Ad Interim

«Садовник. О мой бог, что на меня нашло? Надо было так опозорить человека, который только и сделал, что случайно заблудился, сразу после того, как помог. Правильно, откуда же он знал, что девушка, которую он спасает, страдает чудовищной неблагодарностью». Эти мысли язвительно и колко стали вонзаться в Блисс сразу же, как они с Малфоем заняли свои места. Блисс пыталась вспомнить, чтобы она хоть раз вела себя так, язвительно, без капли вежливости. Пыталась - и не могла. Именно сейчас, будто бы специально для того, что чувство вины стало ощутимее, проснулось воспоминание об одном инциденте в Шармбатоне, случившийся на пятом курсе. До празднования Рождества оставалось всего девять дней. Подготовка шла полным ходом, репетиции танцев проводились по три часа в сутки, а девушки, затаив дыхание, ждали, когда же потенциальные кавалеры решатся предложить им своё сопровождение. Всё шло своим чередом, и вскоре настал момент, когда большинство девушек уже не беспокоились по поводу одиночества на танцах. Даже те, которые не слишком интересовались подобными мероприятиями, понимали, что Рождественский Бал представляет собой важное мероприятие, поэтому не пропускали ни единого занятия. Блисс же, как не интересовалась другими светскими мероприятиями Шармбатона, была и к этому равнодушна точно так же. Все предложения пойти на бал она вежливо, но твёрдо отклоняла. Твёрдость давала ей уверенность в осознании того, что её больше не пригласят, а вежливость помогала не испортить отношения. Но, к её несчастью, исключение всё же нашлось. Звали его Жан Массо Дезире. Жан был тем, кого можно назвать «кумиром девушек». Таких девушек, (а в Шармбатоне таких имелось достаточное количество) которые жеманно улыбаются, всё время поправляют волосы и хихикают вслед каждому симпатичному парню. Жан был не просто симпатичен - он был по-настоящему, не в меру, красив, и точно так же богат. Он мог, пусть и не слишком умело, поддержать разговор и обладал способностью сыпать комплиментами далеко не на подростковом уровне, так что даже те девушки, которые не относились к категории сплетниц, могли поддаться его чарам. Блисс, отказывающая ему уже в четвертый раз на неделе, не могла понять, что ему надо именно от неё, когда почти что любая согласилась бы с ним пойти. Всё выяснилось за три дня до Бала. Свет пролила Аделаида Ривьер, её соседка по комнате и девушка, с которой можно было перекинуться парой слов. Легкомысленная и кокетливая - вот и всё, что можно было сказать о ней. Блисс равнодушно относилась к таким людям. Ничего глубокого в ней не наблюдалось. Ах, да. Ещё до ужаса прямая и не умеющая держать язык за зубами. Именно поэтому её первыми словами, как только она влетела в комнату, были: - Жан заключил на тебя пари. - Что значит, заключил на неё пари? - нахмурилась Эмилия. - Жан заключил пари со своими друзьями, что Блисс пойдёт с ним на Бал, - быстро затараторила Аделаида. - Именно поэтому он так добивался твоего согласия. - Что именно он сказал? - спокойно спросила Блисс. - Сейчас, - Аделаида закусила губу, пытаясь вспомнить. - Что-то про то, что недотрога Бромлей почти сломалась и скоро падет под его обаянием. Про своё обаяние он, кстати, так и сказал! Блисс было не интересно, на что они спорили, ей было всё равно, зачем вообще это затевалось. Всё, что она сделала в тот раз при очередной попытке пригласить её на Бал, просто сказала Жану: я знаю про пари. И всё. Никакой мести или истерики, хотя ей было очень обидно. Вежливость, которой её учили родные, показала себя в лучшем её проявлении. Так что случилось в той комнате? Что случилось такого, что она позволила себе сорваться на человека, который не дал ей упасть? Да, он смотрел ей в спину. Но он не знал, что её седьмое чувство настолько сильно развито. И он не виноват, что потерялся в этом огромном доме. А то, что он перепутал её со служанкой... Блисс украдкой посмотрела на свой свитер. Не удивительно. И сейчас, словно ей было мало своих мыслей, она почувствовала его взгляд. Сама виновата, подумала Блисс. И, взяв пример с Малфоя, подняла на него глаза, стараясь только им выразить всё своё сожаление. На миг Блисс показалось, что в серых, ледяных глазах что-то дрогнуло. Невольно она перенеслась в тот момент, когда впервые увидела эти глаза. Вот она хочет сделать шаг назад, забыв, что стоит практически в воздухе, вот её подхватывают сильные руки, а в следующий миг её больно ударяет книга и она лежит на молодом человеке, глаза которого напоминают серое лондонское небо. Правда, если ещё небо умело бы казаться растерянным. Ведь именно растерянность читалась в глазах Малфоя. Интересно, как его зовут? Мысль про то, как его могли бы звать, буквально вылетела из головы. И не только об имени. Все мысли о Малфое вылетели в окно и потерялись среди небесных облаков, когда в её сторону повернулся парень, сидевший между ними. Чёрные, кудрявые волосы, острые скулы и сонный взгляд карих глаз. Парень из самолёта. Парень, которого она вежливо попросила не вмешиваться. Парень, который странным образом мелькал в её мыслях. Парень с сонным взглядом. После того, как он представился, Блисс подумала, что от улыбки её лицо расколется напополам. Несколько секунд Рафферти всматривался в её лицо, а потом спросил: - Может, мне повторить своё имя? Если ты улыбнёшься так же, как сделала это сейчас, я готов представляться тебе вечность. - Нет, просто... - Блисс покачала головой. - Твоё имя. Рафферти. Я просто подумала, что оно такое же запоминающееся, как ты сам. Николас Рафферти. - Произнесешь его в той же интонации, что и сейчас, и я сделаю тебе предложение, - шутливо пригрозил Рафферти. - В таком случае сто раз подумай, прежде чем сделать это. Вряд ли я смогу отказаться, - улыбнулась Блисс. - Надеюсь, после нашей свадьбы ты не будешь командовать! - Что? И не надейся. Я тут босс! - сказала Блисс, и тут же прикусила язык. Рафферти засмеялся. Блисс не знала, почему она ведёт себя так. Она не знала, почему этот незнакомый парень вызывает у неё улыбку. Возможно, дело было в его внешнем виде. В сонном взгляде, без намёка на маску искусственной вежливости, в губах, улыбка которых была для Блисс самой искренней за всю историю светских приёмов и балов, что устраивали родители. Возможно, роль сыграл тот факт, что им обоим была не чужда маггловская жизнь и отсутствие презрения к ней. Или всё дело было в том, что Рафферти был легким на подъем человеком. Для всех этих людей было самим собой разумеющимся отпускать двусмысленные колкости в сторону друг друга, и оскорбление являлось более допустимой вещью, нежели свободное обращение. Рафферти же разговаривал с ней спокойно, расслаблено и едва ли не насмешливо, правда, насмехаясь скорее над недовольным взглядом Розалинды и укоризненными всех остальных, не считая Филиппа Бромлея и самой Блисс. - Я правильно поняла, - начала Розалинда. - Вы успели узнать друг друга вне пределах этого дома? - Мы летели одним рейсом, - пояснил Рафферти. - Вот как. И что же вы делали в Париже? - Навещал свою бабушку, - с усмешкой сказал Рафферти. - Бабушку? - Сильвию Ван Льюис. - Ах, почтенная Сильвия, - воскликнула Розалинда. - Мне доводилось быть на её приёмах. Как её здоровье? Как раз на последнем она жаловалась, что очень плоха. - Вы очень удивитесь, когда посмотрите на неё сверху. - В каком смысле? - растерялась Розалинда. - С небес, - серьёзным тоном пояснил Рафферти. - Помяните моё слово, вымрет всё наше поколение и настанет новая эпоха динозавров, а бабушка всё будет продолжать жаловаться на своё здоровье. Блисс посмотрела в сторону отца и встретилась с ним глазами. В ту же минуту он сильно закашлял в кулак, а Блисс почувствовала, как её тело сотрясается от беззвучного смеха. - Знаете, я даже завидую всем вам, - попытался разрядить обстановку сухой, подтянутый мужчина сорока лет. Его пронзительные голубые глаза оглядели всех собравшихся за столом. - У вас есть дети и пусть вы не всегда ладите, семья - вот что самое важное в жизни. - Будет тебе, Киллиан, - дружелюбно сказал его сосед. - Я мог бы тебе поверить, если бы не знал, что твоими детьми, женой и любовницей является твоя работа. - Кто это? - шёпотом спросила Блисс у Рафферти, пока в беседу не втянулись другие люди. - Киллиан Маррей, - так же тихо ответил Рафферти. - Слышала о книге «Зелья в судьбах человечества»? - Папа про неё всё уши прожужжал, - припомнила Блисс. - Говорит, невозможно было найти экземпляр. В первую неделю раскупили. - Выпускался тремя дополнительными тиражами, - кивнул Рафферти. - Весной планируется переиздание. - Откуда ты знаешь об этом? - удивилась Блисс. - Я хорошо общаюсь с его племянницей. - Она учится с тобой? - В Хогвартсе - да. На факультете - нет. Она пятикурсница, из Когтеврана. Кэтрин тебе понравится. Очаровательна до невозможности. Блисс улыбнулась. Приятно было видеть, что Рафферти говорит о ком-то с такой нежностью. - А вон тот мужчина, который подшутил над Киллианом? Кто он? Рафферти виновато пожал плечами. Через секунду Блисс почувствовала, как кто-то едва дотронулся до её спины. Она подняла глаза и увидела, что Малфой слегка отклонился на стуле и теперь не отрывает от неё глаз. - Это Александр Гринграсс, отец Дафны и Астории. Астория сидит рядом с ним, следом идёт Пэнси Паркинсон, а дальше Дафна. Блисс машинально перевела взгляд и едва подавила восхищённый вздох. Дочери Александа Гринграсса отличались редкой красотой. Особенно та, чья внешность была не такой ледяной. - Почему тебя заинтересовал Александр? - внезапно спросил Малфой. Блисс смешалась и попыталась сделать вид, что не расслышала вопроса, поспешно начав обсуждать какую-то безопасную тему с Рафферти. Александр Гринграсс немного напоминал Филиппа своим дружелюбием и спокойным тоном. В его манерах и выражениях лица всё же присутствовал налёт вежливости, но всё же, выделялись они не так сильно, как у других. Меньше всего на свете Блисс хотелось, чтобы именно этот человек был замешан в истории с артефактами. У неё была повальная слабость к людям, к которым она питала симпатию. Симпатия эта чаще всего была необоснованна и не имела логики, а случалась настолько редко, что и не хотелось искать в ней логичности, не хотелось искать в этом чувстве вообще что-либо обыденное. Люди в аэропортах или на улицах городов, в зданиях или маленьких кафе, или, как сейчас, на приёмах родителей: Блисс просто смотрела на такого человека и думала: «Я просто хочу, чтобы с ним всё было хорошо». Иногда Блисс понимала, что не всегда следует полагаться на такое быстрое, редко проявляющееся и даже глупое чувство, но ничего с собой поделать не могла. Именно тогда и рождались наброски, сотворённые негласным правилом: все они были написаны с людей, которые Блисс видела раз в жизни или на очень короткое время. Александр Гринграсс был человеком, которого Блисс просто не желала бы связывать с артефактами. Рафферти тоже был таким человеком. Исключение составляло лишь то, что он вернулся в её жизнь. И Блисс, которая просто привыкла общаться с людьми, хотелось допустить этого странного юношу непозволительно близко. Это пугало. Скоро завтрак подошёл к концу и все переместились в Розовую Гостиную, где не спеша продолжили разговор. Блисс, увлеченная пустой болтовнёй с Рафферти, даже не сразу заметила, как они туда перешли. - И всё же, я повторю свой вопрос: почему тебя заинтересовал Александр, - раздался спокойный голос у неё над ухом. Блисс вздрогнула и повернула голову. Десять минут назад они с Рафферти сели на двухместный диванчик, но он, ничего не сказав гостям, тихо вышел за дверь. Кажется, никто, кроме Блисс и не заметил его отсутствия. Нет, поправила себя Блисс, не только я. Малфой, видимо, тоже заметил. Он вызывал у Блисс странные ощущения. С одной стороны, от него хотелось спрятаться. От его взгляда, серых глаз цвета мрачного неба и непонятной, практически ощутимой на физическом уровне, ауры. Но, вместе со всем этим, каким же он был непонятным. Хотелось разгадать, раскусить, что скрывается под этой спокойной, холодной оболочкой. Неужели это правда? А если так и есть, что она, Блисс, будет чувствовать по этому поводу? Наверное, огорчение. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы кто-то, кто ей нравится, был несчастным. Поняв свою последнюю мысль, Блисс вздрогнула. Господи, что она сейчас подумала? Нравится? Вот уж точно нет. Она знала те чувства, которые можно определить под стадию «нравится». Ей нравился Уилл. Ей нравился Александр Гринрасс. Ей нравился тот необычный старик из самолёта. Ей нравился Рафферти. Но не Малфой. Малфой её пугал. Да, именно пугал. Такие люди не терпят насмешек или глумливости, особенно над собой. И ей не хотелось показать, что она насмехается или пренебрегает его помощью. После того, как он её поймал, а потом даже ни слова не сказал при гостях, Блисс хотелось загладить вину. Хотелось быть благодарной и вежливой. - Чисто теоретически, - начала Блисс, - какая именно сделка из сфер моего папы его интересует? Интересует каждого из них? - Александр, в этом я абсолютно уверен, интересуется только зельями. Знаешь, на чём построена его сфера деятельности? Блисс отрицательно покачала головой. - Он тоже продаёт зелья, но прежде, чем впустить в продажу тот или иной флакон, дорабатывает формулу. - Но, в таком случае, получается совершенно другое зелье, - озадаченно сказала Блисс. - С зельевареньем у тебя неважно, да? - спросил Малфой без тени насмешки или каких-либо эмоций в голосе. Словно просто констатировал факт. - Нет, не совсем так. Основные компоненты формулы остаются такими же, но действует оно в два раза сильнее, и, скажем так, хватает куда меньшего количества для нужного эффекта. И это только меньшая часть? - О чём ты? - Твой отец специализируется на простых зельях, ведь так? - Да. Чаще всего бытовые. Иногда снотворное. Ещё реже - яды. - Александр Гринграсс умеет создавать зелья, выполняющие тот же эффект, что и волшебные палочки. - Что? - ахнула Блисс. - Ты имеешь в виду заклинания? Невероятно. - Именно. Такие как Алохомора, Вингардиум Левиоса, или же, как Экспелиармус или Остолбеней. - Неужели они пользуются большим спросом? - Ты даже представить не можешь, - в голосе Малфоя явно проскальзывала усталая насмешка. Всё следующее время, что они провели вместе, Малфой не спеша рассказывал о сфере деятельности и предполагаемых покупках каждого человека в комнате. Совсем скоро Блисс, как ей не хотелось этот признавать, поняла, что на артефакты есть только один покупатель: Люциус Малфой, как и говорил её отец. С одной стороны это радовало, с другой... Блисс надеялась, что артефакт, каким бы он ни был, не коснётся сына Люциуса. - Ты не могла бы... - Малфой неопределённо показал на лицо Блисс, вырывая её из мыслей. - Что? Малфой, видимо, не собирался повторять, а просто поднял руку и заправил большую часть её волос за ухо. - Они лезут мне в лицо, - пояснил он свои действия. - О. Ясно. - У тебя красные пятна на скулах, - проинформировал её Малфой. - Я догадывалась. *** Десять дней, словно подхваченные северным ветром, пролетели достаточно незаметно и радостно. Ра-до-стно. Блисс безумно хотелось подойти к зеркалу и именно так, чётко и по слогам, сказать это слово самой себе. Потому что то, что она чувствовала сейчас, не должно было её захватить. Не должны были люди, с которыми она знакома меньше, чем ничего, вызывать в ней такие эмоции. Филипп, как-то рассказывая ещё совсем маленькой Блисс о Хогвартсе, сказал одну фразу: «В этой школе есть магия, которая никогда не будет понятна другим. никому и никогда, разве что, кроме самого Хогвартса». На что Блисс ответила, что тогда об этой магии не знает никто, ведь Хогвартс - ни в коем случае не живой. Камни живыми быть не могут, это знают все, даже дети. Филипп только улыбнулся и покачал головой, потрепав дочь по волосам: «Совсем скоро ты поймёшь, что ошибаешься. За всю свою жизнь мне пришло понимание того, что Хогвартс был тем местом, в котором была поразительно чистая душа. Это место не просто жило, оно вдохновляло, вдохновляло каждым своим уголком, каждым тайным местом, которое было предназначено лишь одному человеку в поколение, каждой картиной и каждым факелом. Дружба, понимание и любовь в Хогвартсе не просто зарождались - они вспыхивали огнём. Это вовсе не значит, что огорчений там нет. Нет, вовсе нет. Эмоции - не вечная радость и спокойствие и, подобно положительным эмоциям, Хогвартс преподносит людям много душевных мук. Не всем, но многим. Я думал над этим и пришёл к выводу, что мне жаль тех, кто не познал этих мук. Без переломных моментов в жизни человек не может сформироваться полноценно, а потом, всю свою жизнь ощущает себя неполным и сломанным. Ты всё поймёшь, когда окажешься в Хогвартсе. Я, милая, всегда был интровертом и вижу, что это качество передалось и тебе. И, в отличие от нашей дорогой мамы, я не считаю это линию характера плохой, даже напротив. Но должны быть моменты, когда человек понимает, что без друзей, настоящих друзей, обходиться нельзя. Хогвартс - то место, которое поможет понять тебе это. За секунду, за день или месяц. Но это обязательно случится». Блисс было двенадцать лет и это был один из тех прекрасных моментов, когда её любимый папа отдавался забвению и рассеянности беззаветно, и говорил с ней, как с взрослой. Он говорил, порой, даже не понимая, с кем он говорит. Просто иногда это было необходимо её отцу - сесть и выговориться, может десять минут, а может и все два часа. Главное, чтобы в этот момент его слушали. И неужели тогда, четыре года назад, её милый, чудесный, но такой рассеянный и часто судящий приватно и не всегда правильно о человеческих чувствах папа был прав? Неужели, то, что она чувствует сейчас - влияние Хогвартса, которое заключено в этих двух мальчишках? Мальчишках, которые в течение этих десяти дней заставляли её смеяться до сбитого дыхания и вселяли чувство счастья и безграничного веселья? Блисс не хотела верить в это. Но, кажется, она влетела в омут с головой и теперь не могла не раскрываться и не впускать их в свою жизнь. - Кормак, нет! Нет, нет, нет и нет! Отпусти меня! Блисс не сразу заметила, как её стащили с подвесной лестницы и закинули на плечо, до того сильно пребывала в своих мыслях. Но поняв, что в покое её оставлять явно не собираются, сразу же стала громко просить Кормака немедленно отпустить её. - Надо же, - Кормак явно старался говорить удивлённым и язвительным тоном, но в голосе явно проскальзывало тепло и смех. - Рафферти, смотри! Девочка, наконец, нас заметила. - Ты мог бы что-нибудь сказать, - обречённо сказала Блисс. - Знаешь, ртом. Составляя свои мысли в слова, а уже позже в предложения. Как это делают все нормальные люди. - Именно этот, несомненно сложный процесс, мы пытались применить к тебе около десяти минут. Десяти, - сказал Рафферти, увлеченно перебирая бледно-голубые книги. - Но всё, что ты делала, это стояла на лестнице, смотря в одну точку и рискуя упасть. - Я не отвечала вам больше десяти минут, - ошарашено переспросила Блисс. - Именно так, - ответил Кормак, после чего поставил её на ноги. - Но мы уже привыкли. - Это же чудесно, - сказал Рафферти. - Видимо, у нас разные толкования к слову «чудесно», - озадаченно сказал Кормак. - Знаю, - кивнула Блисс, садясь на пол вместе с Рафферти. - Селестину было вряд ли можно назвать женщиной с высокими моральными качествами, но она была очень добра и... оригинальна. - Весьма оригинальна, - согласился Рафферти, переворачивая страницы бледно-голубой книги. - Кто-нибудь введет меня в курс дела? - поинтересовался Кормак, занимая место рядом с Блисс. - Селестина Бёрхард, моя прабабушка со стороны отцовской линии. Вела дневники с девятнадцати лет до самой смерти. В преданиях нашей семьи говорится, что всего их было шестнадцать, но, как видишь, всего их пятнадцать. Скорее всего, эти предания ошибочны. - Вот как. И в чём заключилась оригинальность старухи? - явно стараясь подавить зевоту, сказал Кормак. Блисс толкнула его плечом: - В том, что когда-то она была не старухой и, - замялась она. - Как бы сказать покорректнее... - Работала в борделе, - широко улыбаясь, сказал Рафферти. - Вы просто неисправимы, - вздохнув, сказала Блисс, когда по истечении двух минут Кормак и Рафферти перестали смеяться. - Подожди. Селестина Ванесса Бёрхард? - Да, - Блисс удивлённо посмотрела на Кормака. - Откуда ты знаешь. О нет. - Что? - Догадываюсь, откуда ты об этом узнал. Мама успела рассказать о ней? - Да, - подтвердил Кормак. - Она сказала, что... - Она прекрасная женщина, - перебила его Блисс. - Занималась благотворительностью и на одном из приёмов по сбору средств встретила своего мужа. А ещё я уверена, что папа её перебил. - Вообще-то, именно так всё и было, - заметил Рафферти. Теперь уже смеялась Блисс. - Прабабушка - позор нашей семьи, - всё ещё посмеиваясь, сказала Блисс. - Вот она и рассказывает выдуманные истории хотя бы раз на приёмах, чтобы после уже никто не задавал вопросов. Мой прадедушка должен был пожениться на нелюбимой, но богатой женщине, поэтому перед свадьбой решил, так сказать, получить немного удовольствия. - И что было после? - стараясь сохранить серьёзность, спросил Рафферти. - Прадедушка влюбился в неё в первую же ночь. А на следующий день разорвал помолвку и сделал предложение Селестине. - И что? Она сразу согласилась? - шокировано спросил Кормак. - Шутишь? Она была в шоке! Он два года за ней ухаживал, прежде чем она сдалась и согласилась оставить... работу. - Хочешь сказать, что все эти два года она не прекращала работать? - Именно так, - усмехнулась Блисс. - А после писала в своём первом дневнике, что, несомненно, любит своего мужа, но будет скучать по своей должности. - Ничего себе у вас семейка, - после нескольких минут молчания сказал Рафферти. - Ты и половины не знаешь. В тот же вечер Рафферти и Кормак уговорили Блисс пойти на ужин. Их покрасневшие лица, после того, как они подавились рыбой на словах матери: « У Селестины было большое количество поклонников» она запомнит надолго. Блисс была благодарна Рафферти за то, что в тот день, придя в её библиотеку помогать с расстановкой книг, он взял с собой Кормака. Он был неплохим человеком. И всё же, Блисс чувствовала к нему лишь лёгкую симпатию, не больше. Редкость для неё, но практически ничего не значит. Рафферти - другое дело. Ей нравилось в нём всё. Ей нравились его чувство юмора и чёткое осознание того, чего он хочет. Ей, ветреной, не привязывающийся к людям, с семью пятницами на неделе, нужен был именно такой человек. В своей жизни Блисс не понимала, чего ей надо. Книги - пожалуй, это было менее хрупким из всего, что было в её жизни. А ещё, когда она была с Рафферти и смотрела в его глаза, было легче не думать. О проблемах. О людях со светлым типажом.