11
Больше всего я боялась, что убила его, хотя продавец утверждал, что из такого оружия убить невозможно. Прежде чем, подойти к Вове, я врубила электричество (как я и предполагала, счётчик был отключен). После, я убедилась, что Вова дышит, и на нём нет практически никаких травм, кроме царапины на лбу и небольшого алого пятна на плече. А дальше происходило всё, как во сне. Я кое-как дотащила его за руки до выхода, после чего прямо по снегу выволокла на улицу. На Вове была старая вязаная кофта, поношенные вельветовые брюки и зимние ботинки. Прежде чем напасть на беззащитную беременную женщину этот урод снял свой пуховик. Оказавшись в сарае, я открыла дверцу и просто спихнула туда тело. Вова словно мешок прокатился по степеням и приземлился на пол, широко расправив руки, словно желая страстных и томных объятий. Спустилась вниз и убедилась, что стул и ремни на месте. Дело оставалось за малым. Но как оказалось самым сложным. Вова весил, по меньшей мере, килограмм восемьдесят, как мне показалось. Саша весил чуть меньше — семьдесят пять, это я знала точно. После двух неудачных попыток, я всё же усадила бессознательное тело на стул, и прежде чем он снова свалился на пол, затянула руки двумя ремнями за спинкой стула. Далее зафиксировала ноги, крепко обтянув их папиными ремнями, которые вряд ли смогут разорвать даже пара самых мускулистых рук. Дальше дело оставалось за малым, дождаться пока Вова придёт в себя. У меня было время, чтобы нормально одеться. Я всё ещё была в домашних тапочках и в домашней одежде. Я не замёрзла, но это только потому, что произошёл неожиданный прилив сил из-за адреналина, но лучше всё-таки не рисковать и накинуть на себя фуфайку и одеть тёплые сапоги, что я собственно и поспешила сделать.12
Вова так сильно изменился. Отрастил бороду, как дедушка. Лицо покрылось полосами морщин, что было совершенно не нормально для двадцати восьми лет. Если бы я встретилась с ним при свете дня, просто не узнала бы. Без сознания он пробыл около двадцати минут, я даже успела перекусить бутербродом, деловито разглядывая свои труды. Под своими трудами, я подразумеваю, пристёгнутого по рукам и ногам Вову, обездвиженного и теперь казалось, такого жалкого. Его голова лежала подбородком на груди. И из-за рта стекала обильная кровавая слюна. На улице уже начало светать, поэтому мне не потребовалось зажигать свет, когда я притащила его сюда. Теперь я светила на него китайским фонариком. Тратить зарядку телефона жалко, тем более что я планировала провести здесь не меньше часа. Всё зависело только от того насколько быстро он придёт в себя. Вова дышал практически бесшумно, хотя время от времени и проскальзывал нездоровый свист. Я надеялась, что причина не в алом пятне на плече. Телефон я оставила в доме, поэтому понятия не имела, сколько на самом деле прошло времени, мне всё же показалось, что смертельно долго. Я замёрзла и устала и уже подумывала о том, чтобы вернуться в дом. Наверняка я услышу, когда он придёт в себя. Как только до моего уха долетят грубые матерки, значит, очнулся, но на самом деле, я просто боялась, что вернувшись обратно, я не застану его здесь. В боку что-то кололо, спина болела, в руках появилась слабость, но никаких предродовых симптомов не было и это хорошо. Малыш плавно двигал ручками и ножками. Я это чувствовала и меня это успокаивало. Я словно убеждалась, что иду в правильном направлении. Я сложила несколько досок, которые приволокла сверху и уселась на них. Это всё же было лучше чем стоять на ногах. Может стоит похлопать его по щекам, чтобы он поскорее очнулся? Но касаться его мне катастрофически не хотелось, поэтому я предпочла смиренно ждать. Спустя некоторое время Вова дёрнул головой и застонал. Я сразу же выудила из кармана приготовленный травмат и нацелила на него. А фонарик положила на доски, так чтобы его луч попадал прямо на Вову. Он харкнул смачный красный плевок, закашлялся. И только потом поднял свои пустые безжизненные глаза и устремил ничего не значащий взгляд на меня. — Какие люди, — усталым, но наигранным тоном произнёс он, обнажая окровавленный оскал. — Всё! Слышишь? Всё! — я не узнавала свой голос. Какой-то слишком высокий, беглый и дрожащий. Я должна успокоиться и сделать всё как надо. ОНО ведь ждёт. — Ты сейчас развяжешь меня и возможно, я убью тебя безболезненно, — изрыгнул он. Я кивнула, потом помотала головой, словно человек только что осознавший, что всё бесполезно, как бы ты не старался. — Нет, теперь будем играть по моим правилам, — наконец-то я смогла успокоиться и говорить вполне себе нормально. Он рассмеялся, но при этом не сводил с меня глаз. Он понял, что для него шутки закончились. — Тебе не жить, глупая сука, — он дёрнулся, начиная злиться по-настоящему. Но в его глазах я смогла уловить нотки отчаяния и… страха. — Хорошо, — это я говорила скорее себе, чем ему, — Хорошо, — я убрала пистолет обратно в карман. Это насторожило Вову, — Ты скажешь мне, где дети. Снова окровавленный оскал. — А если нет? Убьёшь меня? Не забывай, убьёшь меня, убьёшь и своего любимого Сашечку. — Нет, — я прошла в дальний угол, туда, где ставила до этого стул и подняла с пола плоскогубцы, ручки которых были ледяные словно лёд, — Я не стану тебя убивать. Увидев пассатижи в моих руках, он лишь усмехнулся и закатил глаза, как бы говоря, мне плевать, делай что хочешь. — Я вырежу твоего ребёнка прямо из живота и отдам на съедение волкам. И ты всё это будешь видеть, — говорил он будничным тоном, — А потом я тебя трахну. Я буду тебя трахать, пока ты будешь умирать. Я пропустила его слова мимо ушей. Обошла за спину. После нагнулась и отогнула его указательный палец левой руки. Открыла плоскогубцы и всунула его палец между зажимом. — Что ты делаешь? — он, будто какой-то профессионал изумился над дилетантом. — Я спрашиваю, что ты сделал с детьми? И где они находятся? — я надавила на ручки пассатижей. Поначалу несильно, как бы приспосабливаясь, но и это вызвало у него крик боли. — Хуя с два, я тебе что скажу! — проорал он, запрокидывая голову назад и трясясь всем телом, — Соси мой хер, тупая шлюха! На этот раз я сжала ручки со всей силы, в зажиме послышался треск, будто расколовшийся грецкий орех. Вова взвыл, выплёскивая на меня новую порцию матов, а потом… рассмеялся. — Ты скажешь. У тебя ещё много пальцев. А у меня много времени, — вымолвила я, преступая к следующему пальцу. Указательный теперь стал похож на полусинею, полу-красную сосиску, с полосками вмятинами от рельефа плоскогубцев. При этом Вова продолжал смеяться, хотя, как я заметила, из его глаз текли крупные слёзы. Я снова сжала пассатижи. — Давай, давай, я уже почти кончил! — в конце своей реплики он заорал благим матом, так что вены на висках и шее вздулись. — Говори! — приказала я, не расслабляя инструмент. Мне не нужно было видеть его глаза, чтобы понять, как ему больно и страшно. — Сука! Сука! Я убью тебя! Я расслабила плоскогубцы. Меня это уже начинало злить. И что теперь? Ты его отпустишь? Убьёшь? Что? Я снова сдавила пассатижи. Что ж если он желает иметь переломанные пальцы, его право, но он не выйдет отсюда, если не скажет где дети. — Дети? Где дети? Тебе надо просто сказать и тогда я прекращу это, — произнесла я на полном серьёзе. Вновь послышался хруст. Какие же всё-таки хрупкие у него кости, удивлённо подумала я. Вова вновь заорал, уже не смеясь, а плача. — Хватит! Хватит! — Говори! Я убрала плоскогубцы и обошла его, чтобы видеть глаза. В них не осталось и капли от былой наглости и насмешливости, только боль, отчаяние и безумие. — Ты не понимаешь, — начал он надломленным голосом, — Это всё Она, — он кивнул в сторону лестницы. Я невольно бросила туда взгляд. На самом деле до лестницы было всего около двух метров, но создавалось ощущение, что чёрный треугольник под ней, так далеко, будто ты стоишь в каком-то коридоре и смотришь в самый дальний конец, — У меня с Ней договор. — Что ты несёшь? — я уже снова собиралась приступить к ломанию фаланг, как Вова поспешил добавить: — Это существо. Оно живёт здесь. Оно живёт повсюду. И если ты хотя бы раз с ним встречалась, Оно уже не отпустит тебя. Думаешь, после смерти есть что-то хорошее? Думаешь, я хотел умирать? Я хотел жить, но по вине своего братца… — В этом никто не виноват… — Я хотел, чтобы его жизнь, — он пропустил мои слова мимо ушел, продолжая свой рассказ, — пошла по наклонной, чтобы и он тоже страдал. Но чтобы вернуться в этот мир, нужен проводник. Я нашёл его. — Мне плевать. Меня интересует только, в каком подвале ты спрятал детей? — сердито бросила я, намереваясь продолжить поломку конечностей. — Послушай, я могу всё исправить, — неожиданно в его глазах зародился огонёк надежды, — С помощью этого существа. Оно поможет нам. Сашка вернется, и вы будете жить как прежде. — Что? — Оно может сделать так, Оно может спрятать или перенести в другое измерение, всё что угодно. Оно как волшебник. Правда придётся заплатить… — Где дети? — крикнула я, оборвав его воодушевлённую тираду. — Послушай, Ей нужна душа. Невинная детская. Ты можешь всё исправить. — Я ничего не собираюсь исправлять, — я снова обошла его за спину и перешла к следующему пальцу — безымянному, скорее всего, который сломается быстрее предыдущих. — Они все мертвы, — бросил Вова. — Тогда где их тела? — В лесу. — В Еловых Верхушках, да? — догадалась я. — Да, там есть избушка. Но это место зимой никогда не найти, пока Она не разрешит, — снова кивок в сторону лестницы. — Ты боишься Её? — я убрала пассатижи и встала перед Вовиным измученным лицом. Он нахмурился, будто прочёл по глазам мои намерения. — Что?.. — Ты заключил с ней договор. Значит, ей нужен ты. — Что ты… — Ты боишься Её, поэтому и таскаешь Ей всех этих несчастных детей, но я знаю, как это прекратить, — уверенно вымолвила я. — Нет, ты не посмеешь, — выдавил он, судорожно сглотнув. — Ей нужен ты, — произнесла я, направляясь к лестнице и прекрасно зная, что Она уже под лестницей. Мне не нужно было вглядываться в темноту, чтобы это узнать. Её присутствие шло отовсюду. От всех углов. Из каждой трещинки отделанных досками стен. — Нет! Не уходи! — крикнул Вова. Ему неожиданно захотелось вылезти из этого стула. Он задёргался из-за всех сил, но всё тщетно, — Не бросай меня здесь! Я задержалась на мгновение посреди лестнице, бросив на Вову прощальный взгляд. Такого ужаса на его лице, я не видела никогда. Луч фонарика начал гаснуть. Повеяло ледяным холодом, что несравнимо было с зимним морозом. — Нет, пожалуйста! Не оставляй меня с Ней! Нет, — Вова уже не смотрел на меня, всё его внимание было приковано к месту под лестницей, откуда уже тянулись скрюченные ветви-руки. Хоть я и знала, что Она не причинит мне вреда, я всё же поспешила подняться наверх. Я быстро преодолела оставшиеся несколько ступеней. — Диана, не уходи! Это я, Саша! О, Господи! — крик ужаса, — Она убьёт нас обоих! Я не стала ничего отвечать, просто опустила дверцу. Матерки и крики слышались ещё долгие несколько минут. Всё это время я стояла прямо на крышке и ждала. Только после того, как крики прекратились, я дала волю чувствам и расплакалась.