Разговорчик в трактире

Достоевский сидел в местной трактирной и глядел в кружку, из-под только что выпитого чая. Заглядевшись в её глубину, он вспомнил всё то, что произошло с ним, что ждёт его, такие мысли помутнили разум писателя. К нему подсел Драйзер, недавно приехавший из Америки, и проговорил: «Федор Михайлович, ваши произведения глубоки, герои до мурашек живые, каждое ваше описание их душевных терзаний настолько многогранно, что у меня складывалось ощущение о давнем знакомстве с ними. Не могу с вами не согласится в том, что каждый человек уникален, однако, и вы грешны.» - подзывает трактирщика для подачи выпивки, - "Федор Михайлович, ваши персонажи должны действовать во имя добра, применяя иногда осознанное насилие, ведь " жестокость во имя добра" не просто так существует. - делает моментальный глоток из стопки - "Насилие и физическая сила должны быть". Достоевский выслушал Драйзера, не стараясь его перебить и, поглаживая старую кружку, вгляделся собеседнику в глаза: " Возможно, вы могли бы быть правым, Теодор, но моё убеждение заключается в том, что насилие всегда порождает насилие, даже во имя добра и справедливости. Вы и сами знаете как глубок человеческий мир, насколько он многогранен. Каждый человек – загадка. Виновник может раскаяться: совесть всегда проснётся, вы это и сами знаете." Драйзер приподнял левую бровь на Достоевского: "Простите меня, но преступника нельзя просто так прощать. Он действительно должен сначала раскаяться, но затем поплатиться за совершенное им деяние. Неужели вы думаете, что преступник заслуживает так всеми известного «прощения» больше, чем справедливого возмездия? Отнюдь, это не так. Истинная мораль заключается больше в наказании преступника, чем в прощении, ибо тогда люди осознают всю тяжесть своего проступка. " Достоевский опустил свой взгляд на ту же кружку: "Мораль и нравственность не могут лежать в насилии, люди могут раскаяться, они душевно страдали…" - Достоевский вздохнул - " Может такие мысли делают из меня "идиота"?. " Изучая взгляд Драйзера, спрашивал Федор. "А меня мои "гением"" - мягко улыбаясь проговорил Теодор, кладя руку на плечо Достоевского.