Вишнёвый пирог

      Снег за воротником, прямо на голой шее. В негнущихся пальцах стаканчик уже остывшего кофе. Ботинки, которые ужасно натирают. Но Саше было плевать ровно настолько, чтобы продолжать идти.       Дома всё равно никто не ждёт. Отец ещё три года назад съебал из их жизни, мать у очередного хахаля, брату хватило ума переехать в соседний город и звонить пару раз в год. Пустая тёмная квартира на первом этаже была сейчас полностью в её распоряжении. И Саша распорядилась не появляться там.       Снежинки кололи кожу, кофе отправился в ближайшую мусорку, а Саша едва не угодила под машину.       Канун Рождества выдался просто потрясающий.       Когда Саша поняла, что произошло, она выругалась, и рука сама потянулась к пачке сигарет. Серебристая машина скрылась за поворотом, а сердце стремилось разнести грудную клетку на куски. Первую сигарету она выронила. Вторую — ухватила губами прямо из пачки, но зажигалка удержалась в пальцах не дольше первой сигареты и улетела под ноги.       Вокруг проходили десятки людей. Они спешили. Говорили по телефону, шли с кем-то за руку, тащили огромные пакеты с продуктами. А Саша стояла среди них одна, с незажженной сигаретой между зубов и снегом за шиворотом. И чувствовала, что уже прожила на пару минут больше, чем стоило бы.       Витрины магазинов усыпаны огоньками, мишурой и всем тем, что так любят недалёкие девушки с приторно-сладким смехом. Саша никогда не считала себя одной из них. Насколько легко живётся тем, кто может позволить себе смех такой же сладкий, как какао с зефирками? Мысли улетали куда-то в сторону. Когда она в последний раз ела зефир? Кажется, это было у Игоря на даче. Зефир с водкой пошёл неплохо.       Когда стоишь на улице, совсем неподвижно, словно пытаясь раствориться в морозном воздухе, становится теплее. Никогда не верь этому, если дороги пальцы. Сдвинуться после этого слишком тяжело. Саша поймала себя на мысли, что очень уж хочется сесть на заснеженную лавку. Пора идти.       Саша никогда не хотела умереть. Вскрыть вены, броситься с моста, отравиться алкоголем, но не умереть. А если остаться на заснеженной лавке в центре города — ты труп. Людям будет слишком плевать, даже в скорую не позвонят.       Саша бы тоже не позвонила.       И, чтобы её заледенелый труп не украшал лавку, она толкнула дверь первого попавшегося кафе.       Кожу тут же обдало теплом, а в нос ударил запах выпечки, кофе и мандаринов. Небольшое помещение было отделано что называется «по-домашнему»: панели на стенах под дерево; на окнах большие портьеры, завязанные на одну сторону; множество растений, за которыми явно ухаживали. И там стояла огромная живая ёлка. Такая, какая бывает только в детстве: до самого потолка, ароматная, вся в огнях и разноцветных шариках, а на нижних ветках куча несуразных игрушек, сделанных явно детскими ручками.       Саша бы ещё долго стояла возле дерева, утопая во времени, когда её жизнь была нормальной, но рядом возникла внушительная женщина лет пятидесяти в фартуке и с безукоризненной укладкой.       — Милая, у нас не курят, — властно, но с улыбкой сообщила она.       Саша уже хотела съязвить, но вдруг поняла, что всё ещё держит сигарету между зубов. Под взглядом этой женщины, от которой веяло приятными духами и выпечкой, Саше стало как-то не по себе, словно ей снова десять лет и её застукали за пакостью. Суставы пальцев ломило, но Саша всё же вытащила сигарету.       — Вот и умница. Раздевайся, ещё налюбуешься на ёлку. Тебе погреться надо, — сказала женщина и ушла за стойку.       Справа от входа на стене было полно крючков для одежды. Пришлось повозиться с замком, но вскоре пуховик занял своё место, шапку Саша запихала в рукав. Как только она избавилась от пуховика, тепло добралось до её тонкой кофточки и полезло под неё, словно пальцы близкого человека. Она потихоньку согревалась.       Тихо играла музыка. Что-то настолько знакомое, но при этом ускользающее из памяти… Красивые голоса пели на немецком о чём-то печальном и радостном одновременно.       Саша неуверенно подошла к стойке, всё ещё сомневаясь, к месту ли она тут. Она не чувствовала, что ей стоит быть вообще где-либо. Но так уж вышло, что она была в маленьком кафе с огромной ёлкой. И здесь было спокойно.       Желудок свело, Саша вдруг поняла, что уже около недели питалась только сигаретами и кофе. Пахло просто божественно.       — Извините, а чем это пахнет? — Саша взобралась на стул возле стойки и потёрла руки, чтобы унять боль в суставах.       — Смешная ты, девонька, — женщина наклонила голову чуть набок. — Сегодня канун Рождества, пахнет всем сразу. Что я была бы за хозяйка, если бы приготовила одно блюдо в такой праздник! — она хохотнула и поставила руки на бока. — Хочешь пирог с вишней? Он, кажется, вышел самым удачным.       Женщина достала белую тарелку и, не дожидаясь ответа, водрузила на неё такой кусок, что хватило бы на троих.       — Сколько это будет стоить? — осторожно спросила Саша, неосознанно понизив голос. Она вдруг поняла, что налички у неё почти не осталось, а карту она оставила в квартире.       — Ешь. И не думай об этом. С Рождеством тебя, девонька.       — Подождите, — окликнула её Саша, но женщина уже несла пару кружек чая к одному из столиков.       Она точно её слышала, но обернуться не посчитала нужным.       А вот пирог и правда был бесподобный. Горячие вишни с лёгкой кислинкой, нежное тесто, запах именно такой, каким его рисовало воображение. Что-то далёкое и светлое. Прямиком из детства.       Голос в динамиках допел, и на пару секунд стало почти тихо. Саша оглядывалась вокруг, каждая деталь этого места казалась такой правильной, такой уютной. Недалеко от Саши, на краю стойки стояла корзина с мандаринами и бумажкой, на которой каллиграфическим подчерком было сказано: «Угощайся, но не наглей». Саша улыбнулась и взяла один мандарин.       Аромат праздника…       Заиграла следующая песня. Слова сами собой приходили на ум, и Саша вдруг вспомнила детство. Тогда ещё бабушка была жива. Немка. Она была из тех женщин, кто накормит тебя домашней булочкой, а за провинность выстегает ремнём. Хотя ремнём обычно доставалось брату, Саша всегда была её любимицей. И всю неделю до Рождества Саша жила у неё. И тот волшебный час… Бабушка выключала в зале свет, зажигала десяток свечей, приносила магнитофон и старые кассеты. И играли рождественские песни. Такие, что до мурашек. А ты сидишь с широко распахнутыми глазами, смотришь на пламя и слушаешь, слушаешь, слушаешь…       Саша нашёптывала себе под нос слова, словно молитву, хотя ни в кого и не верила. Разве что в себя, и то с переменным успехом.       Рождество — символ. Символ дома, тепла, лучшей жизни. Саша взглянула на свои обветренные руки и закрыла глаза, растворяясь в музыке.       Для многих гостей это место было просто уютным кафе, и вскоре они разбрелись. Фрау Вернер, оказалось, что так звали хозяйку, официантку и уборщицу в одном лице, уже привычно поставила свои плотные руки на бока и внимательно посмотрела на Сашу.       — А тебе не надо домой? Рождество же, а ты, кажется, католичка.       — Атеистка, — поправила Саша. — Бабушка была лютеранкой.       — Ну и правильно, незачем тебе всё это, — улыбнулась фрау. — Рождество давно уже стало поводом собрать семью, вкусно поесть да пошелестеть подарочной обёрткой.       — У меня сегодня только вкусная еда. И за это спасибо вам, — Саша запустила пальцы в волосы и неловко улыбнулась. — Вы уже закрываетесь?       — Да, всё равно больше клиентов не будет, так поздно не заходят. Предпочитают что-то помоднее. А ты домой почему не идёшь? — фрау Вернер повторила вопрос.       — Не хочу возвращаться в пустую квартиру. Все как-то разошлись — разъехались, а я тут.       — Не правильно это, быть одной в такой праздник! — цокнув языком, фрау сняла фартук. — Ну и куда мне тебя девать, девонька? — женщина прищурилась.       — Я уже ухожу. Спасибо за пирог, мне точно не стоит заплатить? Счастливого Рождества, фрау Вернер, — Саша вдруг поняла, что ей и правда пора уходить. Но что-то внутри кололо и просило остаться ещё хоть на пару минут в этом тёплом мирке, существующем, словно в другой реальности.       — Я же сказала, что угощаю, дурёха. Можешь называть меня просто Ольгой, — фрау кружила по помещению и проверяла, не забыла ли чего убрать. Потом резко остановилась, наклонила голову и ещё раз посмотрела на Сашу. — Хочешь поужинать? Одна из моих дочерей с семьёй не сможет приехать, так что местечко найдётся.       — Я не… Я не могу, — сердце сжалась при одной мысли о большом праздничном столе и огромной семье, собравшейся вместе. Пусть и не её. Наверное, в этом и была вся боль.       — Рождество — время добра, — заключила Ольга. — Позволь сделать что-то хорошее для тебя.       После ужина с семьёй Вернер Саша не раз возвращалась в это кафе, Ольга всегда была ей рада. Хотя Саше казалось, что эта женщина рада всем. Все самые плохие дни заканчивались здесь, с чашкой вкусного кофе и едой, словно из детства.       Иногда чудо кроется в великом, а иногда — в малом. Никогда не знаешь, каким выйдет Рождество. И что оно с собой принесёт. В тот снежный вечер Саша обрела человека, ставшего для неё якорем, удерживающим от плохих решений, даже если сама Ольга и не подозревала об этом.       Хотя кого мы обманываем? Ольга прекрасно знала, что сделала для девушки с ужасно холодными руками и сигаретами между зубов, забредшей в её кафе под самое Рождество.