Бутылка виски на двоих

      Софи была на той стадии опьянения, когда уже не стыдно говорить абсолютно все, что лезет тебе в голову: ты пока еще бодришься, вовсю откровенничаешь, и у тебя еще есть полтора часа до того, как ты упадешь в беспамятстве от выпитого. Джеймс и сам был хорош. Они выпили на двоих больше, чем полбутылки J&B. «Знаешь, что? Я, блядь, обожаю момент из того фильма, ну, где ты с Кирой Найтли». Джеймс подсказывает: «Искупление». «Да, когда ты строчишь ей письмо на печатной машинке, ну, ты помнишь, ЧТО ты там ей написал», - девчонка хихикает. Джеймс широко улыбается. Софи обожает его улыбку: она готова поклясться, что это самая красивая, сексуальная улыбка на земле. Когда он вот так улыбается, ей безумно хочется поцеловать его. Эти слова чуть было не слетели с ее губ, но Джеймс не дал ей сказать: «Я написал, - он сделал паузу, - что хочу поцеловать твою сладкую, влажную киску», - он рассмеялся и дерзко посмотрел ей прямо в глаза и облизнул губы кончиком языка. Софи чувствовала, как электризуется воздух между ними. Он сказал «твою киску», или ей послышалось?       «У тебя самая, самая, самая сексуальная улыбка на земле. Улыбнись еще раз!», - девушка уже гладит его волосы, короткий колючий ежик, а довольный Макэвой смеется, он просто сияет. «Софи, да ты пьяна, девочка», - говорит Джеймс с сильным шотландским акцентом. Софи стонет, как во время оргазма: «Я кончаю от твоего акцента». Джеймс, сделав глоток из бутылки, с хулиганской улыбкой тихим голосом отвечает: «Хочешь, я тебя трахну? А, Софи? А?» - говорит он, в сантиметре от ее лица, обжигая ее своим жарким дыханием. От него пахнет виски и мятной жвачкой. Софи ни на секунду не смутилась от его прямоты: она сама была не промах. Она дико возбудилась, но ей хотелось подразнить его. «Хочу, при условии, что ты подыграешь и будешь груб, как псих из "Сплита"».       Макэвой закидывает от смеха голову, его добрые, леденцово-голубые глаза сияют от веселья. Он отвечает: «Ну хорошо, ты сама напросилась, девчонка». А потом резко подносит ладонь к лицу, закрываясь от нее. Софи видит, как хмурится его лоб, как грозно сдвигаются брови. Это длится всего пару секунд, Джеймс отнимает руку от лица, и Софи холодеет. Она понимает, что он прикидывается, но ей все равно жутко от одного его вида. Глаза, еще минуту назад полные жизни, смотрели пусто и отстраненно. Он сгорбатился, но как-то странно и страшно, одно плечо выше другого, и заговорил низким, шепелявым голосом. С каким-то присвистом, как проколотая грелка: «Зверь – это священное животное, которое требует поклонения… и жертвоприношения. Ему особенно по душе молодые невинные девушки, вроде тебя». Перед ней стоял другой мужчина: незнакомый и пугающий, и ей было чертовски неприятно, что она оказалась с ним вдвоем на пустынной улице.       Софи бьет его кулаком в плечо: «Прекрати, бога ради, я сейчас закричу! Мне страшно!». Джеймс смеется, он доволен произведенным эффектом. «Это чертовски несправедливо, что у тебя до сих пор нет Оскар», - с облегчением говорит Софи, видя, что перед ней снова добродушный и милый, пусть и слегка пьяный, Джеймс. «Ну ты и трусиха, я же только начал», - Джеймс улыбается ей самой нежной из всех своих улыбок, и от нее, как от волшебного источника света, даже мрак ночной в почтении отступает. Он крепко прижимает девушку к себе и делает еще глоточек виски, передавая ей бутылку. «В следующий раз проси, чтобы мы разыграли сцену бала из "Джейн Остин", раз ты такая пугливая», - Джеймс прыскает от смеха.