Игнотус

      — Поверить не могу, что набрала в команду сущих разгильдяев! Загонщики не отличат бладжер от квоффла, даже если тот прилетит им прямо в лицо, а остальными и вовсе только ворота затыкать. Хотя о чем я говорю, они и в таком случае пропустят гол!..       — Сочувствую.       — Умудриться врезаться друг в друга на самом старте!..       — Понимаю.       — Я все готова стерпеть, но когда они вывернули из земли ворота…       — Джинни… — спросила Гермиона тоном сапера, обезвреживающего противопехотную мину. — Ты можешь мне точно сказать, сколько ты спала последние трое суток?       Джинни ошалело уставилась на подругу. Сходу она вряд ли была способна подсчитать количество часов сна, но дергающееся веко отбивало морзянкой «НЕДОСТАТОЧНО». Подрагивание других частей тела — в особенности пальцев рук — намекало на то, что последние сутки она жила на чистом кофеине и щепотке ненависти.       Заметила это не только Гермиона. Поэтому тот угол гостиной, который оккупировали девушки, был безжизненным, как рабочее пространство вокруг физика-ядерщика, который в самый разгар эксперимента выкрикнул: «Вот же срань!» Даже Живоглот решил ретироваться под дальнее кресло.       — Джинни, ты ввалилась в гостиную с метлой наперевес, даже не сняв грязную форму. Ты уверена, что с тобой все в порядке?       — Разумеется, в порядке! Почему со мной что-то должно быть не в порядке?       Гермиона вздохнула.       — Сегодня утром за завтраком ты надела Кормаку[1] на голову тарелку с овсянкой за то, что он слишком громко смеялся. Хотя… спасибо за это. На вчерашней лекции ты наорала на профессора Бинса, перепутав его с Почти Безголовым Ником. Хорошо, что он ничего не замечает уже лет сто. Во время тренировок по квиддичу тебя слышит вся гостиная. При закрытых окнах. А прямо сейчас ты пытаешься отпить из совершенно пустого стакана после шести неудачных попыток.       Джинни сфокусировала взгляд на стакане в своих руках и отставила его с такой скоростью, словно это был скорпион.       — И это я молчу про то, что ты стала ложиться позже всех и раньше всех вставать.       — Ладно, хорошо! — Джинни всплеснула руками, заставив парочку первокурсников в дальнем углу пережить микроинфаркт. — Да, я не в порядке. Я волнуюсь. Мне нужно за месяц собрать и привести в форму оболтусов, которые так же далеки от квиддича, как… как ты. У нас на носу матч с Пуффендуем и…       — Да, только, исходя из того, с какой частотой ты бронируешь поле, Пуффендую придется тренироваться прямо во время соревнований. И это не объясняет, почему ты воспылала такой любовью к ночным сидениям за учебниками. Как и все остальное, — последние слова Гермиона произнесла с ощущением, что вышла на очень тонкий лед. Судя по глазам Джинни, так и было.       — Допустим, так. — Ледок весьма недвусмысленно хрустнул в ее голосе. — И что, по-твоему, является причиной?       Гермиона осторожно отодвинула чернильницу, рассчитывая на то, что следующая реплика может окончиться метафорической полыньей и вполне реально залитым эссе.       — Я не могу знать наверняка…       Хрусть.       — … но мне кажется, тебя что-то гложет. И это не скорый матч.       На сей раз лед не трещал. Кажется, она верно сместила акценты. Теперь нужно было аккуратно обойти опасное место, сделав петлю.       — Может, тебе стоит дать себе выходной хотя бы на пару дней? Никаких тренировок, отсидела занятия — и выбралась, скажем, к озеру. Посидишь в тишине на свежем воздухе, обдумаешь свою проблему. Я уверена, она легко решается, нужно только привести в порядок мысли…       Если все предыдущие шажки были максимально правильными, то с последним Гермиона, мягко говоря, дала маху. Пальцы Джинни, сжимавшие древко метлы, побелели так, что не было сомнений в ее способности сломать об колено кусок дерева в два дюйма диаметром.       — … ну или хотя бы поймешь, с чего начать.       Маловероятно, что эти слова ее успокоят, но попытка не пытка.       — Начать надо было с того, чтобы вообще не возвращаться сюда, - медленно проговорила Джинни, явно сдерживаясь из последних сил, чтобы не рявкнуть на подругу или, что еще хуже, дать волю слезам. Припухшие веки и краснеющий нос намекали, что предел уже достигнут. –Тебе самой не кажется, что засыпать тут… это как укладываться в склепе?       «Так вот оно что…»       Гермиона задумчиво провела по волосам, подбирая слова. Вряд ли она сумеет чем-то помочь тому, кто потерял в этих стенах родных. Все равно что дружески похлопать по плечу человеку с оторванной ногой и сказать: «Знаешь, я когда-то тоже загнал занозу в палец, и это было чертовски больно».       Если бы хоть кто-нибудь знал, как прирастить обратно отнятый кусок души…       — Может, и кажется. Но еще мне кажется, что у меня нет другого выбора: либо я доучиваюсь здесь один-единственный год и получаю свободу, либо всю жизнь я живу под диктовку своих страхов и не имею ничего. Понимаешь, какой расклад?       Джинни скривилась в улыбке, которая прямо-таки кричала о том, что на самом деле это тщательно замаскированная плачущая гримаса.       — Тебе легко говорить…       — Мне легко говорить, я здесь никого не теряла — ты это хочешь сказать? Вот только ты ошибаешься. Я тоже потеряла Фреда. И Люпина с Тонкс. Я потеряла здесь столько же, сколько и ты, и не важно, что эти люди не были мне родными по крови. Они все были частью моей жизни. Понимаешь это?       — Хорошо, и как ты тогда находишь в себе силы засыпать с мыслями, что на несколько этажей ниже — место, где их убили?       Гермиона пожала плечами, ощущая, как атмосфера вокруг постепенно накапливает электричество.       — Если я тебе скажу, что просто заставляю себя, ты мне поверишь? Что я стараюсь выкинуть эти мысли из головы и сделать вид, что всего этого не было?       Порой накопившийся заряд стоит сбросить, шарахнув хорошей молнией куда-нибудь в безлюдное место.       — Как ты можешь…       — Да запросто! — рыкнула Гермиона, понимая, что пришло время дать моральную пощечину. Разговор мало-помалу скреб по ее собственным полузажившим воспоминаниям. — Люди умирают, Джинни, и иногда трагически рано! Но вся дилемма заключается в том, что жизнь должна продолжаться. Знаешь, сколько еще смертей тебе придется пережить на своем пути? И после сделать вид, что отныне все будет хорошо? Потому что в основе всего мироздания лежит мысль, что это было последней несправедливостью на Земле, что хуже уж точно быть не может и вскоре все уравновесится счастливым и светлым будущим! Люди живут, веря в то, что всему есть предел, и в особенности — горю и мраку. Вот тебе вечный двигатель человечества, вот то, что заставляет меня каждое утро начинать с игнорирования того факта, что я учусь в долбанной!Братской!Могиле!..       Одним из неоспоримо примечательных свойств характера Гермионы было то, что он закалился в довольно взрывоопасной среде общения с Гарри и Роном. Есть люди, способные несколькими словами увести заряд негатива куда-то в пространство, оставив остальных почесывать затылки в раздумье: «И как это я был готов откусить Джеку нос?» В попытках выжить и вытащить из проблем своих друзей девушка овладела этим искусством в совершенстве.       Так и нехорошие искорки потухли в зрачках Джинни. Теперь глаза просто блестели от накопившихся слез. И не важно, что последняя тирада Гермионы заставила младших гриффиндорцев бочком разбежаться по спальням, как колонию испуганных крабов.       — Выходит, и ты тоже это испытываешь? — тихо спросила Джинни, виновато глядя куда угодно, но только не в глаза подруги.       — И я, — ответила Гермиона, планируя в глубине души, что если этот прием не подействует, то она самолично утопит страдалицу в тазу с ромашковым чаем. — А теперь я бы настоятельно советовала тебе принять душ и переодеться во что-то другое, кроме измазанной формы. И если ты посмеешь спать меньше восьми часов, то снотворное зелье будешь встречать в еде чаще, чем соль.       На ее счастье (или счастье Джинни), протестовать та даже не собиралась. Наоборот, сокурсница выглядела так, словно ее организм только сейчас решил щелкнуть всеми тумблерами системы, осознав масштабы недосыпа.       Джинни быстро провела по глазам и поднялась с запачканного грязью кресла. Даже сделала попытку улыбнуться по-настоящему.       — Слушай, ты, наверное, права. Я пойду, хорошо?       — Более чем.       Девушка кивнула и двинулась к выходу. Затем зависла на пару секунд и вернулась за метлой.       — Гермиона, я тут еще кое-что хотела спросить… — пробормотала она, ковыряя прутья. — У тебя во сне не было ощущения, что замок слегка… дрожит?       — Ни разу.       — А.       Получив столь исчерпывающий ответ, Джинни, наконец, неверной походкой покинула гостиную. Гермионе почудилось, что по помещению пронесся общий мысленный вздох облегчения. Она вернулась к своему эссе по новейшей истории. Придвинула стопку подшивок «Ежедневного Пророка». Перо аккуратно скользило по пергаменту, со скрипом выводя каллиграфические буквы. Гермиона поставила точку, пожевала кончик пера и потянулась к очередной подшивке.       Несколько секунд продолжалась благостная тишина, нарушаемая только шушуканьем и потрескиванием углей в камине.       А затем тишину вспорол вскрик.

***

      — И-ДИ-ОТ!!!       Самое замечательное в Аласторе Грюме было то, что он относился ко всем одинаково. В его случае, правда, это означало только то, что при очередной ругани под раздачу попадут все. Точнее, его ругательства имели адресность, но на очередной звук луженой глотки престарелого мракоборца повернутся все головы без исключения. И все — с чувством вины.       И хотя в данный момент Грозный Глаз костерил не их, Гарри с Гестией Джонс обернулись почти мгновенно. Для Гестии это был настоящий подвиг: как оказалось, для нее нахождение на судне — сущий кошмар. Поэтому все время его обследования она то и дело прерывалась на пробежку к борту, одолеваемая морской болезнью.       — Не позавидуешь парню, — прохрипела Джонс, кивая на стоявшего перед Аластором мужчину. Тот факт, что он был выше Грюма, стал скорее не преимуществом, а недостатком, поскольку под весом свирепости главы мракоборческого отдела он сгибался все более и более, обнаружив пару лишних сочленений. Еще немного — и бедняга станет изображать складной табурет.       — Учитывая, что он единственный, кто остался в живых из всей охраны Азкабана, я бы не согласился, — произнес Гарри.       — Поверь мне, сейчас он завидует судьбе тех бедолаг, — пробормотала Джонс, осторожно косясь на темноту за бортом. — Я, конечно, понимаю, что здесь он находился по приказу начальства тюрьмы, но в то же время ни он, ни кто-либо еще не сообщил в Министерство, что возле Азкабана ошивается маггловское судно. И вот, пожалуйста — побег. У него стопроцентные шансы на звание «козла отпущения».       Они еще пару минут созерцали сцену разноса.       Гарри не оставляло ощущение легкого беспокойства, что сейчас все шло… правильно. Что он находился на своем месте, что события развивались так, как и было им положено — то есть убийственно-тревожно. Он чувствовал себя той самой пустынной рыбкой, которая всю свою жизнь привыкла жить в смертельно опасных условиях. В аквариуме с чистой водой она будет чувствовать себя неуютно. Но стоит выпустить ее в озеро, состоящее из соляного раствора…       Он даже волновался больше не из-за факта побега Пожирателей Смерти, а из-за того, что всего за десять минут осознания для него это стало вполне себе обычным событием. Само отсутствие беспокойства вызывало беспокойство.       — Пойдем осмотрим все оставшиеся каюты? — предложил он Гестии, просто чтобы отвлечься от тревожного состояния.       Мракоборец бросила еще один мрачный взгляд за борт, где плескались ненавидимые ею волны, и кивнула.       По сути, осматривать уже было нечего. Все рассказал владелец судна, Генри Экланд, маггл, который, судя по лицу, носом поздоровался с тараном. А о чем не поведал он, дополнил тот распекаемый Грюмом охранник из Азкабана, которого на судне знали под именем Эндрю. И по мелочи — остальные члены экипажа, которые все до единого были живы, пусть и не сильно здоровы.       Три месяца назад команда пиратского радио «Радио Ливингстон» наткнулась на узкий спектр радиочастот, который, по согласованию маггловского премьер-министра и министра магии, был отдан волшебникам. Более того, мистер Экланд умудрился выбрать еще и территориальные воды, которые попадали под юрисдикцию магического сообщества Британии. А именно — тот участок вокруг куска скалы, где высилась башня Азкабана.       И вот тут человеческая природа развернулась во всей своей коррумпированной красе.       В первую очередь новая радиостанция привлекла покупателей рекламного времени, которые, если честно, сильно страдали от монополии существующего волшебного радио. Они ринулись на новую волну, как воздух — в чистый вакуум. Но все еще оставался вопрос законности нахождения маггловского судна в миле от Азкабана. Да, граница магической защиты тюрьмы проходила только в полумиле от скалы. Однако шляться возле нее тоже не позволялось.       Если бы на страже Азкабана остались дементоры, они бы решили вопрос в максимально короткие сроки и заодно устроили бы себе шведский стол. Но теперь тюрьму охраняли люди, пусть и с волшебными палочками в руках.       То, что «Радио Ливингстон» транслировало действительно хорошую музыку, уже значительно дестабилизировало весы закона. Одно дело — когда каждый отдых смена скучает за избитыми дорожками единственно доступной радиоволны, лениво перебрасываясь новостями из «Пророка». И другое — когда в казематах звучит непривычное, но крышесное «Putting Out The Fire» [2]. А то и «Cherry Bomb» [3]: эта композиция особенно приветствовалась мужским коллективом.       Но нарушить закон начальство Азкабана толкнули не музыкальные предпочтения, а то, что за разрешение для судна находиться в этих водах, можно было взимать плату с тех волшебников, что покупали рекламу на радио. Аргумент был один: «Мерлин великий, это же магглы, какой подвох можно от них ожидать? А пара лишних сотен галлеонов никому еще не мешала».       Разумеется, министерству магии ни к чему было об этом знать.       В защиту — или, точнее, уже в качестве эпитафии — начальству тюрьмы можно было сказать лишь то, что оно было не совсем наивным. Так, послать на судно одного из охранников под именем Эндрю, чтобы тот встроился в коллектив «Радио Ливингстон» и координировал действия магглов, было в целом неплохой задумкой. Но от массового побега заключенных и убийства всех сотрудников Азкабана это все равно не спасло.       Судя по лицу Эндрю, он действительно был бы счастлив, если бы разделил их судьбу. Не очень-то легко, когда твое начальство уходит от ответственности трагически насильственным образом, перед этим накосячив за все непрожитые годы наперед. Когда Гарри поравнялся с ним, незадачливый страж тюрьмы был абсолютно морально уничтожен.       — … и я позабочусь о том, чтобы ты всю оставшуюся жизнь не покидал своего рабочего места! Даже выделю для этого отдельную охрану, и, подери меня гаргулья, я вполне способен снова нанять проклятых дементоров лично для тебя! Джонс! — гаркнул наконец Аластор. — В Отдел его, под стражу!       Едва зеленоватая лицом Гестия, мысленно попрощавшись с теми остатками ужина, которые еще не потеряла, трансгрессировала вместе с Эндрю, на палубу поднялся один из мракоборцев.       — Сэр, — обратился он к Грозному Глазу. — Сэр, я осмотрел капитанскую рубку и кое-что обнаружил.       Грюм повернулся к нему с медлительностью самонаводящегося оружия.       — Ну?       — Стало понятным, как они проникли отсюда в Азкабан. И… вам нужно взглянуть на это, сэр.       Хоть глава мракоборческого отдела и был близок не просто к точке кипения, а к отметке моментального выпаривания воды, самодуром он не был. Поэтому, против ожидания Гарри, лишь сдержанно кивнул и проследовал в рубку.       Гарри в растерянности потоптался несколько секунд. С самого его появления на судне Грюм не обращал на него внимания. Все как бы негласно договорились, что каждый здесь не случайно и каждый выполняет свою работу. Даже если этот каждый не в форме и без жетона.       Ему ведь не поступало никаких приказов, кроме осмотра судна, так? Значит, он имеет полное право подсмотреть, что же именно обнаружили в рубке.

***

      Там не было ничего особенного, что выбивалось бы из интерьера среднестатистической рубки. Ну, разве что, радиопередатчик на столе. И вон та большая обожженная окружность на полу, которая выглядела так, словно кто-то аккуратно налил бензин и поджег. В ней — следы ботинок, такие же выжженные.       А еще — запах. Достаточно знакомый, вызывающий воспоминания о каминах.       — И что все это значит? — высказал вслух Аластор Грюм мысли Гарри.       Мракоборец осторожно откашлялся.       — Порох, сэр. Летучий порох. Они использовали его довольно необычным способом.       — Каким еще необычным способом его можно использовать? — мрачно прогудел Грозный Глаз, рассматривая окружность и следы в ней.       — Для удаленного доступа к каминной… сети… — мракоборец споткнулся на предпоследнем слове, когда на него метнули убийственный взгляд единственного глаза.       — Какого доступа? — в каждом слове Аластора Грюма слышался бодрый посвист моргенштерна. — Порох можно использовать только в каминах, и точка. И в Азкабан можно попасть только через определенный камин в министерстве, поскольку у него защищенная сеть.       — Ну… — мракоборец покосился на стол, где стоял радиопередатчик. — Вообще-то, выяснилось, что есть лазейка. Из-за последнего обновления чар каминной сети…       — И?       Мракоборец взял что-то со стола, что оказалось обычной записной книжкой.       — Понимаете, сэр… Из-за частых ошибок пользователей при неправильном произнесении названия [4] точки назначения было решено добавить для каминной сети одну функцию. Вы знаете, о чем я. Если адрес не найден, то сеть автоматически назначает им тот же камин, в котором находится пользователь. Иногда функция работает не только внутри камина, но и в некотором радиусе вокруг…       — Так.       Гарри навострил уши.       — Это зависит от мощности самого камина, подключенного к сети. Чем он больше, чем больше пользователей могут им воспользоваться… тем, оказывается, шире этот радиус.       Кадык мракоборца дрогнул, словно он никак не мог справиться с комком в горле. Глаз Грюма смотрел с дружелюбием пушечного дула.       — … а камин Азкабана, который установили в этом году, специально рассчитан на большие партии людей, и с обновлением у него получился, э-э-э… очень широкий радиус действия. И это судно… Оно попадает под него. По всей видимости, никто еще не знал о существующей ошибке обновления…       Бедный мракоборец выглядел сейчас не лучше Эндрю.       Грюм втянул воздух остатками носа.       — Та-ак… я вижу, что есть что-то еще?       — Да, сэр… Этот порох… Нужно провести более подробный анализ, но он… В общем, он изготовлен кустарным способом. Не лицензионным. Поэтому определить, кто имел доступ к каминной сети Азкабана в этот временной промежуток, невозможно…       Аластор зацыкал. От этого не по себе стало даже Гарри, который решил, что благоразумнее будет немного отойти назад.       — Ц-ц-ц… выходит, у нас здесь орудовали волшебники, которые: а) знали об ошибке обновления сети; б) рассчитали радиус действия камина Азкабана; в) изготовили Летучий порох с нуля, потому что секрет его синтезирования находится под грифом государственной тайны; г) узнали про это корыто и захватили его как транзитную площадку; д) их невозможно отследить. А, и да, е) они оказались в состоянии перебить всю охрану. Я ничего не упустил?       — Нет, сэр.       Грюм помолчал. Его молчание было более угрожающим, чем десяток Авад. Оно водило по нервам хуже, чем ножовка — по струнам скрипки.       — И еще, сэр… — произнес мракоборец. — Эта записная книжка, похоже, принадлежала одному из них. Здесь есть имя владельца… э-э-э… Велиус Сетон. И записи, подробно описывающие удаленный доступ. Отсюда я все и почерпнул.       Как Гарри ни старался, со своего наблюдательного пункта он не разглядел ни единой страницы в записной книжке. Впрочем, с его зрением он чудо, что вообще заметил ее в руках мракоборца.       — Среди беглых Пожирателей смерти, егерей и сочувствующих режиму Волан-де-Морта никогда не было волшебника по имени Велиус Сетон, — очень спокойно произнес Грозный Глаз. — Если это подставное имя, то вряд ли бы он стал помечать им свою записную книжку.       — Но, сэр, здесь буквально на первой странице предложение: «Мое имя Велиус Сетон»…       — Если это способ навести на ложный след, то для человека, способного с нуля создать Летучий порох и взломать каминную сеть Азкабана, он невероятно тупой.       Мракоборец помялся и протянул записную книжку Аластору Грюму.       — Может быть, он просто не от мира сего, а здесь оказался не по своей воле как инструмент? — высказал он предположение.       Грозный Глаз сунул книжку в карман своей необъятной куртки, которая, судя по количеству клапанов, как минимум вмещала в себя все существующие модели детекторов лжи и вредноскопов, несколько запасных волшебных палочек, батарею противоядий и одну небольшую складную метлу.       — Сомневаюсь. По свидетельству Эндрю и этих магглов, их было только трое. И не заметно, чтобы кого-то из них вели не по своей воле.       Это Гарри тоже слышал как минимум в нескольких изложениях, прежде чем магглам-свидетелям стерли воспоминания. И в общей картине, сложенной из мозаики рассказов, фигурировали двое мужчин и женщина.       — Кстати, Дерек, тебе не показалось, что описание одного из «пиратов» было слишком уж знакомым? — спросил вдруг Грюм.       — Вы про того, который «гнусная матерящаяся рыжая рожа с клыками», «размазанное пятно с крыльями» и «чуть не пробил мне лоб шотландским поцелуем» [5]?       — Именно, — Грозный Глаз кивнул. — Носфи, сукин сын. Пора бы уже разместить ориентировки на этого ирландского вампира и заодно намекнуть Обществу ночных джентльменов, что он зарвался.       Гарри запоздало услышал, как за спиной раздались шаги двух пар ног, причем одна пара двигалась не слишком уверенно.       — Носфи? — Гестия Джонс шагнула в рубку, все еще отливая легкой зеленью. — Погодите… он, конечно, тот еще смутьян, но чтобы нападать на людей и участвовать в нападении на Азкабан…       — Не вижу никаких причин, почему он мог этого не делать, — Таддеуш Праудфут прошел мимо посторонившегося Гарри.       Аластор принял его появление так же, как принимают горькую таблетку — поморщившись. Он уже был в курсе того, что произошло в «Черном низзле». В целом, Гарри испытывал сочувствие к престарелому мракоборцу: всего за пару часов на того свалился побег заключенных из Азкабана и непонятная вспышка бешенства в рядах его собственных подчиненных. Он-то, как никто другой, знал, что это такое, когда жизнь решает вытряхнуть на тебя весь заготовленный мешок проблем.       — Сэр, я поместил Аллардайса Тернера под стражу. Бармену, как свидетелю, память подправил. Септимус Фрост в полном порядке, отделается парой швов. Гая Фергюссона тоже пришлось временно поместить в камеру, есть подозрение, что он под видом обезболивающего зелья дал Тернеру нечто другое, — отрапортовал Таддеуш.       — Значит, устроим ему чаепитие с особым ингредиентом в кружке. Таддеуш, раз уж ты прибыл, сгоняй-ка в Азкабан. Мне нужно, чтобы ты осмотрел камин на предмет использования каминной сети. И да… Поттера с собой бери, пока он еще что не подслушал. Да, я великолепно видел тебя все время, пока ты прятался в дверном проеме!

***

      Мадам Пинс была жутко раздражена.       Для библиотекаря нет ничего дороже, чем тишина и покой. Со временем все библиотекари приходят к такому образу жизни. Причина его достаточно проста — полки с книгами служат отличной звукоизоляцией, отсекая постоянного обитателя от шума бренного мира. И появление любых громких звуков раздражает так же, как струя холодного придонного течения в прогретом солнцем мелководье.       Появление же этой… Грейнджер… всегда было равносильно невесть откуда взявшемуся ледяному цунами. За годы обучения студентки мадам Пинс испробовала на ней все известные ей методы демонстрации неудовольствия библиотекаря, начиная от неприязненных взглядов и покашливаний и заканчивая утерей карточки.       С тем же успехом можно было попробовать пинками сдвинуть небольшую горную цепь.       Грейнджер слишком громко листала драгоценные страницы. Слишком громко хмыкала. И даже имела наглость вслух выражать сомнения по поводу написанного! Хоть она и делала это шепотом, но вопиющая наглость критиковать авторов превращала тихое бормотание в отдающийся в ушах грохот.       На самом деле мадам Пинс, несмотря на должность, за все время по своей воле открыла лишь пару книг. Первой был какой-то бульварный любовный роман про оборотня и вейлу, а второй — ее гроссбух, где она вела учет книгам. Поэтому она свято верила в непогрешимость авторов. А также в то, что настоящее предназначение книги — стоять на полке как можно дольше.       На сей раз, правда, эта студентка потребовала подшивки «Ежедневного Пророка» за последние полгода. Если бы только она не перемежала их перелистывание замечаниями вполголоса…       Несмотря на раздражение, мадам Пинс все-таки вытянула длинную шею, одновременно пытаясь одним глазом следить за заполнением журнала и другим — за Грейнджер. Она впервые видела, чтобы кто-то с таким неподдельным интересом листал старые подшивки.

***

      Архитекторы, если дело не касается простых типовых застроек, имеют обыкновение чем-то вдохновляться, прежде чем воплотить свое творение в чертежах, модели и, наконец, камне. Чем вдохновлялся архитектор Азкабана, Гарри знать не хотел. Как минимум с психическим здоровьем там обстояло все крайне катастрофично.       Внутренние помещения башни, как и ее экстерьер, были воплощенной неуютностью. Как если бы кто-то решил в камне отобразить крайнюю степень депрессии и параноидальной шизофрении. Даже дверные проемы и ступени за неделю могли превратить самую крепкую психику в подобие сыра с дырками. Здесь было столько неприятных углов, выступов и воплощенной в геометрических фигурах мрачности, что «Радио Ливингстон» и в самом деле превращалось в подобие спасительной нити в жутком лабиринте.       Похоже, заключенными себя здесь чувствовали все. Даже охранники, ныне покойные.       Как заметил Гарри при входе в служебные помещения, где стоял злополучный камин, тела были убраны. Их роль теперь играл меловой контур, обозначавший местоположение. Честно говоря, с трупами это место смотрелось бы не так жутко. По крайней мере, угроза была прямо перед тобой, а не где-то в атмосфере.       Он невольно передернул плечами, словно обнаружил за шиворотом здорового мохнатого паука.       — Да, местечко не из приятных, — обмолвился Таддеуш Праудфут, заметив его реакцию. — Так что давай разделаемся с ним быстрее. Будь другом, сбегай на верхний ярус и осмотри еще раз все там, хорошо?       — Да, сэр… — Гарри бросил взгляд в сторону винтовой лестницы, которая хищно ухмылялась в темноте дверного проема. Выглядело непривлекательно. — Но, может, лучше подняться вдвоем?       — Насчет заключенных можешь не переживать. Там пусты все камеры. Патруль, что прибыл сюда по вызову того… Эндрю с баржи, не обнаружил ни одной живой души. — Праудфут отколол от своей формы жетон и протянул Гарри. — Держи пока. Там могли поставить дополнительные чары для ограждения. И учти, жетон отслеживается.       В голове Гарри мигом сложились два паззла.       — Так вот как вы нашли меня в Годриковой впадине!       — Ты бы сразу догадался об этом, если бы внимательнее слушал лекции во время подготовки. На все жетоны мракоборцев наложены отслеживающие заклинания. А теперь давай, не болтайся под ногами и иди наверх, я пока займусь камином.

***

      До самого верха винтовой лестницы, выходившей на верхнюю площадку Азкабана, Гарри так и не добрался. Не потому, что идти даже по совершенно пустой тюрьме было, мягко говоря, пугающе.       Он попросту отсутствовал.       Лестница обрывалась неровно откушенным ломтем. На площадке валялись куски камня, а двери ближайших камер были вмяты в стены так, словно здесь играл в плюй-камни великан. Играл, разумеется, камнями из тюремной кладки.       Искать тут было нечего, кроме груды щебня и возможности свернуть себе шею, упав в провал на месте лестницы. Но Гарри все-таки честно стал изучать окружение, даже осмотрел камеры верхнего яруса. Там он не нашел ничего, кроме скудной тюремной обстановки. Даже матрасы заключенных не содержали в себе ни единой искорки жизни.       Стоит сказать, что палочка после инцидента в «Черном низзле» работала как ни в чем не бывало и прекрасно все освещала. Ни потрескиваний, ни чиханий магическими искрами, ни подозрительного шипения. Даже трещина, которая так отчетливо излучала тот жутковатый синий свет, находилась только после тщательного ощупывания корпуса.       Несколько пробных заклинаний не дали никакого результата. Все работало как обычно.       Большая часть догадок, которые так или иначе возникали в голове Гарри, обладала фантастическим уровнем топографического кретинизма. Они могли неделями блуждать вокруг да около, пока, будучи на самый волосок от очевидного, не добирались наконец до мозгового центра. Но уж добравшись, отрабатывали все недели простоя.       Итак, произошедшее в зале Совета и в «Черном низзле» было вызвано не чем иным, как смертельно опасной ситуацией. В первый раз на Гарри падала люстра, а во второй — летел кулак Аллардайса. Оба раза сопровождались мощным магическим выбросом, который, видимо, как-то воздействовал на его восприятие, иначе — откуда те странные видения из какого-то другого времени… Когда он, например, раздул тетушку Мардж лет пять назад, такого не было.       Гарри в раздумьях взглянул в сторону лестничного провала. В целом, ситуацию можно смоделировать… Но так как он не был стопроцентно уверен, он решил отказаться от такого варианта. Вместо этого он еще раз испробовал на стене совершенно безобидный для нее Остолбеней.       И кое-что заметил.       Свет заклятия явственно выхватил на камне кладки четыре размазанные полосы, которые ранее не попали в поле зрения. Гарри подошел ближе и подсветил пятна крови. Вне всякого сомнения, кто-то прошел здесь, оперевшись о стену раненой рукой и оставив отпечаток. Может быть, был какой-то смысл осторожно соскрести эту засохшую кровь во что-нибудь, чтобы по ней восстановить облик владельца. Хоть и существовала высокая вероятность, что это всего лишь заключенный или охранник, которого могло ранить при разрушении лестницы. К сожалению, рытье в сумке не дало ничего, что могло бы послужить хотя бы примитивным конвертиком или сосудом. Зато под пальцы попал тот самый временной реконструктор Джорджа.       На сей раз Гарри не раздумывал, тратить ли ему драгоценный второй заряд из трех.       — Восьмое сентября, шестнадцать часов двадцать минут.       Коробочка в руках замерцала, как старый проектор, отображая прошедшее время. Гарри изо всех сил надеялся, что на этот раз он угадал с временным промежутком.       И это… действительно сработало.       Одно было плохо. Реконструктор в мелких подробностях показывал все, что происходило в прошлом. Даже освещение он передал со скрупулезностью работника статистического учреждения. А оно здесь было не лучше, чем в самой обыкновенной пещере, куда не завезли фентезийные украшения в виде светящихся грибов и кристаллов. Поэтому единственное, в чем пока мог быть уверен Гарри, глядя на поднимающуюся по лестнице фигуру из прошлого, было то, что она точно принадлежала мужчине среднего роста. Причем к страже Азкабана он не имел никакого отношения. А еще у него был шарф, закрывающий лицо до самой переносицы, и надвинутый на глаза капюшон. В точности как у одного из тех, кто взял на абордаж судно радиопиратов. По их рассказам, шарф был серый, здесь же он являлся неясным, слегка светлым пятном.       Фантом вглядывался в тени еще целых дверей тюремных камер. Наконец он замер почти рядом с Гарри.       — Ты уверен?[6] — Тихий хриплый голос прозвучал слегка искаженно, как на не самой качественной пластинке. Но на долю секунды Гарри до холодка в позвоночнике испугался, что отпечаток прошлого обратился прямо к нему. Фигура помолчала. Затем произнесла еще одну фразу, не менее загадочную: — Хорошо, но мы уже на верхнем ярусе, и везде та же картина. Если он…       Время вышло. Изображение исчезло, оставив после себя лишь груду камней и искореженного металла в стенах. У Гарри чесались руки использовать реконструктор еще раз, но это был предпоследний заряд, и неизвестно, сказал бы человек с шарфом еще что-то, что помогло бы прояснить картину. А он уже наговорил столько, что нужно как минимум с десяток зарядов.       Итак, взломщик обращался к кому-то, кого не было в поле зрения. А учитывая, что говорил он очень тихо, вряд ли этот кто-то мог стоять, скажем, где-то в начале лестницы. Гарри даже не слышал второй голос, хотя человек явно отвечал на реплики.       Оставалась одна-единственная жизнеспособная версия, и Гарри был бы счастлив, если бы она не подтвердилась. Он уже видел подобные разговоры с самим собой. Так когда-то разговаривал Квиррел, когда выступал в качестве личного транспорта Волан-де-Морта.       Волан-де-Морт, конечно, умер. Но нет ни единого повода, чтобы НЕ предполагать существование другого темного мага, который способен вселяться в чужое тело.       А с учетом того, что произошло на барже и здесь, в Азкабане, эта версия не просто выделялась из ряда других, а прямо-таки размахивала огромным транспарантом и дудела в вувузелу.       Оставался еще один вопрос: так кого же конкретного, черт возьми, должен был найти здесь этот человек с шарфом?

***

      Гермиона отсортировала последние подшивки «Ежедневного Пророка» и осмотрела результат своих трудов. Как мадам Пинс ни следила за ней, она не заметила, что девушка аккуратно вытаскивала из сшитых стопок определенные номера.       Налево отправилось около восьми штук газет. Направо — подшивки, подвергшиеся легкой экзекуции.       Она опасливо взяла в руки тощую стопку, что лежала слева, и отсортировала ее по датам. И, немного подумав, освободила от ниток и добавила ту самую газету, которая стала причиной ее громкого «ЧТО?!», поднявшего на уши всю гостиную Гриффиндора.       Если Гермиона что и понимала, то либо она сошла с ума, либо в редакции «Пророка» кто-то решил устроить розыгрыш, который за полгода почему-то никто не заметил. Другие объяснения, почему все материалы в левой стопке описывали события реальности, где Гарри Поттер был мертв, а Темный Лорд пребывал в добром здравии, в голову просто не приходили.       …Она была настолько поглощена этой находкой, что не обратила внимания на легкое пошатывание стеллажей с книгами, словно те решили отряхнуться от многовековой пыли. Легкая дрожь волной прокатилась по всему замку, вызвав всего у пары студентов легкую панику вестибулярного аппарата да погремев посудой на кухне, не уронив, впрочем, ни одной тарелки.       Как и в первый раз, никто ничего не заметил. Лишь старый пес Хагрида завыл дурниной и заухали совы.