Любовь вне времени и пространства

Спустя несколько часов, проведенных в дороге, мы прибыли в загородный дом Ибрагима. Хотя то, что мой спутник называл скромным словом дом, более всего напоминало небольшой дворец с толстыми стенами из серого камня и множеством обвитых плющом колонн. Ибрагим спешился и медленно, словно бы нехотя, подал мне руку. — Благодарю, но я как-нибудь сама, — улыбнулась я, спрыгнув с лошади под его неодобрительный взгляд. Изнутри помещение со множеством зеркал и факелов на стенах выглядело мрачно и настолько неуютно, что у меня мороз побежал по коже, а гул шагов, эхом отскакивающий от стен и разлетающийся по всему дворцу, только усиливал это впечатление. — Живенько тут у тебя, — я невольно поежилась, поймав себя на мысли, что еле сдерживаюсь от того, чтобы осенить себя крестным знамением. — Как уж есть…– вздохнул он и отворил массивную дубовую дверь, пропуская меня внутрь хорошо освещенной комнаты с резным столом и парой стульев. — Так что ты можешь сказать обо мне? –тихо спросил он, когда мы наконец устроились поудобнее. — Ты и сам о себе все знаешь, король крестовый, — честно ответила я– а сказать тебе могу лишь то, что судьба у тебя горькая…жаль мне тебя, соколик… Таешь, словно воск свечи, чадишь, а гореть, пылать от любви не можешь… — Уверена? — насмешливо осведомился он, посмотрев на меня. Язык разом присох к нёбу. В этих надменных черных с голубой искрой глазах было что–то неимоверно знакомое, теплое, родное. Казалось, я где–то раньше уже видела эти глаза, уже тонула в этом черном бархате ночи, хмельном и манящем, точно вино. Эти глаза, в которых за напускной властностью таилась нежность и страсть, глаза, которые, казалось, смотрят прямо в душу, были настолько родными, что у меня болезненно кольнуло сердце. «Кто же ты, король крестовый? Где мы виделись раньше? Да и виделись ли вообще?» –с тоской подумала я, невольно проведя ладонью по его щеке и затронув пальцами шелковистую бороду. — Почему ты чужая в этом мире? –с глухим отчаянием спросил Ибрагим, перехватив мою руку и запечатлив на ней мимолетный поцелуй. — С чего ты это взял? Почему решил, что я чужая? — Как можно беззаботнее поинтерересовалась я, сглатывая обжигающий ком подступающих к горлу слез.– тебя выдает взгляд,–пояснил Ибрагим, глядя мне в глаза– ни одна женщина этой треклятой эпохи не смотрит на меня так дерзко и вместе с тем ласково. Ощущая предательский жар в глазах, я отвернулась и, глядя на подрагивающее пламя свечи, запела срывающимся от слез голосом: Кай о бэ́рги, кай о бэ́рги ё вэша́. Захачки́рна ёнэ́ ман, Захачки́рна ёнэ́ ман, Захасиём, мэём, мэ матыём...* Вторя моему голосу, вдруг запела, заплакала скрипка. Я удивленно посмотрела на Ибрагима, не в силах понять, подбирает ли он мелодию на слух или чувствует ее, душой угадывая ноты. Чистый, звонкий голос страдалицы ––скрипки разливался по комнате и, вторя песне, то замирал на самой высокой ноте, напоминая пронзительный, рвущий душу в клочья плач, то становился низким и протяжным, словно стон израненой души. – Я не хочу, чтобы ты исчезала, звезда моя путеводная,–тихо сказал Ибрагим, опустившись на колени и бережно стирая с моих щек слезы, неудержимым потоком хлынувшие из глаз по окончании песни.– Существует поверье, гласящее, что чтобы полюбить цыганку, достаточно одного взгляда, но целой жизни будет мало, чтобы вырвать эту любовь из своего сердца. Раньше мне казалось, что это просто сказка, но теперь, когда я встретил тебя, чьи волосы подобны шелку, губы нежнее лепестков роз, а глаза ярче сотен звезд,–я понял, что это правда. Поэтому прошу, останься... – Кармелита– значит "судьба", –прошептала я, глядя в исполненные боли черные глаза.– и если я– твоя судьба, то рано или поздно мы встретимся, Ибрагим. – Я найду тебя в любом столетии, в любой эпохе, моя прекрасная цыганка,– запальчиво прошептал он и впился жадным, страстным поцелуем в мои губы... – Ибрагим...– простонала я, открыв глаза и вдруг поняла, что нахожусь в своей комнате. – Слава Богу очнулась,– всплеснула руками бабушка Рубина, склоняясь надо мной. – Да...очнулась...–Машинально повторила я, коснувшись подушечками пальцев губ, пламенеющих от замершего на них сладостного поцелуя.