала в руки Риссы, перед глазами возникла самая обычная темнота. Ей точно было, чем порадовать мисс Перегрин. Повертев статуэтку в руках, Рисса переправила её обратно точно таким же способом. От такого испытания на девушку накатила тошнота, всё же, стоило больше слушать Эмму и меньше напрягаться. Рисса привычно потянулась к тумбочке, но нашла лишь один пузырёк со снотворным-не снотворным. Девушка спешно прощупала все карманы на себе, но все они были пусты. — Вот чёрт! — разочарованно вздохнула она. — Наверное, забыла в столовой.***
На пустом обеденном столе действительно стояли два пузырька, поблёскивая стеклянными боками. Рисса остановилась перед ними, нерешительно протягивая руку и поднимая их в воздух. — Один раз ведь получилось, да? — спросила она саму себя, прикрывая глаза. Перед взором появилась тёмная картинка. Вот только, если в прошлый раз видение было достаточно чётким, то в тот момент всё пространство оказалось размыто, а точка обзора фокусировалась на одном лишь торце стола. Пузырьки почти не двигались с места, но опасно покачивались. В какой-то момент взор застелила кромешная тьма, и руки девушки предательски дрогнули. Послышался звон разбитого стекла, в абсолютной тишине дома эхом отскочивший от стен. — О, боже, только не это! — прошептала девушка, рассматривая разлетевшееся стекло и расплывающуюся тёмную лужу под ним. Рисса присела, ругая себя за глупость. Она торопливо собирала осколки горстями, оборачиваясь, едва заслышав детские голоса на улице или скрип половиц. Девушка зашипела, когда особо маленькие осколки впились в мягкую кожу ладоней, и едва не вскрикнула, стоило жгучим растворам попасть в кровоточащие ранки. — Ну почему же это происходит только со мной? — всхлипнула она, стряхивая осколки в мусорное ведро. На глаза удачно попалась обычная грубая тряпка. Рисса начисто вытерла пол, и после, подумав, выбросила тряпку вслед за стеклом. От волнения тошнота только усилилась, а из-за неудобного положения закружилась голова. Как бы кстати сейчас были настойки Еноха! — Что я ему скажу? — ужаснулась Рисса, осознав, что самое страшное ещё только впереди. Едва она скрылась в своей комнате, с лестницы спустился Енох, осторожно перенося новую партию банок. Он, выучившись на ошибке, уже не нагружал себя ими, а нёс частями. Лучше было сходить два раза, чем взять всё за один и не донести. Енох почувствовал, что что-то не так, стоило ему только перешагнуть порог столовой. Более того, почувствовал он в самом прямом смысле. В помещении стоял терпкий запах трав и спирта, и по пути на кухню он только усиливался. Енох расставил банки по полкам, одну отставив отдельно. Стекло на ней треснуло и использовать её было опасно, так что она уже ни на что не годилась. Юноша приоткрыл дверцу шкафчика, за которым скрывалось мусорное ведро, и удивлённо вскинул бровь. Он точно знал, что ведро выносили совсем недавно, и после завтрака оно оставалось совершенно пустым, но на его дне отчётливо поблёскивали осколки, прикрытые какой-то старой тряпкой. Травяной запах здесь был особенно стойким, и, конечно же, не узнать свои настойки Енох не мог. Конечно, юноша не знал, что произошло здесь четверть часа назад. К сожалению или к счастью, он не обладал таким тонким слухом, какой был у Риссы, но даже без его помощи ему всё было ясно. Вряд ли девушка могла сама их выбросить или специально разбить, так что логично было бы предположить, что это произошло случайно. Но Енох не мог понять, почему же она ничего не сказала ему? Он не отдал бы ей свои травяные сборы, если бы она могла легко без них обойтись. Она нуждалась в них, а взять она их могла только у одного человека во всём доме. Что вообще двигало ею в тот момент, когда она молча закрылась у себя в комнате? Гордость? Смущение? Страх? В любом случае, он знал, что пока она не придёт к нему, жизнь ей сладкой казаться не будет. Енох не считал себя начисто лишённым способностью сочувствовать или жадным до человеческих страданий. Он не исключал того, что производит не лучшее впечатление своим поведением, но настолько искренний страх перед собой встречал едва ли не впервые. Напряжение Риссы, когда она оказывалась рядом, ощущалось настолько явственно, что юноша даже обижался — неужели он правда был так страшен? При всей своей доброте — а она в нём была, Енох был почти уверен, — юноша не мог не позлорадствовать. Рисса была так наивно уверена своём теле, что это вызывало улыбку. Но он также понимал, что она придёт к нему, это всего лишь было вопросом времени и её упрямства.***
В итоге Рисса ещё раз доказала, что умеет терпеть, но этот сомнительный подвиг Енох окрестил не иначе как дуростью. Она не сдалась даже вечером, после традиционного просмотра снов Горация, и, кажется, даже не думала просить у него ещё лекарств. В конце концов поступиться своим упрямством пришлось самому Еноху. Ему самому делалось дурно, когда он смотрел на жмурившуюся от боли и зеленоватую от непрекращающейся тошноты Риссу. Её непонятные принципы, которыми она руководствовалась, сильно утомляли его. Мисс Перегрин волновалась за неё и советовала подняться к себе, Эмма раз за разом отваривала порошок корицы и накачивала им девушку. Еноху стало казаться, что Рисса уже вся пропиталась этой душистой пряностью, ведь этот запах терпким шлейфом преследовал её. Гораций также почти не отходил от неё, и все дети замечали, что что-то не так. Еноху хотелось взять её за воротник и встряхнуть как следует, крича «Тебе не надоело?» прямо в лицо. Все в гостиной косились на неё, замечая её нездоровый вид, и всё это происходило лишь по той причине, что Рисса не хотела подняться на этажом выше, чтобы попросить немного лекарств. Енох перехватил девушку прежде, чем она вышла из гостиной, но после того, как все разбрелись, кто куда. Он не хотел иметь свидетелей своего душевного порыва. Хотя, вряд ли это было им. Было больше похоже на то, что у обыкновенного человека кончилось необыкновенное терпение. — Иди за мной, — коротко велел Енох, двинувшись к лестнице. — Что-то случилось, Енох? — спросила Рисса с долей удивления, послушно следуя за ним. — Случилось, — кивнул он, не оборачиваясь, быстрым шагом направляясь к своей комнате. Девушка немного отставала. Рисса снова неуверенно встала на пороге, не решаясь заходить на территорию Еноха, и поморщилась от едкого запаха. Юноша уверенно перебирал многочисленные стеклянные ампулы и бутылочки на блестящих лакированных полках, стоя к девушке спиной. Рисса съёжилась, начиная понимать. — Закрой дверь. Стой, сама куда пошла?! Я не говорил тебе выходить. Почему ты такая непонятливая? — вздохнул Енох уныло. — Нет, это не то… И это тоже… Рисса попятилась к скрытому в тени углу комнаты, неуверенно оглядевшись. Комната как комната. Не большая, но и не маленькая. В ней было ощутимо прохладнее, чем в комнате девушки, из-за чего её кожа покрылась мурашками, и по-прежнему до зуда в горле пахло химикатами, травами и кофе, что казалось необычным, ведь за столом Енох предпочитал крепкий чёрный чай. Дверь с внутренней стороны действительно оказалась исцарапанной в самом низу, и девушка была уверена, что эти отметины были проделками агрессивных кукол. Мебели в комнате было минимум: аккуратно заправленная кровать, небольшая тумбочка, но зато три шкафа. Один — большой, доверху заставленный банками с заспиртованными органами, подавляющим большинством которых были сердца разных размеров, и располагался он прямо напротив входной двери. Второй шкаф был поменьше, но полок в нём было больше. На половине из них разместились разнообразные пузырьки с целебными настойками и ампулы для инъекций, тюбики с мазями нового времени, бинты, хирургические инструменты. Несколько нижних полок занимали кукольные запчасти и сами куклы — изуродованные, потрёпанные, сломанные, пугающие, но очень любопытные. Третий же шкаф, примерно таких же размеров, был забит книгами, и у девушки загорелись глаза. По большей части они были связаны с медициной. Медицинские справочники, энциклопедии, атласы, очень старые книги общей анатомии в потрёпанных временем обложках и даже современные практичные учебники, которыми пользовались студенты медицинских колледжей. Также среди всех этих пособий промелькнула пара-тройка книг, лишь косвенно относящихся к сфере медицины. Например, старый фолиант о магах и чернокнижниках в обложке из грубой на вид кожи; книга, название которой стёрлось от времени, и можно было разобрать лишь «…в...те…а об…жи…ени… мерт…е...в»; и совсем уж сомнительная книга, название которой было, кажется, на латинском языке, и девушка могла поспорить, что оно как-либо касалось темы загробного мира и тёмной магии. Рисса отметила, что пыли в комнате не было. Она не летала в воздухе и не лежала дымчато-серым слоем на поверхности мебели или пола. Всё было чисто убрано и находилось в строгом порядке, который Енох, видимо, уважал и всеми силами поддерживал. И потому девушка очень удивилась, рассмотрев рабочий стол этого педанта, заваленный всем чем можно и чем нельзя. Всё то, что вмещали в себя три немаленьких шкафа, беспорядочно располагалось на сравнительно небольшом столе. Целые башенки из книг опасно покачивались на самом краю, рядом стояли несколько пустых банок, вокруг них лежали гайки и болты, вероятно, для механических ножек, там же — металлические ванночки с иглами, зажимами и скальпелями, лезвия которых тонким налётом покрывала запёкшаяся кровь, а на некоторых даже алела свежая. Ещё на дальнем краю стола, куда не проникал яркий свет, стояла небольшая клетка, внутри которой свернулся уже знакомый очаровательный чёрный мышонок. Рядом со зверьком находилась полупустая жестяная баночная крышка, очевидно, служившая миской для еды, на самих же прутьях висела обмотанная проволокой пластмассовая бутылка, от которой отходила трубочка — поилка. — Насмотрелась? — едко поинтересовался Енох, поворачиваясь и впихивая в руки Риссы две уже знакомых бутылочки. — Я надеюсь, впредь ты будешь аккуратнее, а в случае повторения неприятности — поборешь свою гордость и снизойдёшь до меня сама. — Нет, — тихо ответила девушка, отворачиваясь под колючим взглядом юноши. — Твоё право, — холодно отозвался он, отходя от Риссы. Девушка открыла пузырьки, сделав по глотку из каждого, даже не морщась от горького вкуса — слишком желанными и нужными были эти настойки. — Нет, я не это имела в виду, — торопливо добавила она и отшатнулась к захламлённому столу, едва не потеряв равновесие — кукла самозабвенно втыкала в ноги девушки свои руки-ножи. Рисса привалилась к поверхности стола, уперевшись ладонями, и почувствовала, словно в одну из них воткнули такие же кукольные лезвия. — Я не хотела говорить тебе не из-за своей гордости, а потому что боялась, что ты будешь рассержен на мою криворукость. Енох нахмурился и тут же усмехнулся тому, что его логическая цепочка оказалась верна. Интересно, это Рисса была предсказуемым до зевоты существом или он — сверхразумом? Сам он считал, что при всей своей гениальности не страдал комплексом Бога, и потому остановился на первом варианте. Юноша открыл дверь и ногой отпихнул юркую куклу, норовившую выскользнуть в коридор. — Ты очень точно назвала качество, лучше всего тебя характеризующее. И да, ты не напрасно боялась. Рисса печально склонила голову, покидая комнату через столь услужливо открытую дверь. — Прости. Енох приподнял бровь, наблюдая за ней. — Какая-то ты слишком покорная, — заметил он. — Мне ужас как стыдно перед тобой. Енох вышел вслед за девушкой, поглядев на большие часы в конце коридора. Скоро перезапуск петли. — Ты переигрываешь, уже не верю. Рисса остановилась, обиженно глянув в его глаза. — Я уже не знаю, с какой стороны к тебе подступиться! — воскликнула она внезапно, делая шаг к нему. Странным образом Рисса, будучи на полголовы ниже Еноха, всё равно умудрялась смотреть на него свысока. — К тебе по-хорошему — ты злишься, чуть слово мимо — злишься, ответишь колкостью на колкость — подумать только, тоже злишься! Мне кажется, у тебя бывает только два настроения: плохое и очень плохое! Ах, да, — девушка взмахнула руками. — Я к тебе всем сердцем, а ты этому не веришь, просто восхитительно, — Рисса вскрикнула, когда Енох схватил её за запястья. — Почему ты не сказала, что у тебя осколки в ладони? — флегматично поинтересовался он, поднося её запястье ближе к лицу и разглядывая крохотные блестящие кусочки стекла. Рисса застыла, едва не открыв рот. Она с трудом понимала, как он мог оставаться таким невозмутимым. Он вообще слушал её? Пока девушка внутренне негодовала, Енох скрылся в своей комнате, через пару мгновений снова прижав Риссу к стене, и завёл за спину руку, в которой сжимал скальпель. — Тебе лучше не дёргаться, чтобы не было больнее, — предупредил он. Острое лезвие ярко блеснуло в свете коридорных ламп. Енох разжал ладонь девушки, рассматривая, и перехватил инструмент в руке поудобнее. — Мисс Перегрин! Мисс Перегрин! Они оба едва не подпрыгнули, заслышав тонкий детский голосок, и одновременно повернули головы к лестнице. В конце коридора стояла бледная Фиона, а осознав, что её заметили, она побежала вниз, громко топая и перепрыгивая через ступени. — Фиона! — взвыл Енох, отходя от Риссы. — Чёрт! Фиона! Вернись сейчас же! Рисса, представляя, как всё это выглядело со стороны, не сдержала смешок. — Тебе весело, да? — процедил Енох, возвращая внимание осколкам. — Сейчас пойдёшь успокаивать всех и каждого лично, пока меня не сделали большей сволочью, чем я являюсь. — Не думаю, что кто-то здесь считает тебя... таким, Енох, — ответила девушка, не решаясь повторять грубое оскорбление, и зашипела, когда кончик лезвия подцепил кусочек стекла. — И вообще, думаю, из нас двоих ты здоровее физически и больше нуждаешься в оправдании, так что я предоставляю возможность бледнеть перед мисс Перегрин тебе. Енох молчал, аккуратно извлекая осколок за осколком, а после протёр ранку жгучим раствором. — Больно, — заскулила Рисса, притягивая руку к себе. — Терпи, — приказал Енох, отстраняясь. — И не слушай Блум. — О чём ты? — не поняла девушка, потирая затёкшие запястья. — Ты уже не похожа на умирающую, и поэтому Птице и твоей подружке стоило бы перестать носиться с тобой, как с хрустальной вазой. Если ты, скажем, выйдешь со всеми на перезапуск петли, это не будет тебе во вред. Уж всяко полезнее, чем лежать запертой в четырёх стенах. Рисса не была уверена, но думала, что примерно так Енох проявляет если не заботу, то добродушие. — О, нет, только не надо этой наигранной вежливости, не надо меня благодарить, — недовольно отмахнулся юноша. — Но всё равно спасибо. Енох угрюмо смотрел на девушку, вертя в руках окровавленный осколок. — У тебя появился шанс по-настоящему отблагодарить меня, — вдруг произнёс он, прищурившись. — Так сказать, услуга за услугу. — Как? — спросила Рисса, попятившись. — О, это очень легко, — с напускным энтузиазмом продолжил Енох. — Тебе не кажется, что тебя в последнее время стало слишком много в моей жизни? И за два своих «добрых дела» я желаю получить от тебя два ответных. Как насчёт того, чтобы не утомлять меня своим присутствием? Уголки губ девушки печально опустились, но она кивнула. — Замечательно, — юноша усмехнулся. — И, я считаю, если ты не будешь такой растяпой, то число твоих травм резко сократится, как и наши поводы для встреч. И не надо так кривить лицо, я не хочу чувствовать себя ещё больше виноватым перед тобой, — он вдруг замолчал и широко распахнул глаза, осознав, что наговорил лишнего. Глядя на изумлённое лицо Риссы, можно было догадаться, что она тоже это поняла. — Я недостаточно тонко намекнул на то, что ты должна сейчас же уйти?! — Енох предупреждающе повысил голос, не дожидаясь ответа и захлопывая дверь. — Второе желание? Ты не сказал... — растерянно прошептала девушка, протягивая руку к двери, за которой щёлкнул замок. Рисса медленно спустилась на первый этаж, задумчиво рассматривая кровоточащую ранку на ладони, и толкнула входную дверь, не встретив на пути никого, кто мог бы заставить её остаться в доме. Что она снова сделала не так? Мисс Перегрин с детьми обнаружились на заднем дворе дома, где происходил перезапуск петли. Все они что-то обсуждали, кто-то смеялся, кто-то спорил на повышенных тонах. Мисс Перегрин и Джейк переглядывались, сдерживая улыбки. — Ну, конечно, Фиона, — прошептала Рисса, недовольно замычав. — Рисса! — окликнула её мисс Перегрин. — Я даже не буду спрашивать, почему ты не в кровати, — но не думай, что я забуду! — потому что хотелось бы прояснить одну историю между тобой и мистером О'Коннором... — Мисс Перегрин! — перебил звонкий голос Милларда, которого можно было заметить по одной лишь парящей кепи — негодник опять мухлевал, играя в прятки нагишом. — В защиту Еноха я бы хотел сказать, что был там, и никто никого резать не собирался! — он пару раз кивнул. — Точно-точно. — Как это — был?! — воскликнула Рисса, открыв рот. — Я вообще мимо проходил! Я почти ничего не видел и не слышал... Честное слово!..***
— Не могу поверить, что наше с Джейком дежурство сегодня закончится! — радостно и одновременно с тем печально поделилась Эмма. — Работать на кухне вдвоём в течение целой недели весьма утомительно, даже с учётом того, что в день твоего приезда нам помогали практически все дети, да и в последующие два дня ты была очень любезна. — Подожди-ка, это было необязательно? — перебила Рисса быструю речь Эммы. — Почему это прозвучало так, будто знай ты это, ты бы не помогла, — хохотнула Эмма, даже не представляя, как точно она подметила. — Но зато это были лишние часы с Джейком, — добавила она, погрузившись в свои мечты. — Я понятия не имела ни о каких дежурствах до сегодняшнего утра, — отозвалась Рисса с упрёком. — И, если честно, никогда не замечала, чтобы ты пропадала подолгу на кухне. — Потому что я не люблю тянуть время, — нашлась девушка. — Посмотрим, как ты будешь с этим справляться, — добавила она тише. — Что? — Рисса, — мисс Перегрин, неожиданно подошедшая со спины, приобняла девушку. — Я очень рада, что ты идёшь на поправку. Полагаю, завтра ты будешь почти полностью здорова, не так ли? — Конечно, — кивнула девушка. — И, надеюсь, вы не будете целый день держать меня в комнате. Мисс Перегрин улыбнулась, постукивая ногтями по плечам Риссы. — Не буду, — согласилась она. — Я обдумала твоё утреннее пожелание, — не дав спросить, о каком пожелании речь, мисс Перегрин продолжила. — И завтрашний день, как и последующие шесть, ты проведёшь на кухне вместо Горация, — мисс Перегрин посмотрела в расширившиеся глаза девушки. — С Енохом, — уточнила она, словно это было неочевидно. — О, нет... — О, да, — протянула Эмма ехидно, поигрывая бровями. — Мисс Блум сказала мне, что вы, кажется, нашли общий язык. А если учесть, что рассказанная Фионой история — всего лишь недоразумение, то я могу быть уверена в том, что к концу недели вы будете живы и здоровы. Ведь я могу быть уверена, правда? — мисс Перегрин смерила Риссу однозначным взглядом. — Да, мисс Перегрин, — согласилась Рисса уныло, злобно смотря вслед шустро поднимающейся Эмме. Она подумала, что у Еноха, наверное, случится припадок от радости, когда он узнает. А проверив карманы и не сумев нащупать холодных стеклянных бутылочек, лишь горестно вздохнула. Это было просто фантастично, но оставалось истиной: почему-то их двоих сводила именно невезучесть Риссы. Девушка поднялась к себе, представляя, в каком Енох будет восторге, когда узнает, что она снова потеряла его настойки, и со смешком уставилась на пару пузырьков, одиноко стоящих под дверью её комнаты, а также на короткую записку, лежащую рядом. Рисса провела пальцами по шероховатой бумаге, повторяя красивый узор, складывающийся в витиеватые буквы: «Добавь рассеянность к списку своих самых характерных черт»