***
Я хотела удивить смерть, но вспомнила, что ее ничего не сможет удивить. Для Смерти мы краткая вспышка, подарок от Жизни. Она видела так много смертей, что, какой бы путь я ни избрала, ей будет плевать. Но я могу показать ей, что я ее фанат. Я ничего и никому не сказала. Я познакомила своего когда-то возлюбленного с девушкой, с которой могла бы переспать, хотя и являюсь гетеро. Она самая ахиренная из всех моих знакомых, в нее невозможно не влюбиться. И он это сделает, я точно знаю. Я точно знаю, что, если он построит с ней будущее, это будет моя заслуга. Я не призналась знакомой в том, что считаю ее эгоистом, я подарила ей бутылку коньяка, на которую она пускала слюни с надеждой попробовать, и дала совет бросить своего парня, потому что видела, как он с ней обходится. Она достойна лучшего. Я назвала лучшей подруге свое любимое мужское имя: почему-то я уверена, что у нее родится мальчик. И я благодаря другу-нотариусу, присутствующему там, сумела написать завещание, — правда, на испачканной салфетке, но он уверял, что и это будет иметь силу — в котором передала родителям свой автомобиль и участок, где хотела построить дачу. Они же меня содержали все детство, я обещала содержать их старость – надо держать обещания. Я встала на мост, и подул сильный ветер. Я смотрела, как прекрасна летняя ночь, любовалась рябью на реке, вызванной ветром, и наслаждалась не просто ветром в волосах, но созывом к свободе. И тогда я улыбнулась. Не так, как в течение дня, эта улыбка появилась из-за чувства покоя, я поняла, что все завершено. Теперь точно. Я нырнула рыбкой в водную пучину, зная, что она меня поглотит, но не почувствовала боль при столкновении с гладью воды. Я улыбалась, глядя на пузырьки воздуха, покидающего мои легкие.Часть 1
28 ноября 2017 г. в 00:52
А на дне как-то спокойно, ты видишь жизнь совсем под другим углом, здесь так умиротворенно, тихо. Лишь пузырьки воздуха поднимаются все выше, желают сбежать и выжить, да и на грудь давит, будто легкие скоро лопнут, но я точно знаю, что это пройдет.
Вы когда-нибудь думали о том, что по ту сторону? Рай с ангелами, вечно светящим над головой солнцем, с золотыми воротами; пылающий ад, где тебя встречает красный чертик с рогами и хвостом и отправляет на персональные пытки; Вальхалла с непрекращающимися боями, после которых ты пьешь отборный мед и красавицы-воительницы прислуживают тебе до утра; а, может, Подземный мир, куда тебя переправляет на лодке Харон в нескончаемое пламя Аида? Или темнота? Смерть тебя, твоей души, если это можно так назвать. Ты перестаешь существовать, ты больше не можешь думать и чувствовать что-либо, своего рода сон, только без снов и кошмаров, сон, после которого ты никогда не проснешься, не вернешься в реальность.
Лично я всегда склонялась к последней версии. Мой друг говорит, что все после жизни в России отправляются в рай. Оптимист он однако. Я никогда не была оптимистом, хотя и пессимистом меня сложно назвать, тогда бы я верила в вечные муки в аду. Реалист? Я предпочитаю, чтоб меня считали именно им, но какой из меня реалист? Плохо я для этого чувствую эту самую реальность или участвую в ней: либо занижаю ожидания, либо завышаю, и в крайне редких случаях я права. И в этом я тоже была права: не верила оптимистичной маме с ее извечным: «Все будет хорошо».
Не может у человека все всегда быть хорошо. Жизнь не такая. А будь она такой – какой смысл? Кажется, я отвлеклась от главной темы. О чем я? Ах да, о загробной жизни. Вам, должно быть, интересно, почему я начала с этого рассказ, ведь обычно они так заканчиваются. Ну что ж, похоже, что я выбросила вас в конец, проспойлерила вам историю. Свою историю. Давайте вернемся на день назад.
Я сижу в больнице, где мою руку сжимает подруга и пытается незаметно проглотить свои слезы. Выходит хреново. Очень даже.
Мои родители общаются с лечащим меня врачом-онкологом, папа ради этого с работы отпросился, а ведь с деньгами у них и так непорядок. Я бы чувствовала себя виноватой, что подруга преодолела несколько сотен километров ради того, чтобы наблюдать за моей смертью, что родители отказываются от встреч с друзьями, дабы только провести со мной побольше времени, а я половину этого времени не покидаю своей комнаты, что все мои знакомые испытывают вину при одном лишь взгляде на меня, будто это они заразили меня раком, но нет этого. Я даже не испытываю вину за то, что не испытываю чувство вины, как бы парадоксально это не звучало. Я не просила их об этом, вообще-то я их пинками и криками выгоняла из остатка своей короткой жизни. Но они – упертые бараны. Не мои проблемы. Поначалу я даже злилась: разбитое окно, выкинутая в него книга, сломанный стул и разбитый телефон, которым я и так уже давно не пользовалась, – тому подтверждение. Думала, что буду злиться до конца жизни, но в одно утро я проснулась и ощутила ее. Ощутила пустоту.
Она не поглощала меня, а дарила избавление. Она все еще со мной, как любящая сестра или заботливая бабушка. Держит меня за вторую руку, говорит успокаивающие слова и дает конфетки, мне спокойно с ней. Обещает забрать меня в ее мир, где все вокруг такое же умиротворяющее, тихое, вот только мне надо сначала умереть, это как плата за посещение того мира. Я не дура и понимаю, что это нездоровые мысли, но кому какое дело, если именно эти мысли – мое обезболивающее и успокоительное.
Они выходят вдвоем, и я вижу то, чего когда-то боялась: надежды моей матери погибли. Солнечный свет, который она всегда излучала, потух, и это – моя вина. И от того я должна ненавидеть себя, ненавидеть весь мир, задыхаться в слезах, но ничего. Лишь из воспоминаний, что так надо сделать, я обнимаю ее и позволяю рыдать на моем плече. Папа ушел в машину: никогда не хотел показывать мне свои слезы, а моя лучшая подруга, которую я, вообще-то, считала сестрой, в таких же слезах обняла нас. И тогда они наконец осознали – это тупик. Когда принимаешь неизбежность, становится легче. Надеюсь, им стало. Зачем бороться, если борьба бессмысленна? Хвататься за какие-то осколки надежды, получая новые и новые порезы. Надежда… какое же пустое слово. Именно она погубила всех людей, всех, до единого. Глупая надежда в то, что жизнь может быть лучше. Думаю, если я бы могла, то даже рассмеялась над этим.
На следующий день я встаю пораньше и, выпив горсть таблеток, которые должны уменьшить гул в голове, принимаюсь за готовку завтрака. Что-то внутри мне говорит, что эти люди мне дороги, и они не должны видеть, как я страдаю в свои последние дни, так что, каждый раз проходя мимо отражающих поверхностей, я репетирую улыбку. Я много врала, а потому это было не так сложно: провести день, смеясь и делая вид, что все чудесно. Конечно, поначалу они отнеслись очень скептически к моему внезапному настроению, но растаяли, когда я сказала, что хочу провести остаток жизни, не ведя себя как унылое говно. Купились. Ха-ха-ха. Хорошо, что я чудесная актриса. Думаю, я бы могла стать актрисой, а почему нет? Ах да, Смерть.
Я редко произношу это имя даже в своих мыслях. Я не боюсь ее – она естественна и реальна, как мы с вами, существовала до рождения Земли и просуществует после ее гибели. Но что-то щелкает, когда я слышу ее имя. У всех разное представление Смерти, я, разумеется, не представляю, что она старушка с косой, но я верю в ее красоту. Ведь сама Жизнь влюбилась в нее. Красивая сказка любви. Жизнь на протяжении миллиардов лет посылает ей подарки, а она оставляет их себе. Хотя люди – довольно херовый подарок. Мелочные, эгоистичные, злые. Не говорю, что я не такая. Наоборот. А, может, Смерти нравится смотреть, как мы разбиваемся, как страх поглощает всех нас.
А если Жизнь и Смерть – возлюбленные, получается, самая древняя пара Вселенной – лесбиянки? Или Жизнь все же мужского пола? Мне сложно представить Смерть мужчиной. В ней грация, красота, совершенство, она – точно она. Или же это бесполые существа, а мы бесполезными ярлыками усложняем и сужаем свое восприятие?
Я пригласила всех своих знакомых, устроила что-то вроде прощальной вечеринки. Я смотрела на них и думала, кому больнее всего на душе, не считая моих родителей, конечно. Пришла к выводу, что тому самому оптимисту. Он, кажется, влюблен в меня. И я тоже когда-то его любила. Я так думаю. В его глазах еще не погас огонек, их еще не затронула реальность. Как же красиво этот огонек дотлеет. Жаль, что я этого не увижу. Я не могу его представить плачущего не от умиления. Не сомневаюсь – это будет самое красивое зрелище: наблюдать, как он изнутри будет разбиваться, как будет срывать горло от криков и раздирать себе грудную клетку, спрашивая Вселенную, почему так больно.
На второе место я бы поставила ту самую лучшую подругу, сестру. В ее планах на будущее всегда была я. Кто крестная ее будущих детей? Я. Кто свидетельница на свадьбе через месяц? Я. А кто ее опора с пеленок? Йеп, снова я. Кажется, я еще должна была принести ей что-то синее, что-то новое, что-то старое и что-то одолженное. Она решила взять этот маленький ритуальчик на свою свадьбу. Я ее зачем-то на это уговорила и обязалась все добыть. Упс.
Не знаю, кого поставила бы следующим в этот список, а кого на последнее место, но точно знаю, что при жизни боялась сказать одной знакомой, считающей меня своей лучшей подругой, что я не считаю ее в ответ. Что я, вообще-то, считаю ее самым эгоистичным человеком на свете. Стоит говорить сейчас? Устроить самокопание ей и заглушить боль от моей смерти или сделать еще больней, прямо сейчас подойдя и сказав, как я ее люблю?
Подкидываю мысленно кости. Четное – признаюсь в любви и наблюдаю за ее слезами. Нечетное – все равно наблюдаю за ее слезами, но еще и рушу самооценку и ее светлые воспоминания обо мне, заявляю, что половина ее жизни – обман.
13. А на двух костях вообще может выпасть тринадцать? Кажется, кто-то жульничает. Без разницы.
Пока пробираюсь к ней через заполненную квартирку-студию, снятую на тройку дней, вспоминаю, что я вам сказала о том, что больше не жива. Вы удивились или прочитали это на автомате, даже не задумавшись над этим? Конечно же второе. Кому вообще взбрело в голову вникать в написанное на бумаге? Лично я пишу с единственной целью – … забыла какой. Но я помню, что она у меня была когда-то. Чтобы меня запомнили? Да нет. Быть услышанной? Тогда я бы скорее встала на крышу здания и завопила во все горло. Быть увиденной? Тогда бы я совершила последнее, но с прыжком на асфальт в конце. У меня нет цели. Я ее потеряла, она забылась, как забудется и мое имя. Имена всех нас будут пустым звуком, набором букв, не больше. Что вы оставляете после себя?
Ах да, про свое «при жизни». Когда я проснулась утром с зародышем пустоты – я точно осознала, что жизнь окончена. Остается существование. Бессмысленное, безрадостное, безгорестное. Никакое. Для меня завтра не наступит, нет никаких последствий. Нет ничего. Ничего, кроме этого последнего вечера, когда я могу впервые сказать всем, что я на самом деле думаю, разрушить их представление обо мне, заставить видеть человека, которым я так боялась быть. Притворство так утомляет. Оно буквально выкачивает все соки.
Лишить всех скорби по мне в свой последний день. Это же неплохо. Ненависть куда ярче скорби.