Разорванные цепи

Мактуб, — вздохнул Лантри, когда женщина осыпалась пеплом. Я, — возразила Ярра.

      Возможно, Лантри был просто особенным и слышал, как судьба совершает очередной поворот или механизмы вселенной делали очередной круг, а может, просто обладал той долей интуиции, которую обычно приписывали только женщинам. Он не мог дать ответ на то, что это, но по жизни шёл с этим самым «щелчком».       Щелчок. И убегая от стражи, он завернул спрятаться в здание Школы Чернил и Пера, да и остался в ней в качестве ученика. Щелчок. И мастер Аргрейн отправил его в путешествие по Империи Кайроса собирать знания. Щелчок же и предвидел его пленение Алым Хором.       И везде по жизни его сопровождал этот пресловутый щелчок. Да так часто, что он уже привык к нему, всякий раз готовясь принять очередную превратность судьбы. Так что с годами важность сего момента исчезла, оставив какую-то бытность и обыденность. Поэтому, когда он услышал очередной «щелчок» в лагере Алого Хора, то не предал этому должного значения. А зря. Стоило бы. Но тогда ему казалось, что колесо судьбы просто повернулось снова и, возможно, это значило, что он спасён.       Женщина в доспехах Вершителей держала в руках посох, лезвие, вмонтированное в основание которого, было покрыто свежей кровью. Она смотрела сурово, но спокойно, окидывая всех нечитаемым взглядом, пока не остановилась на нём. Улыбка едва тронула её губы, и в глазах блеснуло что-то совсем знакомое, прямо до мелочей, но такое далекое, будто смысл и значение стёрлись под натиском времени. С ней было двое спутников: мужчина, закованный в доспехи по самую голову, что ни одного кусочка кожи не было видно, и женщина, Алая Фурия, с яркой боевой раскраской и безумной улыбкой.       В тот момент его буквально оглушает на пару мгновений — такой громкий выходит щелчок, будто колесо судьбы не просто сделало поворот, а перескочило в другую колею.       Женщина представляется Яррой и буквально вырывает его жизнь из лап Алого Хора, чтобы тут же взять её себе. Вершительница Судеб несёт с собой Эдикт Казни. Вестница Смерти, не иначе. И он расшифровывает для неё текст. Не для Алого Хора, а для Ярры. И идет дальше только за ней, потому что есть что-то в этих серых глазах, что-то очень знакомое.       Первое, что он узнает о ней: она шагает плечом к плечу с легионами Опальных. Ярра одна из них. Они смотрят на неё, в этом выделяющемся доспехе Вершителя, и видят в ней равную, родную, неотделимую от них самих. Ему кажется, что если небеса разверзнутся и она упадет, Опальные подставят плечи, встав единым фронтом. Было в этом что-то совсем невероятное, сюрреалистическое. Такая крепкая, объединяющая всех воинов связь. Он был уверен, без магии Архонта Войны не обошлось. Но свои тайны Легион хранить умел. Хотя слухи о магической связи между Аше и его солдатами проскальзывали.       Алый Хор был безудержным хаосом, существующим только в движении. Без него он распадался: ломалась эта крепкая, как казалось, масса. Опальные в противовес ему могли стоять без движения, но оставались едины. Возможно, Кайрос их такими и задумал: полные противоположности друг друга, что однажды всё же схлестнутся в войне.       Лантри всё же больше склонялся в сторону Опальных. Возможно, причина была в том, что в присутствии Голосов Нерата щелчков было слишком много. Но все они были тихими, будто незначительными или, наоборот, противоречащими друг другу. С другой стороны, причина могла крыться в том, что Архонт Тайн пугал Лантри своей неопределённостью. Прожитый опыт вообще советовал ему всегда держаться подальше от серых кардиналов. Себе дороже. Но пускай и все Архонты были когда-то просто людьми, — огромный магический дар, служба Кайросу бесспорно меняла их, делала из них нечто новое. И Голоса Нерата были сплошным набором вопросов без ответов. А человека, как известно, пугает то, что он не способен понять.       Второе, что Лантри узнает о Ярре: она жестока, но по-своему справедлива. Для неё не существовало насилия ради насилия, как любила Фуга. У любого действия была причина, хорошо взвешенная и обдуманная. Груз Вершителя судеб давил на плечи и заставлял обдумывать свои решения и действия. Они всегда несли за собой последствия. Она казнит всех, кроме Матани, на Переправе Отголоска на радость Опальным. Матани постигает ещё более ужасная судьба, Ярра распоряжается доставить её на допрос к Голосам Нерата. Ни пощады, ни сочувствия, ни жалости — беспристрастие, нелицеприятность*, верность законам Опальных, но военная расчетливость. И, несмотря на прокушенную до крови губу, и сердце, заходящееся галопом от человеческих криков, и то, что он отвернулся, неспособный смотреть на казнь, Лантри уважал эту обдуманность действия и холодное спокойствие. Впрочем, когда Ярра взрывалась, мир заливало аметистовое пламя, не оставляющие никого безнаказанным. Контролируемая буря, управляемое безумие — в этом была вся она.       Третье, что он узнаёт о Ярре: когда-то она была воровкой. И на самом деле это порождало лишь новые вопросы, потому что шагала она все ещё плечом к плечу с Опальными.       Когда они поднялись на Шпиль, Лантри неожиданно ощутил странную, всеобъемлющую тоску, которая сжимала сердце в тисках и увлажняла глаза. Так тоскуют по дому, далёкому и родному, зная, что больше туда никогда не вернуться. Но у Лантри не было дома, как, впрочем, и семьи. Все, что у него имелось, он носил с собой. И возможно, причина крылась как раз в том, что никогда и ничего у него, фактически, не было. А знания, что он собирал всю жизнь, не могли заполнить этой сердечной пустоты, потому как что бы не говорили люди, но человек умный и образованный всегда ясно осознаёт собственное одиночество. Просто все эти годы он усердно гнал эти мысли от себя. А тут что-то колени разнылись в очередной раз от долгой дороги, так некстати напоминая о возрасте.       И когда первые лучи солнца коснулись  Шпиля, а холодные ветра пробрались под броню, заставляя ежиться, Лантри почувствовал, как эта тоска сменилась такой же всеобъемлющей усталостью. Она навалилась на плечи, прижимая к земле, но все также сжимала сердце — он грузно и резко опустился на скамью, позволяя другим заняться костром. На плечи опустилась тёплая накидка, а рядом с ним села Ярра, задумчиво смотря куда-то вдаль, на Ярусы. — Как так получилось, что ты попала в Легион? — спрашивает тихо Лантри, кутаясь в накидку. Опальные были выходцами из благородных домов, а не просто разношерстной сворой, как Алый Хор. А Кьярра была обычной воровкой. Ей скорей была дорога к Голосам Нерата. — Когда ты становишься Вершителем, ты отказываешься от своего прошлого, Лантри. Каким бы оно не было — благородным или преступным, — выдыхает она, — Тунон лишает тебя его. У цепных псов Суда нет ни прошлого, ни будущего: мы нужны здесь и сейчас. Сплошное, мать его, настоящее, — скалится она. — Такова цена, — подводит итог их маленькому диалогу Лантри, а Ярра лишь горько улыбается, соглашаясь.       Он не мог точно сказать, что прижало его к земле, заставляя преклонить колени — снятие Эдикта Казни или еще один громогласный, громоподобный щелчок. Эдикты всегда так сильно меняют судьбу? Или дело в другом? В том, кто снимает Эдикт и как? Лантри не знал. Он не слышал, что говорила Ярра после: в голове всё еще шумело и звенело. Он никогда не думал, что его дар может сыграть с ним такую злую шутку. Было чувство, что это путешествие, в которое его вела Вершительница, будет стоить ему слишком дорого.       Опальные заполняют Оплот и его залы, их фиолетовые доспехи мелькают то тут, то там, а Вершительница довольно улыбается, сидя под навесом рядом с Железным Маршалом. Она лениво что-то обсуждает с ней, но при этом взгляд её блуждает где-то не здесь. Лантри кажется, что снятие Эдикта что-то изменило в ней самой, поселило или пробудило нечто до сего момента ему неизвестное, а может, наоборот, до боли знакомое.       Они с Атли, Бариком и Фугой сидят возле костра, в стороне. Опальные смотрят на них с чисто военной опаской, особенно на Алую Фурию, но не трогают и не приближаются. Разговор само собой не клеится, ведь они слишком разные, но судьба всё же собрала их вместе: воительницу Алого Хора, воина Опальных, книгочея и юную предательницу повстанцев. Их компания настолько разношерстная, насколько может вообще быть. Фуга смотрит на них с каким-то странным блеском в глазах, а потом смеётся так искренне и чисто. — Ведём себя, как два девственника перед первой брачной ночью — неловкое молчание и неклеящийся разговор, — поясняет она, утирая слезы смеха. — Ты знаешь, как ведут себя девственники? — фыркает вдруг Атли, поднимая взгляд от своего посоха, лезвие которого она до это полировала, и видит, что Фуга улыбается в ответ. Их первый полноценный разговор начинает с девственников и весьма пошлых шуток Фуги, от которых у Атли розовеют уши, но она продолжает фыркать и язвить в ответ. И в этом есть что-то судьбоносное. Лантри не покидает чувство, что так и должно было быть.       У Ярры свой взгляд на мир и на то, что действительно справедливо. Зная законы Кайроса, она лавировала между ними, как рыба в горном потоке меж камнями. Лантри и не думал в начале пути, что ему придется повстречать столько Архонтов. Будь его воля, он бы никогда не встречался ни с кем из них. Но судьба Вершительницы судеб так или иначе сводит их команду с ними.       Тунон производит на него неизгладимое впечатление: мурашки бегут по коже. Высокий и статный, от него веет какой-то холодной силой и спокойствием, достойным высеченных из гранита фигур. Он выглядел безучастным, безразличным даже со всеми этими масками. Говорят, много-много лет назад, когда Кайрос покорял(а?) Северную Империю, он подготовил правовую и исполнительную систему своей Родины, вплёл в неё законы Кайроса, саму основу растущей Империи, потому что увидел в ней будущее для слабого и неустойчивого государства. И когда войска Кайроса пришли, оставалось лишь совершить пару юридических поправок, чтобы принять его (её?) власть. И за это он был награждён благосклонностью Владыки, а позже званием Архонта.       А Ярра вот стоит, не колышется и даже не вздрагивает, да ещё и оспаривает вердикт Тунона, ловко бросаясь его же законами. Архонт, конечно, оценивает подготовленность своей ученицы, но решения не меняет. Лантри думает, что уж на этом попытки снять с Барика доспехи прекратятся. Но она остается непреклонной, и они идут к Скованным Горном. Видимо, если Ярра что-то решила, она разобьётся, но получит желаемое. Было в этом стремлении нечто благородное, а ещё совсем обычное, свойственное простым людям.       После того суда они встречают Бленден Марка, вызывающего у Лантри чувство священного ужаса, когда он появляется из тени, словно сотканный из тьмы, а Ярра только ухмыляется. Архонт Теней ласково (если такое слово вообще можно употреблять в его отношении) зовёт Вершительницу: «Оборвыш снова вернулся?». На что получает неизменный ответ: «Придурок» — от чего у Лантри опять бегут мурашки. Они останавливаются и заводят беседу, пока остальная команда стоит в стороне, то ли не решаясь приблизиться, то ли уважая приватность разговора. Он не знает, о чём именно идет речь, но возвращается к ним Ярра с каким-то плотным свертком в руках и выглядит при этом озабоченной чем-то. Город они покидают тогда в молчании.       Он не знает, как правильно реагировать на Шпили и чего от них ждать. Ему хотелось исследовать каждый, раскрыть все их тайны и, конечно, записать, но проблема была в том, что все вопросы были завязаны на Ярру. Шпили подчиняются Вершительнице, она управляет ими, ловко меняя и подстраивая под себя. И Лантри не слышит щелчков там, на высоте, но неизменно чувствует, что на его глазах творится история: определяется будущее Империи Кайроса.       А Ярра уверенно идёт вперёд, создавая, как кажется Лантри, свою собственную Империю. Когда она принимает в отряд Сирин, Архонта Песни, довольная улыбка на миг очерчивает её губы, словно очередное событие складывается так, как ей надо. К чему это всё и как много значит, Лантри понимает лишь спустя много дней и ночей, проведённых в путешествиях по Ярусам. У Кьярра была своя собственная сторона со своими принципами и законами. И Лантри чувствовал в этом угрозу. Как запах озона перед грозой, она витала в воздухе. Кайрос был(а?) где-то далеко, в сердце своей Империи, а Ярра была здесь и сейчас. Во Славу Кайроса творились деяния Вершительницы, но не ради Владыки.       Цепь, что держит Кьярру, словно цепную собаку, всё натягивается и натягивается, пока со звоном не разлетается, оглушая Лантри и заставляя хвататься за сердце. Кьярра становится Архонтом Шпилей. Буря вырывается на свободу. Больше ничто не держит женщину. Возможно, опасаясь, Кайрос решил (а?), что своим решением стравит между собой Архонтов и вчерашнюю Вершительницу. И тогда точно Ярру подчинит или уничтожит кто-то более опытный. Но то ли судьба так сложилась, то ли просто расчет оказался неверным, то ли при гадании Владыки выпали Смерть с Судом*, но зверь распрямился, оскалился и решил взять всё, что ему причитается, чего никто не ожидал.       Они неожиданно сворачивают с маршрута, немного не доходя до лагеря Опальных. Ярра напряженно молчит, когда они продираются сквозь чащу леса, а Лантри слышит привычный щелчок и готовится к битве.       Бленден Марк стоит в центре поляны, не скрываясь привычно в тенях. — Пора решить нашу проблему, оборвыш, — чеканит он, доставая оружие из ножен. — Пора, придурок, — на губах Ярры играет ухмылка, и почему-то в голосе слышно довольство.       Воздух вокруг гудит от количества магии, сигилей и меток, что они используют. Архонт Теней не тупая скотина из подземелий, не неопытная Матани, нет. Он хитроумная, повидавшая много тварь, кинжал в складках мантии Тунона. В его атаках нет спешности, лишь холодная расчетливость и смертоносность. Лантри вместе с Атли не решаются приближаться к сражению слишком близко, удерживая Сирин за спинами, чтобы ничто не отвлекало её от песни. А вот Барик и Фуга бросаются на Архонта поочередно, но их всё сильнее теснят его тени. Лантри только и успевает использовать исцеляющие сигили, прикрывать Атли, кастующую заклятья защиты и поддержки, чтобы как-то сдержать напор и силу Бленден Марка. Он теснит их в сторону, но не Ярру. Кажется, совсем наоборот, он хочет биться только с ней, оставляя тени для их отвлечения. У Лантри тогда мелькает мысль, что это что-то личное. То, как они дерутся, как едва слышно трещит древко посоха, когда Ярра принимает на лезвие удар Архонта, или как Бленден Марк отскакивает от серии грозовых ударов, но вынужден отбить посланный «Удар земли» — всё это похоже на игру в кошки мышки, но уж точно не смертельный бой.       А потом его ослепляет. Аметистовое пламя взвивается обжигающим потоком ввысь, чтобы затем ринуться вниз, стеной отделяя их всех от Архонта и Ярры. Лантри бросает в сторону Фуги и Барика сигиль для защиты, но созданный им щит трещит под напором ревущего пламени. Тени сгорают, а они отступают, прячась за магическим щитом Атли и Сирин.       Ему кажется, что сама геенна огненная разверзлась здесь. Потоки пламени клубятся, ревут, складываясь в вихри и причудливые узоры, всё еще отделяя их от того, что происходит там, внутри. Их жар чувствуется даже за щитом: пот градом струится по телу, заливая глаза и мешая крепко держать оружие. — Вот это мощь, — как-то зачарованно шепчет Фуга, выглядывая из-за плеча Барика. С этим высказыванием Лантри согласен, он больше удивлён, что оно цензурное.       Им приходится отступать назад, потому что лес под напором пламени трещит и горит, и вековые сосны грозятся упасть прямо на них, к тому же дышать становится совершенно нечем. А кокон из пламени и этот ни с чем несравнимый рёв только ширится и растёт. Лантри всё ждёт и ждёт щелчка, как манны небесной, буквально молится о нём, желая, чтобы всё закончилось и прекратилось. А Атли дрожит от перенапряжения и жара: посох так и норовит выскользнуть из рук.       Щелчок едва ли перекрывает рёв пламени, но Лантри улыбается, как безумный, и радуется ему, как никогда ранее не был рад своему дару. Всё стихает разом, пламя исчезает, будто его и не было, будто не трещали деревья и ревел огонь. Откуда-то сверху, с деревьев, словно снежинки, падает и кружится пепел, и, как по сигналу, Атли выпускает из рук посох и падает на колени, тяжело кашляя и пытаясь дотянуться до фляжки с водой. В центре выжженной поляны стоит Кьярра, уставшая, со слезящимися глазами, тяжело дышащая, с покрытыми до самых плеч сажей руками, а перед ней на коленях стоит Бленден Марк, прикрывая рот рукой, жмурясь. Они оба похожи на жертв пожара или стихийного бедствия. — Ладно, этот раз за тобой, оборвыш, — хрипло, даже слегка каркающе, говорит он. — Придурок, — сипло отвечает бывшая Вершительница, а потом заходится в надсадном кашле, — на верность иначе присягают. — Это было бы неинтересно. — И то верно.       Весь этот диалог отдаёт чем-то личным и только им одним понятным. Лантри опирается о колени, а потом медленно опускается на землю. Сотворённая Атли тучка проливается на них не иначе как благословенным дождём. От земли и Барика идёт пар, капли дождя закатываются за воротник, а Лантри думает, что это нечто, в самом начале ему непонятное в глазах Ярры и есть судьба, её знакомый, но такой обыденный для него отблеск.       Лантри с замиранием сердца смотрит, как Грейвен Аше преклоняет перед Кьяррой колено. Это было непередаваемое зрелище. Будто огромная гора склоняется перед зверем, потому что его сила покорила гору. Лантри чувствует, что сам уже переходит на витиеватые метафоры, свойственные порой всем книгочеям. Но иначе просто не может, наблюдая, как с очередным щелчком судьба раскладывается заново, а ближайшее будущее становится всё более размытым и нечетким.       Впереди их ждёт схватка с Алым Хором: прорваться в лагерь мало, нужно найти силы и упорство победить Голоса Нерата, который бы никогда не присягнул на верность любимице Опальных. Но это изначально было одно из двух, нельзя было вечно держать нейтралитет. И Лантри пугала близость этой встречи, чего греха таить. Архонт Тайн был и так пугающим. Но вот о его боевом стиле ходили легенды: безумный, хаотичный, безжалостный. К тому же его волнует преданность Фуги: не всадит ли Алая Фурия нож им в спину? — Успокойся, умник. Прежде, чем я успею подумать о предательстве, Бленден Марк уже приставит кинжалы к моему горлу. Да и не существует в Алом Хоре этой вашей пресловутой преданности. Есть страх перед Архонтом, — женщина садится рядом с ним у костра, продолжая точить кинжал. — Может поэтому она выбирает всегда Опальных, — вздыхает Лантри, протягивая девушке бурдюк с грушовкой*. Фуга отрывается от кинжала и делает пару глотков, смотря на огонь с какой-то безысходностью и усталостью, совсем ей несвойственными. — Я не буду плакать, когда его не станет, Лантри, — качает головой она, — я с удовольствием этому поспособствую.       Он слабо улыбается, и они молчат. Наверное, впервые за это действительно долгое путешествие они просто молчат, сидя рядом и распивая грушовку. В груди что-то тихо стонет и сжимается. Наверное, это чувство того, что конец уже близок. Увлекательная история подходит к концу, и от этого совсем немного грустно. Лантри знал, что останется после рядом с Вершительницей, чтобы вести уже её летопись, но сделает ли тоже самое Фуга? Вряд ли. Дорога вновь позовёт Алую Фурию в путь. В конце концов, Алый Хор никогда не стоял на месте. И почему-то расставаться с боевой, именно, подругой необычайно печально. Хотя за столько лет он должен был привыкнуть.