***
Миссис Клири, жившая на втором этаже старого дома, была настоящей мечтательницей: часто, читая на диване потрёпанные романы, она представляла себя на месте главных героев и там, в мимолётных фантазиях, старалась уловить те чувства, которые не могла или не умела замечать в настоящей жизни. Сегодня утром окна в её квартире первыми осветил холодный электрический свет: отгородившись от темноты осенней ночи, она самозабвенно наблюдала и мысленно проговаривала сценку: в двери одинокой женщины постучалась полиция. Миссис Клири заёрзала от нетерпения: сейчас ей предстояло сказать выверенную и хорошо отрепетированную речь. Как одна из героинь преклонного возраста, она бы открыла дверь, благородно наклонила голову и неспешно произнесла: «Мой сосед? Зачем он вам?». Тщательно продумав сценарий за долгие, бесконечно скучные дни, она решила, что в ответ одобрительно кивнёт и равнодушно скажет: «Нет, он мне никогда не мешал. Признаться, я видела его только по утрам, когда после бессонных ночей выходила дышать свежим воздухом». «Старость, — словно оправдываясь, пояснит она и добавит: — все люди, многое повидавшие за свою жизнь, плохо спят». Эта сценка, существующая только благодаря безделью тоскующей пенсионерки, все же не была полностью выдумана: рядом с миссис Клири действительно жил мужчина, которого она исправно видела два раза в день — утром и вечером. Первый раз она открывала ему дверь, когда он уходил на работу и оставлял ей свою любимицу — белую пушистую кошку, с которой носился и любезничал больше, чем иной раз с людьми. Смотря в его красивое лицо, она не уставала поражаться, как этот человек находил в себе силы для будничных, формальных эмоций: то, что и как он говорил, выдавало в нём какую-то затаённую печаль, которая словно мучила и невольно старила его. Но, несмотря на тёмные круги под глазами, он всегда смотрел сквозь линзы очков насмешливо. На предложения миссис Клири взять у неё несколько популярных романов, Зик — так его могли называть «милые женщины» — всегда отвечал согласием, хотя оба они знали, что он кладёт эти книги в тумбочку и больше никогда не достаёт, а по вечерам читает классическую литературу. Она думала о мужчине, который жил за стенкой, в соседней квартире, а тем временем в сонной розовой дымке просыпался город: за окнами теплился рассвет. Между громадами домов мелькали неясные тени прохожих, и всё было укрыто белёсым туманом, который появился из мокрой земли города. Он не спал. Рассматривал потолок больными, не выспавшимися глазами до тех пор, пока первая световая полоса не легла на обои. Тогда он сел, взъерошил и без того лохматые волосы и бессмысленно, даже как-то обреченно опустил руки на одеяло. Прозвенел будильник — он вздрогнул, и это секундная вспышка страха заставила его снова почувствовать, как он проваливается в пропасть — прямо в тёмные сильные челюсти титана. — Что, — он потянулся и задел кошку, которая топталась на другом конце кровати, — ты здесь единственная, кого не мучают кошмары? Он откинул одеяло и свесил длинные ноги. Из-за высокого роста кровать казалась неудобной: она умещала его, но стопы упирались прямо в прохладную поверхность спинки, и по бокам оставалось ещё много ненужного места. Но и его Зик использовал с умом: лежа на спине, под тонким одеялом раскидывал руки, позволяя белой кошке устраиваться так, как решит её маленький мозг. Часто он с усмешкой сравнивал себя с последней спичкой, которая ночью болтается в пустом коробке. Деревянный пол глухо отозвался на его неспешные шаги: Зик подошёл к столу и взял стопку бумаг. Просмотрел записи, тяжело вздохнул и переложил листы с одного места на другое — ежедневный утренний ритуал, без которого не миновать досадной неприятности: обязательно что-нибудь забудешь. Пока варилось кофе, Зик, облокотившись на подоконник, сквозь головную боль всматривался в светлое небо. Оно было таким, каким бывает только во время поздней осени: одного спокойного цвета, без глубины и прозрачности, уходящее матовой стеной в далёкую вечность. «Чертова справедливость, — подумал он и надел очки, которые болтались, дужками цепляясь за край старой футболки, — почему она настигла меня? Почему праведный гнев обошёл того старика из банка, который в прошлой жизни выносил смертные приговоры, а не сидел за семейным столом, поглаживая бороду?» В маленькой кухне, где, казалось, не могли разойтись даже кошка с хозяином, всё шло кувырком — размышления Зика прервало шипение, и он метнулся к раковине за тряпкой, задев словарь, который неподъёмным грузом упал на пол. После беспокойной ночи всё валилось из рук, и мысли скакали от одной к другой: то он напоминал себе взять книгу, которую всегда читал по пути на работу, то силился вспомнить имя того старика, умудрившегося даже среди хаоса занять уютный уголок. Неожиданная мысль, которая моментально появилась в самый неподходящий момент, с каждой секундой крепла и превращалась в осознанную идею. Память то и дело воскрешала неясные образы, заставляла губы шептать разные имена, обрывки которых тут же тонули в чашке с кофе. Он наконец понял, как можно избавиться от навязчивой жизни, которая не принадлежала ему, но отчего-то стала неотъемлемой его частью, и этот старик, чьё имя было очень схоже с его собственным именем, стал долгожданным последним человеком, знакомым Зику с прошлой жизни. После него — только девочка с волосами цвета кофе. И когда Зик найдёт её — а в этом он не сомневался — на свет появится рассказ, его драгоценное творение, которое отчистит его бессмертную душу. Он уже надел пальто и накинул на плечо сумку, но перед дверями остановился и метнулся обратно в комнату: он всё-таки забыл книгу, которую мучил второй год, подчеркивая ровные строки карандашом. — Мистер Йегер? — как всегда сонно, немного лениво окликнула его соседка на лестничной площадке. — Доброго утра, миссис Клири, — не останавливая, поздоровался он и быстро сбежал по первым ступенькам. — Сегодня я не оставляю вам Мэри, простите! — крикнул он, когда шумно спустился ровно настолько, чтобы миссис Клири слышала его, но не могла достать осуждающим взглядом. — Не скучайте без неё! Женщина какое-то время помолчала, гадая, что же могло произойти с соседом за прошедшую ночь, а потом развернулась и открыла дверь своей квартиры. «Наверное, скоро полиция приедет. Уж он-то точно что-то натворит: весёлые люди вечно совершают какие-то глупости», — подумала она и со спокойной душой вернулась к недочитанному роману.***
Он делает это каждый день. Каждый день он ездит на электричке в контору и переводит там документы. Каждый день он держит в руках эту книгу и под мерный стук старается вникнуть в смысл иностранных слов. «Этот день — не исключение», — убеждал себя Зик, и всё же сердце тревожно заходилось, в предвкушении чего-то. Чего? Этот вопрос мешал сосредоточиться, и Зик старательно гнал его от себя. Он то открывал книгу, то прислушивался к разговору справа, то всматривался в окно, где бескрайние поля дышали свежестью. Желтый свет подсвечивал черные буквы, и от этого на типографской краске плясали белые полосы, которые переливались и прятались в такой же желтой, как и свет, бумаге. Вначале Зик почувствовал взгляд. Он словно коснулся волос, невидимой рукой скользнул по лицу, к шее. Затем легкое дыхание действительно согрело кожу: видимо тот, кто стоял рядом и молча наблюдал, нагнулся ниже. А потом чья-то тень наполовину загородила свет, тёмным пятном легла на страницу. Зик едва заметно повернул голову влево: взгляд наткнулся на смешные ботиночки со шнурками, поднялся по стройным, ещё по-девичьи худым ногам к бедрам, к плоскому животу, чтобы перейти к лицу, но так и застыть, встретившись с задумчивым взглядом карих глаз. — Извините, — сказала она, печально улыбаясь. — Это все моё любопытство. Не могу не заглянуть через плечо человеку, когда вижу, что он читает. Он не мог ничего ответить — смотрел на человека, которого, казалось, уже отчаялся повстречать в этой жизни, и отрешенно замечал отдельные детали: её непослушные тёмные волосы, чистую кожу, нос с горбинкой. — Тоже изучаете языки? — прозвучало немного глухо. Он неожиданно смутился этого и с несвойственной ему неловкостью прочистил горло. Её брови удивлённо приподнялись, и вскоре тонкая рука коснулась его руки, приподнимая обложку. — Ох, я и не заметила… — с неизменной улыбкой сказала она и, не зная, куда себя деть, ухватилась за лямку школьного рюкзака. — Нет, я просто люблю литературу. А вы, наверное, решили заново попробовать? — Я переводчик. — коротко ответил он. — Как здорово! — она позволила себе усмехнуться. — Я бы тоже хотела, чтобы однажды на одной из книг красовалось моё имя. Перевела… — Так как вас зовут? — не в силах ждать, поторопил он её, хотя девушка и не собиралась останавливаться. — Ох, я думаю, вы быстро запомните. — Неужели? — он поднял голову, и она ответила задумчивым, немного печальным взглядом. — Конечно, ведь у меня очень простое имя. Меня зовут Пик. Мужской голос оповестил о том, что сейчас мелькнёт, задержится и исчезнет ещё одна станция. Девушка завертела головой, пытаясь заглянуть в окна. Она вытянула тонкую шею и удивленно охнула, сделала торопливый шаг, но остановилась, обернувшись к печальному и красивому попутчику, который продолжал читать книгу. — Знаете, я верю в судьбу. Поэтому я не прощаюсь: я знаю, что мы с вами ещё обязательно встретимся! — сказала она и, через несколько быстрых шагов скрылась в толпе. Зик ничего не ответил. Он даже не повернулся. И не потому, что тоже верил в эту чертову судьбу, а потому, что знал: они обязательно встретятся. Иначе и быть не могло: на обложке книги, с внутренней стороны, среди прочих, следуя прямо за именем «Закклай», было аккуратно выведено — «Пик».