Ad Interim

Она дотронулась до него так, как будто это было вещью само собой разумеющийся. Перегнулась через стол, взяла его лицо в свои руки и не отрывала взгляда, взгляда бесконечно завороженного и понимающего, что ли. Малфой на это смотреть больше не мог. Идя за ними, как привязанная паршивая овца, он надеялся на чудо, на невозможное. На то, что это и вправду ошибка, что он чего-то не понимает. В какой-то момент он начал верить, что это действительно так. Он держался неподалеку от Маррея и Блисс, стараясь не задерживать взгляд дольше минуты. У Блисс была сильно развита интуиция, она нутром чуяла, если за ней кто-то следил. Малфой это понимал. Глядя на них, нельзя было сказать, что видишь отца и дочь. Слишком разные, начиная от внешности, и заканчивая поведением. Некоторое время они рассматривали картины, непринужденно о чем-то переговаривались, а потом пошли в ту секцию, где проводился аукцион. Малфой не знал, что и думать. Только сейчас он понял, что должен присутствовать на этом аукционе, что должен выкупить статую Сивиллы. Что это было, черт подери? Происки его отца? Или простое совпадение? Последнее Малфой отмел сразу же. Совпадения - последняя вещь, в которую он верил. Он действительно старался не высовываться, да и это не составляло особого труда. Если Малфой хотел, он умел быть незаметным, едва ли не скрывая всю свою личность, приглушая ауру. Не то, чтобы он в неё верил, но ему казалось, что представляя её цвета и делая их более приглушенными, он сам становится таким же. Приглушенным. Статую Сивиллы Малфой смог купить без особых проблем. Какой-то человек явно хотел полутить её столь же сильно, но на четвертой поднятой ставке заметно помрачнел, а потом и вовсе вышел из игры. Какой-то рациональной частью он не понимал, что сподвигло его начать торги за зеркало, когда цена его поднялась за планку оговариемой с Люциусом суммы. Другая же его часть, непонятная, раздражающая, продолжала биться за попытки получить, отнять, сделать своим. Зеркало, конечно же. Только зеркало. Каждый раз, поднимая свой номер, он, уже не скрываясь, смотрел на затылок Блисс, а в голове билась одна понятная, простая мысль: «Обернись. Обернись же». Блисс не оборачивалась, полностью поглощённая процессом. А потом подняла свой номер, в очередной раз перебивая цену. Наверное, именно это его и дезориентировало. А потом, в довершении, Блисс едва ли не закричала: «Киллиан, мы купили зеркало!». Наверняка, её слышали все в зале. А Малфой в тот момент просто понял, что больше не хочет бороться. За зеркало, за призрачную надежду, что Блисс действительно та растерянная девушка, которую он целовал весь вечер и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Уходя, ему пришлось применить Конфудус к какому-то зеваке, забитому в самый угол зала. Потом он забрал его номер, взамен отдав свой, и едва ли не выбежал на воздух. Он определенно не переносил Копенгаген. Слишком много нелепых украшений, слишком много снега, слишком много англичан. Всего в Копенгагене было слишком. Маррей и Блисс вышли немногим позже его. Они стояли и разговаривали, слишком счастливые и поглощённые друг другом, чтобы оборачиваться, озираться или бояться. Копенгаген. Какова была вероятность, что кто-то из знакомых увидит их здесь? Его отец узнал о статуи Сивиллы и зеркале лишь благодаря чистой случайности, везению. Люциус был слишком корыстен, чтобы рассказать кому-то ещё об этом аукционе, пусть и своим знакомым, людям, которых называет друзьями. Малфой не был уверен, что даже Темный Лорд знает, какой мощный артефакт теперь принадлежит им. Так что, во имя Мерлина, всё это было? Взаправду череда случайных совпадений? Или просто судьба? Судьба в лице Блисс, которая отряхивалась от снежинок, в лице Маррея, который предложил ей свою руку и куда-то повел. Как оказалось, в небольшое кафе. Малфой, наложив на себя дезиллюминационные чары, всё же не стал подходить к окну слишком близко. Однако и со своего места он прекрасно видел множество стеклянных банок с кофе. Блисс любила такие места. И, судя по всему, Блисс любила Киллиана Маррея, до лица которого дотрагивалась сейчас. Малфой развернулся и быстрым шагом направился к отелю. Хотелось скорее забрать статую, отдать её отцу, а потом навестить того человека, который точно сможет помочь ему. Всегда помогал. Из Малфой-Мэнора он вышел сразу же, как только статуя коснулась пола. Он смотрел на Люциуса, говорящего какие-то расчетливые, правдивые вещи, и не мог поверить. Неужели он действительно не знал, что произошло за то время, что они виделись утром? Неужели не намекнет, не скажет что-нибудь о Блисс, о том, как она ему не подходит. Он не сказал. Внимание Люциуса было полностью поглощено статуей Сивиллы, а потому Малфой просто поднялся в свою комнату, взял тусклую цепочку, и вышел за пределы поместья. Совсем скоро он оказался за магическим барьером дома семьи Паркинсон. - Малфой? Открывшая дверь Пэнси странно побелела, увидев его. Малфой же, рассмотрев её, кое-что понял. Пэнси, если ей удавалась возможность побыть одной, ходила по дому в простых хлопковых платьях, без украшений, и чаще всего босиком. Сейчас в её образе было небрежности больше, чем в обычные дни, но всё же небрежность эта была скорее тщательно спланированной работой. - Я ждала тебя завтра, - тихо сказала Пэнси, но всё же отошла, пропуская его в дом. - Что-то случилось? - Могло бы случиться с тобой, если бы это был не я, а, скажет, твои родители, - ответил Малфой. - Как бы они отреагировали, увидев МакЛаггена в своем доме? Или ты сделала брешь в барьере, чтобы он без помех смог аппарировать? - Родители вернуться только на следующей неделе, и я уверена в этом точно так же, как в сумерках за окном. К тому же, Кормак должен уйти через несколько часов. Малфой не знал, что должен ответить на это. Колкостью? Извинением, что пришел так внезапно? Или ему просто столило развернуться и уйти? Как же это было нелепо, смешно и отвратительно - он пытал людей по приказу Волан-де-Морта, побывал в разных концах света, выкупая древнейшие артефакты, на него нападали и ранили, в попытках их заполучить, а на шестом курсе, когда в него попала Сектсусемпра, выжил лишь благодаря счастливой случайности. А теперь он стоял здесь, совершенно не понимая, как должен себя вести, что должен делать дальше. И виной тому была девушка. Девушка с самым непонятным прошлым, черт бы её побрал. - Подожди меня в голубой гостиной, - голос Пэнси вывел его из раздумий. - Я выпровожу Кормака прямо сейчас, немедленно. А потом ты расскажешь мне всё. - Это не обязательно. - Иди в голубую гостиную, - спокойно повторила Пэнси. - Я скоро приду. Голубая гостиная семьи Паркинсон казалось ему серой. Может быть, виной тому было темное время суток, или слишком блеклый цвет шелка. Из окон лился неправдоподобно яркий лунный свет, и Малфой сразу же проверил их на следы заклинаний. Как только гостиная погрузилась в темному, он едва ли выдохнул с облегчением. Так было проще. Не было заклинаний, не было ложной красивой картинки, не было лжи. Всё выглядело так, как и должно было быть. - Малфой? Драко? - Пэнси аккуратно трясла его за плечо. Её глаза болезненно блестели в темноте. На секунду ему даже показалось, что это Блисс. У неё такой взгляд был всегда. - Я купил статую, - сказал Малфой неожиданно хриплым голосом. Сколько же он продремал? - Выходит, твоя невероятно загадочная поездка сводилась к покупке статуи? - Статуи Сивиллы. Пэнси сжала зубы и тихо выдохнула. - Хотела бы я сказать, что статуя Сивиллы всего лишь легенда. Но как я могу, если сейчас она находится в вашем особняке? Малфой промолчал, не зная, что на это ответить. Сейчас он вообще не понимал, зачем так яростно хотел попасть к Пэнси. Чем она может помочь ему? Дать совет? Тут и без советов всё было понятно. Пожалеть? Всё его окружение знало, что может случиться, если даже предпринять попытку. Просто поговорить? Но о чём? Когда это успело произойти? Из-за чего он начал чувствовать себя настолько беспомощным? - Я встретил Блисс, - неожиданно для себя сказал Малфой. Проще от этих слов не стало, хотя куда уж проще? Он встретил Блисс. Блисс состоит в отношениях с Киллианом Марреем. Блисс ему врала. - У тебя когда-нибудь было что-то, во что ты не могла поверить? - медленно начал Малфой. - Не могла поверить при полном доказательстве подтверждающих фактов. И я сейчас говорю не о восстании Волан-де-Морта или о том, что совсем скоро нам нанесут метки. Я говорю о более простых вещах, которые только в твоей голове, и из-за этого, пожалуй, они во много раз серьёзнее. Статуя Сивиллы, магическая война, воскрешение одного из самых темных волшебников, пытки других, смерти на твоих глазах. Всё это меркнет перед одной проблемой. Твоей личной проблемой, которая, в связи с происходящим, даже не стоит внимания. А ты продолжаешь думать только об этом и возвращаться в замкнутый круг. Пэнси рассмеялась. Рассмеялась громко, истерически, а когда попыталась остановиться, из глаз потекли слезы. - Что случилось? - опешил Малфой. - Ты даже и представить не можешь, как, в связи с моей ситуацией, иронично звучат твои слова, - вытерев слезы и продолжая посмеиваться, ответила Пэнси. - Малфой, ты даже не можешь себе представить! Малфой запустил пальцы в волосы и с силой сжал их. Что же здесь происходило? Им с Пэнси нужно было так много друг другу рассказать, а они говорят загадками и полу фразами. Чертова неспособность доверять никому на этом свете. - У тебя есть огневиски? - спросил Малфой. - Потому что иначе этот разговор не состоится. - Что, всё настолько плохо? - усмехнулась Пэнси. - Если мыслить рационально, то всё отлично. Все живы и здоровы, новых покушений не предвидится, рейдов тоже. - А если отбросить рациональность? - Так отвратительно мне не было, пожалуй, никогда. Пэнси, не сказав ни слова, вышла из гостиной. После её ухода Малфой просидел в кресле не больше пяти минут, а затем вышел из особняка. За домом семьи Паркинсон находился сад. Он не находился в запустении, но и ничего цепляющего глаз в нём не было. Много зеленых кустов, каменный фонтан, овитый плющом, да множество тигровых лилий, с приторным, едва ли не тошнотворным запахом. Малфой лег на землю там же, где и стоял. Блисс в его голове разделилась на два разных человека. Была Блисс из Лондона, та, что прощалась с ним на вокзале Кингс-кросс, смотрела тревожным, но бесконечно нежным взглядом, та, которая делала его самым счастливым человеком. Была Блисс из Копенгагена, и, пожалуй, он не хотел думать о том, какой являлась эта Блисс. Где начиналась правда? Какая из этих Блисс была правдивой? Или есть ещё другие, из Парижа, Салон-де-Прованса, Барселоны, где, черт возьми, она ещё бывала? Какая из всех них была настоящей? И в то же время, он сам нашел ответ на вопрос: для неё правдой являлось то, что происходило только сейчас. Сейчас - вот и всё, что существовало для Блисс Бромлей. В тот момент Малфой понял одну простую вещь: он был влюблен в Блисс из Лондона, и только в неё. Но остальные обесценивали её до абсолютного нуля. *** Маррей дернулся и мотнул головой, уходя от прикосновений и цепкого взгляда. - На нас смотрят люди, Блисс, - усмехнулся он. - А в связи с моими дальнейшими планами, не очень бы хотелось, чтобы нас неправильно поняли. Процент невелик, но, всё же, здесь могут оказаться люди, которые знают меня. И даже вас. Блисс резко отшатнулась, ножки стула заскрипели и она, неловко взмахнув руками, упала на пол. - Я... мне так жаль, - растерянно пролепетала Блисс подбежавшему к ней Маррею. - Я ничего такого не имела в виду, да и как я могла, о мой бог, вы ровесник моего отца, о мой бог, мистер Маррей, мне так жаль, я... Маррей негромко рассмеялся и помог ей подняться. - Пожалуйста, Блисс, перестаньте тараторить. Я более чем уверен, что вы что-то увидели. И неудивительно - мы только что вышли из здания, пропитанной энергией десятков древних артефактов. Даже люди с невысоким уровнем эмпатии наверняка испытывают какие-то последствия, что и говорить о вас. Блисс улыбнулась, стараясь выглядеть не слишком взволнованной. Дело было не в голубых глазах. Река, которую она увидела, была темной. Темной и подсвеченной луной. - Так странно, - сказала Блисс, рассеяно глядя в окно. - Что именно? - Час назад шел снег. А сейчас - дождь. Маррей вздрогнул и повернул голову. - Мерзкая погода. - Да. Мерзкая. Блисс посмотрела на Маррея, криво улыбнувшись. Видимо, её действия создали цепную реакцию, которая уничтожила ту легкость в общении, которая присутствовала с самого начала их встречи. Блисс нравились такие люди, люди, которые были старше, люди, у которых была история. История, поинтереснее чем у великих исторических личностей, новых мест и произведений искусства. Но она не умела вести себя с такими людьми. Не умела даже тогда, когда чувствовала себя нормальной, а то, что происходило с ней сейчас, и вовсе превращало её в бурю инстинктов и спонтанных действий. Ей давно пора было попрощаться с Киллианом Марреем. - Мне действительно пора, мистер Маррей, - улыбнулась Блисс. - Была рада такой неожиданной встрече. Я правда надеюсь, что вы... Блисс развела руками. Как в очередной раз сказать, что она надеется на то, что об их встрече никто не узнает, она не представляла. - Я тоже был рад, мисс Бромлей. Теперь в моем мире есть ещё одна тайна, разделенная с кем-то. - Какие же скучные у вас тайны. - Все лучше, чем жить без них вовсе. Это было бы слишком тоскливо, не находите? Блисс подумала о том, что скука - это как раз то, чего ей очень не хватало. - До свидания, мистер Маррей. - Будьте осторожнее, очень вас прошу. Бунтарство - прекрасная вещь, но ровно до тех пор, пока вы можете справляться с её последствиями. До встречи. Остановившись рядом с отелем, в котором проходил аукцион, Блисс обернулась. Маррея не было видно. Видимо, он остался в кафе, или, быть может, у него были ещё какие-то дела. Постояв несколько секунд, она открыла дверь. Через какое-то время Блисс устала бродить среди картин. Она успела их увидеть ещё в первый раз, но что делать дальше, куда идти, она не представляла. Ей нужно было двигаться дальше, ей нужно было понять, что являлось первопричиной её состояния, понять, ради чего всё это происходило. У неё был шанс плыть по течению - теперь было слишком поздно возвращаться назад. - Хороший выбор. Как и сама работа. Блисс растерянно перевела взгляд на говорившего человека и снова вернулась к изначальной точке. Она и сама не заметила, как в своих блужданиях застыла перед одной из картин. Блисс присмотрелась внимательнее. Хорошая работа? Скорее тревожная. Мягкие, плывущие линии акварели темных оттенков переплетались с белым маревом, разбросанным по всему полотну словно клочками паутины. - Я не понимаю таких картин. Очередная трата бумаги несуразным смешиванием цветов, которая после обязательно продастся за большие деньги. - А вы не думали о том, что в это несуразное смешивание цветов художник вкладывал определенный смысл? - Сколько вам платят за эту фразу? Мужчина тихо рассмеялся. - Должен согласиться, иногда я произношу это лишь потому, что обязан. Но позвольте всё же посоветовать - иногда нужно смотреть немного дальше. - Вы хотели сказать, глубже? - Нет. Я сказал именно то, что хотел сказать. Блисс отошла от картины, и уже хотела уйти вовсе, как внезапно она замерла. И отошла ещё дальше. А потом ещё. Картина, которая изначально представлялась как хаотичный набор темных мазков, теперь обрела весь образ. - Извините, я хотела бы... Она обернулась, чтобы поговорить с мужчиной, но его не было рядом. Чертыхнувшись, Блисс бегло пробежалась глазами по залу, пытаясь найти того, кто мог бы ей помочь. - Извините, что отвлекаю, - прервала Блисс на полуслове какую-то даму. - Вы один из искусствоведов? - Да, - осторожно ответила беловолосая женщина, беспомощно смотря на даму, взгляд которой выражал сильнейшее возмущение. - Вы не могли бы мне помочь… Кирстен? - сказала Блисс, бегло посмотрев на бейдж. - Боюсь, я сейчас занята с другим клиентом, - растерянно ответила Кирстен. - Ох, прощу прощения, - торопливо ответила Блисс. - Но, мне очень нужна помощь с одной картиной. Я не отниму у вас и пяти минут, правда. Кирстен Лару помолчала несколько секунд, после чего обратилась к даме: - Думаю, к тому моменту, как мы закончим, вы уже сможете сделать выбор. Так с чем именно вам нужна помощь, мисс... - Позже, - ответила Блисс, ещё не решив, стоит ли говорить реальные имена. - Вот, я говорила об этой... Блисс остановилась, как вкопанная. На том месте, где раньше весела картина с домом, сейчас было обычное полотно с яркими цветами. - Мисс, вы точно уверены, что картина висела именно здесь? - осторожно спросила Кирстен. - Да, да, я уверена, - запнувшись, ответила Блисс. - За те две минуты, что я искала вас, её не могли продать? - Это невозможно. Нас оповещают о каждом проданном предмете, и на те места, с которых они сняты, больше ничего не вешают. - Хорошо. Ладно, - Блисс посмотрела по сторонам. - Вы не могли бы позвать другого вашего искусствоведа, мужчину? Я, правда, не помню, как он выглядел... Кирстен удивленно на неё посмотрела. - Мисс, помимо охраны, единственный мужчина, который принимал участие на сегодняшнем мероприятии - это лицитатор. Блисс замолчала. Может быть, тот человек был лишь очередным покупателем, и она просто неправильно поняла его. - Возможно, если вы объясните мне, как выглядела эта картина, мы сможем её найти, - осторожно предложила Кирстен. - Да. Да, конечно, - отмерла Блисс. - Если стоять к ней совсем близко, то она выглядит просто как куча темных мазков. Но если отойти, то можно увидеть... - Дом, - прошептала Кирстен, и Блисс с ужасом увидела, как она дотронулась до маленькой рации, прикрепленной к отвороту пиджака. - Да. Именно дом, - торопливо ответила Блисс. - И, я клянусь вам, эта картина висела именно здесь! - Мисс, вы не могли бы напомнить, как вас зовут? - ледяным тоном спросила Кирстен. Блисс надеялась, что те несколько секунд, что ушли у неё на раздумье, остались незамеченными. - Барбара Шварцшильд. Послушайте, мне не хотелось бы причинять вам неприятности. И я, если честно, не могу понять, чем вызвала вашу тревогу, - она замолчала, обдумывая кое-что. - Если бы у вас была эта картина, я бы купила её, не задумываясь. Но, как я понимаю, у вас её нет, а мои действия только вас встревожили. Мне очень жаль, и сейчас я уйду. Блисс уже хотела развернуться, но Кирстен её остановила. - Постойте, мисс Шварцшильд, - она оставила в покое свою рацию, и теперь смотрела на Блисс с толикой раздражения. - Вы могли бы просто спросить, совсем не обязательно было устраивать такие сцены. Или все девушки вашего возраста страдают любовью к мистике и всякого рода спектаклям? Блисс решительно не понимала, во что она снова ввязалась. - Не уверена на счет всех, но я, пожалуй, страдаю от этого слишком сильно, - подумав, ответила она. - Так у вас есть эта картина? - Пожалуй, даже слишком долго. Следуйте за мной. Кирстен подошла к одной из картин, которая только своим видом провоцировала приступ эпилепсии, и, достав ключи, просто открыла её. Нетрудно было догадаться, что где-то среди цветастого безумия красок скрывался замок, но Блисс не хотела присматриваться - пароксизмы головной боли снова дали о себе знать. - Пожалуйста, - устало сказала Кирстен, махнув рукой на картину, висевшую на одной из стен. - Вы уверены, что говорили о ней? Блисс не хотела отвечать. Все, чего ей хотелось, это спрятаться где-то, где её никогда не смогут найти. Только вот за ней никто не гнался - никто, кроме её собственного прошлого. Голова разболелась ещё сильнее. - ... но какое, однако, удивительное совпадение, - Блисс с трудом различала фразы из оживленной речи Кирстен. - Если убрать эту стену, то картина с цветами из того зала и та, на которую мы смотрим сейчас, будут вплотную прилегать друг к другу. Я хотела бы обратить ваше внимание на поразительную различность цветовой гаммы... - Да, да, я обязательно послушаю о цветовых гаммах чуть позже, - перебила её Блисс. - Но что вы можете сказать конкретно об этой картине? - Не думаю, что знаю больше, чем вы, - усмехнулась Кирстен. - Точная дата создания картины колеблется между 1782 и 1786 годом. - Восемнадцатый век, - отстранённо заметила Блисс. - Да, вы правы. Если верить легенде, то эта картина единственная, вышедшая из-под пера этого художника. Он смог нарисовать её лишь после того, как ослеп. Он часами сидел перед своим домом, а стул его стоял ровно на том месте, где начинался крутой обрыв. Человек, или есть быть точнее к самой легенде, девушка, которая находилась с ним всё время его жизни, сказала ему, что картину стоит назвать «Что ближе, что дальше». Но она не совсем понимала, что люди, лишившееся зрения, начинают понимать мир совсем иначе. Художник, проведший несколько месяцев над обрывом, и слышавший каждый осыпающийся камень, каждое поскрипывание ножки стула, а после и описание самой картины, в итоге дал ей название... - Что выше, что ниже. - О, конечно же, вы это знаете. «Нет. Я не знаю этого. Я никогда не знала этого, и никогда не должна была знать». Блисс с отвращением стерла пот со лба, и схватилась за стену рядом с картиной, устремив в неё бессмысленный взгляд. - Здесь кое-что не сходится, - сумела сказать одна. - И что же именно, мисс Шварцшильд? - Вы говорите о художнике, как о мужчине. Но... - Блисс старалась как можно правильнее подбирать слова. Нельзя было показывать, что табличку с именем художнику она заметила только сейчас. - Если я правильно понимаю, художника зовут точно так же, как и меня. Вряд ли на свете есть мужчина, который не скрывал бы своего имени, если бы его назвали Барбарой. - То есть, до этого момента вы даже не подозревали об этом? - Не подозревала о чем? - Думаю, вам стоит меньше уделять внимания легендам, и больше фактам. Художника, который написал эту картину, действительно так звали. Если быть точнее, его звали Стефан. Стефан Барбара.