Крылья огня

      Шетан мечтал о том, чтобы изменить свою жизнь, но она никогда не была обычной. Он не замечал, насколько она необычна. Он не представлял, что когда-нибудь будет просто скучать. Стоя на дощатой гниющей пристани, на очередной границе между столицей и простором, он ожидал своей очереди на Смотре. Занимающийся зенит, казалось, думал о том, что ему предстоит покинуть это место, а Шетан — о своём приёмном отце, столице, некогда не лучшем единственном доме. Мальчик понимал, что расстаться с этим труднее, чем представить. Гора с плеча не свалится, воспоминания физически осязаемы и духовно тяжелы. Придётся повсюду носить на себе этот груз. Вернуться в деревенскую жизнь он не сможет — Изгои не могут вернуться в свою прежнюю разбомбленную жизнь. Замок, удерживающий их на месте, срывается раз и навсегда.       Тех, кто не прошёл на Смотре, ожидает изгнание на просторы. Это были странные люди и их странная магия — она втиснулась в прочные висельные законы каждого Изгнанника. Мир для них дик и бесконечен. Мальчик стоял, задумавшись. Ветер везде пах для него неодинаково, здесь, например, просторными инеистыми мхами и бледно-дымчатым небом без солнца, простором.       Шетан зажмурился. Он всю жизнь старался делать всё правильно, как учил наставник, чуть ли в лицо ему лез. Но почему-то у мальчика не получались самые элементарные вещи, несмотря на все его старания. Шетан был сильнее своих одногодок, но неуклюж и нескладен. Волосы же приходилось стричь постоянно, так как они быстро росли. Вот и сегодня так же — они опять доросли до пояса, хотя их остригли всего два дня назад. К нему подошла девочка. Её Шетан видит впервые. Личико маленькое, на нём отражаются тени от ресниц, кожа чистая. Прямой коротенький нос, иссиня-чёрная чёлка сразу над зелёными глазами, мелкие бледные губы, выразительные по своей форме, очерчённые, сами напрашиваются на поцелуи. Кроме того Шетан замечает, что девочка пришла на пристань в свежевымытой, накрашенной форме цвета чайной розы со снежно-белым воротничком. Зловещее смятение закралось в Шетана.       Девочка повернулась к нему всем телом. Маленькая, в тёплом костюмчике из нежной шерсти, сильно затканном зелёненькими мелкими камешками. Шетан не знает, что его зрачки стремительно побелели, выдавая в нём слепого. Он разлёгся на сваленной в кучу грязной коричневой мякине. Между этим грубо сколоченным дощатым настилом, разъеленным перчиной и днищем овражка, под ним хлюпала и выплескивалась на настил через щели в нём ржавая вода. Она засорена осклизлой рыбьей мелочью и кишками, забита рыбьей чешуей. Решётка не успевала пропускать воду и коренилась наюле, одиноко и плоско, и жаль было эту вонючую канавку. Девочка случайно зацепилась за мякину кожевником — укороченным полумакасином полусапожком. Её платочек на голове съехал, сбился на затылке.       — Ты слепой? — спросила девочка, и в её глазах с виду не было корысти, зато в них были вся её красота и ум, в этих пестрявых пронырливых глазках. Они у девочки были мудро-спокойные. — У тебя глаза постоянно вопрошающие.       О том, какие умные бывают глаза у повелителей огня, говорить не стоило. О том всё сказано. Повторялось лишь только одно надгорское поверье — что огневики были Хранителями, само собой, разумеется, прекрасными, прежде чем стать людьми. Детски-наивное, но святое и почитаемое это поверье совсем не распространялось на белые всплохи Шетанова огня. Его носителей считали постельными подласками, раскормленными до ужасных размеров подлизников или обвешанных тряпьём породистых происхожденников. Но даже среди носителей высшего огня, как и среди простых людей, встречались трутни, ухвачи, брехвачи и необузданные лесные коты — дикость не искоренялась, она принимала другие виды невежества. Сами носители считали себя тружениками, тружениками безответными. Они любили простых людей, хотя сами простые, казалось, никого кроме себя любить не умели. Но так уж природой назначено простому люду — быть привязанным к властям, быть им верным слугой и помощником, но никак не другом.       — Да, наверное, — с трудом Шетан оттащил мешавшую ему лежать тючину с комьями ошмётков рыбы и улёгся обратно. Проволочная ткань, из которой была вырезана его жалкая жилетная кофточка, нагло порвалась, и Шетан с неуверенной нервностью потеребил её замусоленным пальцем. Девочка продолжала смотреть на него с некой досадой.       — Ты можешь встать? — с раздражением в голосе попросила она. Шетан мгновенно подскочил, прежде чем сработало сознание. Её глаза стали приторно-медовыми. В них загорелся зелёный огонь. Девочка оказалась из знатных из краёв огневиков, как догадался Шетан по её выправке. И протяжный её тон без стеснения на это натолкнул. Отец говорил, что они терпеть не могут людей, трясутся над своей репутацией. Для девочки и богатых мнение толпы — это всё, а собственного мнения, если присмотреться, вообще не существует. Красивая упаковка, а внутри получается пусто.       На секунду стало страшно: девочка на его лицо среагировала, будто прочла мысли Шетана. Но он быстро догадался — дело не в огне, с подачей всё в порядке. Вся ситуация в том, что эта лощёная пижанка, как их называл отец, не привыкла к такой реакции на свою персону. Не надо быть огневиком для понимания — родители на неё обычно пачками вешаются, то есть подарков дарят много и балуют, а простых людей на место ставят. И Шетан хорошо помнил, что богатым пламя нужно когда как, но промолчать смог, так как всегда молчал.       Брови девочки быстро поползли вверх, глаза округлились.       — У нас нет собственного мнения? — выдохнула она.       «А что, есть?» — неискренне удивился бы отец Шетана. Если бы они не строили из себя особенных, а были особенными, их бы не волновало, кто что думает. Не пришлось бы держать всех в страхе.       Мысли попали в цель. Девочка замерла в оцепенении, а Шетан неспокойно обогнул её кралестую статую и пошёл домой. Девочка утерлась. Так ему она сделает. В глазах окончательно разгорелось зелёное пламя.       Ему придётся искать другой дом, но девочка справится. Главное, что начало положено, а девочка знала, что нужно, чтобы выиграть войну с неугодными людьми, если добавить ещё и практические, наработанные знания.       Девочку от обращения с ней Шетана откровенно перекосило. Его тоже. Нет, она красивая, богатая, с этим не спорят, но люди с подобным характером просто иногда заставляют почувствовать себя не в своей тарелке. Они поджигают, как говорят. Шетан реакцию девочки ощутил, да и она кривиться перестала. Вздёрнула нос и приказала зелёному огню, охватившему её ладони.       В воздух сорвалось, чтобы поразить мелкую подвижную цель, несколько достаточно мощных пульсирующих хвостатых сфер зелени огня. Шетан всеми фибрами тела почуял их, несмотря на отсутствие треска. Они будут преследовать его даже в городе, и лучше ответить на них таким же составом. Благо, Шетан знал, что умеет не только искры пускать. Пальцы покорно лизнул белый большой язык, и огонь послушно и вальяжно метнулся тонкой и белоснежной колючей чешуйкой к летящим навстречу пульсарам. Не было свиста летящей стрелы, стена белого пламени просто и моментально раскрылась в воздухе, непросто отражая шары огня. Она ослабила их на лету, эта стена белого пламени. Обесцветила, обелила на несколько тонов.       И белоснежным на коротких четырёх лапах, но пока без крыльев, этим Берзенкером, изящно рванулся поток пламени к девочке и сбил её с ног. Поднявшийся ветер шевельнул длинные усы и полоски кожи, похожие на несколько намордников, на морде хранителя, призванного его владельцем.       Шетан сразу же рванул с места. Оставаться было нельзя, ведь сила белого пламени и интенсивность его ударов слабела здесь, в людском, подвысшем мире. И лишь в мире Шетана его белый огонь действовал регулярно, с одинаковой ровной мощностью, усиливаясь, если приблизиться к подземному центральному ядру.