Боруто. Хроники Листа.

      Ивабе спускался вниз, держа на весу свой внушительный молот, а рядом с ним шел спокойный парень.       Базировался он тоже на тайдзюцу и техниках ближнего боя. Это была первая двойка соперников, которые спускались вниз, шагая вровень друг другу. Они выглядели спокойно, равнодушно, словно просто шли выпить чего-нибудь.       Боруто искренне не понимал такого странного отношения между ними. Вроде соперники, а выглядят как старые, добрые друзья. Это навевало еще больший страх, чем всё остальное. Два спокойных человека могут также спокойно и равнодушно убить друг друга, не задумываясь особо о последствиях боя, и всё, что останется после. Им надо лишь доказать в первую очередь себе и своему спокойствию, что все прошло и пора снова на покой, а главное, что кто-то из них победил.       — Меня пугает их спокойствие, — проговорил Боруто, обращаясь к Мицуки. Чоу, подошедшая сзади, и сидящий рядом Иноджин, синхронно посмотрели на Шикадая, словно говоря, что вот первый признак, почему стоит этого спокойствия опасаться. Под личиной спокойного, ленивого Нары скрывается главный ум среди всех сверстников и главная машина по созданию стратегий боя.       — Просто они оба не хотят лишний раз терять время. Да и все остальные, кто вел себя истерично или пугливо, напоминали трусливых крольчат. Эти же двое показывают нам холодную решимость, — проговорил Мицуки.       — Канаба Судо — мастер тайдзюцу из Облака, не так ли? — спросил Иноджин.       — Да. Гай-сенсей говорил про него. Он именно его хвалил во время окончания второго этапа, — проговорил подошедший Денки, откладывая свой планшет в сторону.       — Тогда, это бой двух кулаков. Спорю на купон из Ичираку, что будет ничья, — проговорила Чоу, протягивая парням раскрытую ладонь. Те ехидно на нее посмотрели, и Боруто хлопнул по ладони, принимая вызов.       — Ивабе выиграет! — с интузиазмом проговорил он.       — Посмотрим, посмотрим, — хитро улыбнулась Чоу, отходя от них. — И разбудите уже кто-нибудь этого ленивца. Скоро и его очередь, а он, дурак, никак не поднимется.       — Чоучоу, как не стыдно обзывать меня за моей же спиной, — проговорил тихий голос Шикадая. Он ехидно усмехался.       — Я и в лицо тебе скажу, Шика, ты дурак, — рассмеялась она.       — У меня айкью выше двести тридцати пяти. Даже больше, чем у отца. И это ты меня называешь дураком?       — Дурак! Дурак! — словно попугай гаркала Чоучоу, отходя к их скамейке и легонько пнув Шикадая в бедро коленкой. — Вставай! Нечего дрыхнуть!       — Отстань! — отмахнулся Шикадая от нее, словно от назойливой мухи. — Уйди, Чоу, ты загораживаешь свет.       — Вставай, Шика, скоро твой выход.       — Откуда ты знаешь? Может, он вообще последний?       — Да вставай же ты! Занимаешь всю скамейку. Сесть негде! — бубнила она, пихая его то в бок, то в бедро, то в руки, то в ноги. Он обреченно застонал и наконец поднялся.       — Кажется, ты спутала меня с собой, Чоу. Это ты занимаешь всю скамейку, — проворчал он, подходя к наблюдающими за боем друзьям.       Ивабе ловко и грозно орудовал молотом, снося всё на своем пути. Он сделал резкий удар, сотряся землю, и его противник рухнул наземь. Ивабе не преминул случая, в два счета оказавшись рядом с ним, но с легкого пинка Канаба укатился в сторону, и не пожалел о своем решении. На месте, где лежала его голова, зияла дыра размером с мяч.       Ивабе ударил молотом по земле, и земляной валун покатился на шиноби Облака. Тот создал легкий разряд, в миг разделавшись с грудой камня, а джонины и Цучикаге Ивы с интересом смотрели на Ивабе, так искусно владеющим стихией земли и каменными техниками. Один его молот чего стоил.       Тем временем на трибунах каге шла беседа относительно боя. Подобно всем болельщикам, Гай издавал крики и визги, вспрыгивал с места, пихал Какаши в моменты, когда не мог сдержать своих эмоций.       — Успокойся уже, — запричитал обреченно Какаши. — Прекрати, Гай. Видит Ками, ты ведешь себя, как сумасшедший.       — Какаши, да посмотри ты на них! Это будущее тайдзюцу. Я сам лично видел Ивабе в бою. Он силен не только телом, но и духом. Да здравствует Сила Юности! — закричал он, когда Ивабе сделал очередной выпад. Какаши обреченно переглянулся с Ямато.       — Хоть ты его угомони! — взмолился он.       — Увы, семпай. Если это вам не под силу, то мне уж подавно.       Какаши глухо застонал от отчаяния.       — Заткнись, Гай! — вдруг закричала Цунаде-сама. — Ты портишь весь эффект. Считай, это твое новое соревнование с Какаши, кто промолчит дольше. Поехали!       Какаши был ужасно благодарен Пятой Хокаге.       — Видишь, как генины деревни решетят других! — усмехнулась Цунаде, ткнув задумчивого Орочимару в бок. Тот оскалился и зашипел в своей излюбленной манере.       — Моя куноичи выиграла у генина Листа. Так что, не обольщайся, Цунаде, — проговорил он, одновременно с этим следя за боем. Ивабе делал выпады и вывернул сопернику руку, Канаба заехал кулаком тому в череп, и оба сейчас скалились друг на друга. Этот бой продолжался дольше остальных.       Намного дольше.       Закончилось всё, к превеликому счастью Чоу, так, как и она говорила.       Утомленные и обессиленные этим боем, ужасно вымотавшим их, Канаба и Ивабе еле стояли на ногах. Ивабе опирался о свой молот, а Канаба налегал на колонну, но они почти одновременно протянули вперед два пальца и скрестили их. Никто не хотел продолжать этот бой.       — Ничья! — превозгласил Ли-сан, и Чоучоу разразилась победным кличем, повисая на Боруто.       — Ты должен мне рамер, бака!       — Следующий бой! — тем временем продолжил Ли-сан.       На экране высветилось два лица.       Иноджин Яманака, гласила надпись под фотографией блондинистого шиноби Конохи, и Руи под угрюмым лицом коротышки из Тумана.

***

      Иноджин отскочил к колонне. Этот Руи натуральный маразматичный садист. Он кидается в него кипятком, причем получается у него довольно не хило, а с виду он даже паренек маловатый, а двигается настолько ловко и отточено.       Бой длится уже пятнадцать минут, а финала все нет. Иноджин уже думает, что пошло оно все к черту, но нет уж. Он не проиграет какому-то коротышке. Не ему.       Поэтому он резко выпрыгивает из-за ниши и, раскрыв свиток своим каллиграфическим, красивым, завитым почерком, пишет.       «Мечта»       А потом произносит, вскидывая свиток и бросая его в сторону коротышки.       — Нарисованное гендзюцу: Явь.       Руи не понимает, что с ним. Он оглядывается по сторонам, не понимая, куда этот белобрысый идиот его закинул, и складывает печати, все твердя и твердя: кай! кай!       Но ничего не получается.       Коротышка оглядывается по сторонам. Он чует затхлый запах досок, и до носа доносится отчетливый запах домашней выпечки. Наверное это отцовские пироги. Отец у него из покон веков был заурядным пекарем, как и до него его дед, отец и все остальные в генеалогическом древе. Понять невозможно одного. Почему этим пахнет в затхлых стенах ответшалого дома, где уже давно никто не живет?       Руи не знает.       И от этого его охватывает паника.       В его жизни это самый большой кошмар, вновь объявиться в стенах этих развалин, которые он ненавидел всеми фибрами души. Он словно смотрит на все это со стороны.       Вот там в углу есть маленькая щель. Руи разглядел ее со всех сторон, зная каждую дощечку в том углу. Отец часто его туда ставил в наказание.       Недалеко от туда табурет со сломанной ножкой. Каждый раз, когда отец и мачеха приносили ужин и ужинали с ним, заставляли его сидеть на этом сломанном табурете. Там ножка шатается, и Руи не мог нормально поесть, а после еще и падал, больно ударившись поясницей. У него с детства болезненный копчик.       И вдруг, как свет в конце тоннеля.       Его отец входит в эту комнатушку, держа в руках целую тарелку наложенного на него пирога. И Руи закричал.       Что за черт, думал он, крича и извиваясь из стороны в сторону. Жёсткие патлы лезли в глаза, и он матерился и ругался. Черт, черт, черт. Бака, ну что за дрянь происходит.       Он ненавидел отца. Его главная техника, заряд кипятком, появилась благодаря этому жирному, холенному, старому хрычу, который в наказание ставил его в угол, а под конец обрызгивал его руки обжигающей водой. Ожоги, даже спустя столько лет, не перестали саднить.       Весь ад начался после смерти мамы.       Руи ненавидит шиноби, но он сам шиноби. Его мама, куноичи, погибшая на задании во время разведки. Ее убили, когда она не захотела делиться информацией, а отец женился на девушке, которая была его любовницей, и всячески гадил Руи жизнь.       А ведь он мечтал об отце.       Картинка сменилась, и жирный пекарь уселся за обставленный, новый, деревянный стол, накрытый по всем почестям. За столом только он, одетый с иголочки, и маленький мальчик лет шести или же семи, уплетающий за две щеки.       И снова крики.       Бака, бака, бака. Зачем ему показывать все его нереализовавшиеся мечты? И он начал кричать.       — Выпусти меня отсюда! Прошу тебя! Прекрати этот ад! Я не хочу видеть этого жирдяя! Прошу тебя! Пожалуйста! Убери! Прекратиии!!!       Иноджин глазам своим не верил. Что такое привиделось в мечтах у этого садиста, что он сейчас извивался на земле, брыкаясь, хватаясь за волосы и крича стоя на коленях? Он просил и плакал. Кричал и плакал. Просил и плакал.....       И так по кругу.       — Умоляю тебя! — уже почти шепотом проговорил он в наступившей тишине.       Иноджин сложил печать и резко перенесся в его сознание, видя семейную идиллию отца и сына.       — Я умоляю тебя! Прекрати! Пожалуйста! — взмолился он. Иноджин развеял гендзюцу, резко содрав у него из мантии свой зацепившийся свиток.       Руи затуманенным взглядом посмотрел на всех, а потом рухнул в обморок.       Даже когда его объявили победителем, Иноджин чувствовал, что причинил ему больше боли, чем тот заслуживал.       Следующий бой оказался между Боруто Узумаки и преемником господина Райкаге, его учеником, Као.