Начало

      Дверь затворилась за моей спиной с противным хлопком. Тени мужчин, что стояли по другую сторону, виднелись на стене напротив, просачиваясь через мелкую сеточку. Никто не сказал, куда мне иди, после того, как я войду, никто не стал меня встречать. Здесь даже не было слышно никаких звуков изнутри – только кряхтение тех стражей и суета деревушки.       В храме всё такое крупное, высокое, что невольно чувствуешь себя муравьём в ящике. Коридор, в который я попала, тянулся в обе стороны, что даже тяжело определиться, в которую пойти первой. Где искать жрицу или хоть кого-то, кто покажет мне всё и объяснит?       Прошла минута, две, пять, и я уже начала невольно шагать по коридору, не помня, куда именно свернула в начале и откуда вообще изначально я шла. Всё ещё тихо. Затворённых дверей, мимо которых я прошла полно – и нигде не слышно ни голосов, ни обычной суеты, шарканья ногами, стука о мебель. Я будто… попала в иное измерение, перешагнув порог храма. Всегда мечтая оказаться наедине и в тишине и сейчас попав именно в подобную обстановку, я не ожидала ощутить страх, почувствовать, как холодеют руки и слегка постукивает челюсть, когда я перестаю сжимать губы.       Чем дальше я шагала, тем тусклее освещали пространство свечи, а если присмотреться, в самом конце пути освещения не было вовсе. Я повернула голову в сторону и тут же увидела дверь, которую бы не заметила, продолжая ход. Она значимо отличалась от тех, что мне встречались ранее – не обширные, давящие и грозящие свалиться на голову и придавить к вылизанному полу, а крохотные, плоские, сливающиеся со стенами, будто специально обделаны так, чтобы никто не заметил. Но никто ведь не хлопнет позже по рукам за то, что я вошла внутрь и подсмотрела, что там?       Только я коснулась дерева, чтобы отворить, как всё вокруг потемнело, будто внезапно наступила ночь – но я уверена, что ещё секунду назад только вечерело. Ну не могло солнце просто провалиться за горизонт за этот крохотный промежуток времени. Такого ведь не бывает. Я не видела ничего дальше носа – да и ближе тоже, чего уж скрывать очевидные вещи. Все свечи, что до этого момента вели меня куда-то, погасли разом, всё перевернув внутри меня. Меня охватила паника. Я одна в храме (по крайней мере, так я посмела судить по тишине и отсутствию на пути хоть кого-то живого внутри), я в темноте, не знаю в которой части и как выбраться – я давно уже отошла от крайних коридоров. Или это знак, что мне не стоит заходить в комнату? Из разряда мистики, конечно, но и я не обычный человек, чтобы быстренько скинуть всё на мистику и рассудив, что её, в общем-то, нет. Я же есть. И Минхёк, и Минсу и все-все-все наши способные, что остались и что отправились на континент. Мне захотелось выйти, я постаралась сделать шаг в сторону, отпрянув от стены, но упёрлась в новую, услышав вздох. Или его сделала я, перестав осознавать, что шумно дышу, лишь бы хоть что-то слышать вокруг. Я подняла голову и ничего не увидела, – оно и не удивительно в кромешной тьме – это была точно не я, я почувствовала тепло. Я уверена. Наверно. Может быть. Или нет. В темноте перестаёшь понимать, что да как, даже собственное дыхание уже кажется чужим, собственное тепло кажется не твоим, всё играет против тебя и ничто не поможет собраться и определиться с тем, что происходит. Раньше я ночь любила, даже громко об этом была готова заявлять, но, кажется, с этого момента перестану. Я делаю шаг обратно и вновь встречаюсь с преградой, в конец потерявшись. Я перестала ориентироваться в пространстве, я в замешательстве. Что делать? Куда идти?       Кто-то касается моей руки у локтя, – теперь я точно уверена в этом – ведёт вверх и задерживается на плече, чуть надавив. Чувствую кончиком носа чьё-то дыхание, хочу что-то сказать или хотя бы оттолкнуть, но ничего не получается сделать – страшно. И в это мгновение я ощущаю на своих губах чужие, слегка влажные и тёплые, что после секунды соприкосновения отодвигаются. Пытаюсь ухватиться за человека, но он будто растворился где-то в воздухе, и вновь светлеет, а я уже стою в просторной комнате, а вокруг меня несколько девушек, глядящих ошарашенно, словно призрака увидали.       Меня познакомили с нынешней жрицей, что стояла во главе всех тех девушек, перед которыми я появилась. Ёнхва оказалась невообразимо красивой девушкой, чуть выше меня, с прямой спиной, ухоженной и с мудрым взглядом, будто бы многое за свою жизнь повидала. Она располагала к себе, не сказав и слова, её выражение лица, глаза – всё указывало на то, что у неё большое сердце. В детстве мне казалось, что жрицы строгие, с гнусавым прищуром и высокомерные, ведь, как они выражаются, вещают волю нашего бога, коего никогда не встречали. Будучи маленькой, я верила в сказки, и сама мечтала когда-нибудь встретиться взглядом с богом, даже не поговорить. Мне казалось, что нашему защитнику не требуется слов, раз он могущественен и обладает силой в сотни раз превышающей силу всех наших хранителей в сумме. Теперь же это обыкновенный обман, в который люди, наивно ищущие чуда, слепо верят.       Одна из обитательниц провела в комнатушку, где мне было отведено проводить ночи – она оказалась небольшой, скромно обустроенной, с деревянным столиком у дальней стены и ящиком, на котором красовалась небольшая ваза с единственным цветком водяной лилии. Внутри был застоявшийся воздух – сразу стало понятно, что здесь давно никто не жил, но, к удивлению, было чисто.       – Сегодня нет никаких занятий, – оповестила меня моя спутница, – они начнутся завтра, так что ты можешь осмотреть свои покои и храм изнутри. Ужин подадут через час – увидимся с тобой в столовой.       Девушка, чьё имя я не успела спросить, поклонилась и исчезла за затворившейся дверью. И снова осталась я одна. После произошедшего в том коридоре мне не хотелось оставаться одной – почему-то в голову стали лезть мысли, словно кто-то проберётся в мои покои и неизвестно что сотворит. В храме полно девушек, конечно, никому не удастся меня защитить, но, имея компанию, ведь тотчас отвлекаешься.       Нас разбудили ранним утром, незадолго до петушиного крика на рассвете. Признаться, вставать совсем не хотелось, к тому же половину ночи я провела в изучении храма – я так и не нашла тот странный коридор (и в какой-то степени я даже была этому рада, поскольку он бы только навевал воспоминания, которые хотелось забыть поскорее). Из своей комнаты я вышла одновременно с соседкой, что жила слева от меня – крохотной и миловидной девчушкой, которой, от силы, было лет четырнадцать. Она, не раскрывая глаз, топала своими маленькими босыми ножками по полу, следуя за наставницей, что по пути раскрывала двери в другие покои, дабы разбудить остальных учениц. Нас всех вывели во двор, к небольшому колодцу, из которого уже заранее была взята вода для умывания. На всю деревню у нас было всего два колодца – и один из них находился как раз в храме. Наставница Мун дала нам пять минут и исчезла за дверью храма. Девушки тут же принялись набирать в ладони воду, беседуя друг с другом и хохоча. Я была чуть поодаль, глядя на то, как стекала сквозь тонкие девичьи пальцы вода, пропускавшая лучи только поднявшегося солнца сквозь себя, и вспомнила поцелуй, рефлекторно касаясь губ, которыми недавно целовала своих родителей и сестру с братьями. Можно ли теперь считать эти губы опороченными?       – Эй, – махнула передо мной незнакомая мне девушка, – ты умываться не собираешься? Осталось совсем мало времени.       – Я сейчас, – ответила я и тут же направилась к колодцу с водой.       Девушка качнула головой и, позвав за собой остальных уже умывшихся учениц, направилась внутрь.       Наставница Мун провела нас на кухню, где уже собрались жительницы храма, суетясь около печи и столов. Нас послали им помогать, ссылаясь на то, что бездельники в храме не живут. Многие разошлись помогать со столами, отмывать их и раскладывать маленькие подушечки, трое из нас, я и две какие-то незнакомые девочки, отправились помогать с готовкой и мытьём посуды.       – Привет, – улыбнулась одна из работниц, протягивая мне мокрую тряпку для мытья посуды.       – Привет, – проговорила я, начав промывать первую чашу.       – Меня зовут Хван Йеджи, – она попыталась протянуть мне руку, чтобы я её пожала, но, когда я попыталась представиться сама, вытягивая свою, тряпка, которую я всё это время держала, соскользнула с ладони и шмякнулась на пол. Мы вместе посмотрели на тряпку, а после подняли глаза друг на друга и захохотали.       – Не шумите! – тут же сделала нам замечание женщина, чистившая овощи в углу кухни, и мы притихли.       – Я Чо Джиён, приятно познакомиться, Йеджи, – прошептала я и подняла тряпку, чтобы продолжить мытьё посуды.       – Чо? Ты… будущая жрица? – удивилась девушка, воззрившись на меня так, словно увидела что-то невероятное.       – Ну, да, – спокойно ответила я, словно это был пустяк – хотя, с одной стороны, это и был пустяк.       – Я уже готовилась спросить у тебя, почему ты пришла в этот храм, но твоя фамилия сама всё пояснила до звучания вопроса. Всегда бы так – ты только спросил имя, а уже знаешь, кто человек, чего он хочет и зачем стоит перед тобой!       – Даже не представляю, во что бы превратилось общение между людьми, когда все всегда будут всё знать.       – Ну, – призадумалась Йеджи, – может, ты и права…       – Жутковато.       Девушка несколько секунд молчала, тщательно оттирая пятно от чаши, а после, подняв голову и посмотрев на меня, заявила, прозрев:       – Ни то слово! – и мы снова залились хохотом, на этот раз попытавшись быть как можно тише – чтобы не огрести от наставница полотенцем, которое она вертела в своих руках.       Жительницы храма показали всем, как они готовят, и объяснили, из чего состоит наш (теперь наш, потому как и мы стали здесь жить) рацион: рис, овощи, выращенные за территорией храма, вода и травяные чаи. В принципе, ничего страшного в этом нет, перебиться и пожить без мяса возможно месяц-другой, но некоторым из девчонок, которые привыкли к мясным блюдам у себя в семье, почувствовалось плохо от подобной новости. Работницы, растянув губы в улыбке, попытались уверить нас, что к подобному питанию быстро привыкаешь и энергии хватает для всего, но те, кому об этом говорили, скептично к этому отнеслись, поморщившись, будто их вынуждали съесть дождевого червя. Через полчаса наш завтрак был уже готов и работницы, подпуская к столу с едой по одному, накладывали столько, сколько, казалось, должно хватить каждой, чтобы наесться. Я стояла на очереди сразу после Йеджи, а за мной расположилась Джин, которая, встретившись со мной взглядами, когда я осматривалась, что происходит позади, начала болтать без умолку, даже когда я отворачивалась и завязывала короткий диалог с девушкой спереди меня. Её это ничуть не задевало, она увлечённо продолжала рассказывать мне про свою семью: младших сестёр и старшего брата, что отправился на континент и уже женился на местной красавице.       Мы сели за один стол, расположившись друг напротив друга. Чуть позже, получив свою порцию, к нам подсели ещё две девушки, неразговорчивые и стеснительные.       – Эх, хотела бы я на континент, – мечтательно протянула Йеджи и пожелала приятного аппетита всей компании.       Я заметила, что никто ещё не притронулся к еде и следили, когда начнут старшие – наставницы и жрица, и принялись есть сами.       – Я бы тоже, – согласилась незнакомка, что присоединилась к нам за столом – она казалась старше второй, года на два точно, быть может, моя ровесница или чуть младше, – но только, может, на неделю-месяц, чтобы взглянуть, как живётся народу. Папа говорил, что торговля там развита в разы лучше нашей, и дома не такие хлипкие, как здесь.       Я пожала плечами.       – Мне было бы там страшно, – призналась Джин, прожевав рис, – вдруг бы кто-то глазел на меня, как на бродячего актера. Я ничего не знаю о том, как всё устроено на континенте и пялилась бы на всё с раскрытым ртом. Может, посчитали бы деревенской девчонкой, сбежавшей из дома.       – А ведь такое может быть, – кивнула моя недавно обретённая знакомая, – пока мы, привыкшие к природе, водопадам и зарослям, обходили бы города, они, с детства росшие в огромных городах, где каждого в лицо не узнать, в красивых ханбоках, могли бы смотреть на нас с пренебрежением, будто мы грязь, прилипшая к подошве их дорогой обуви.       – Вы не узнаете, что будет, пока не побываете, – тихо вставила вторая незнакомка, не отрывая взгляда от глиняной миски со своим завтраком.       – Верно, верно, – согласились девушки и обе вздохнули, грезя каждая о своём.       Остаток завтрака мы провели в относительной тишине, несколько раз перебросившись своими мыслями по поводу предстоящего занятия.       Первое занятие наставница Мун решила провести в библиотеке, а не в учебном зале, который находился где-то в дальней части храма, до куда я ещё не доходила. Внутри горели свечи, а каждой из нас была выдана доска с чернильницей, куском бумаги и пером, куда мы могли записывать полезную, по нашему мнению, информацию, если запись вдруг нам понадобится.       – В первую очередь, я хочу вас всех поприветствовать в этом храме должным образом, как тех, кто продолжит дело нынешних жительниц, а также окажет помощь жрице по пути её самопознания и знакомства с обычаями и обязанностями, – она обвела всех собравшихся учениц взглядом, на мгновение задерживаясь на мне, встретившись взглядом, – добро пожаловать.       Все, не поднимаясь с мест, кивнули в знак благодарности.       – Поскольку это наше первое занятие, я хочу, в первую очередь, объяснить, как всё проходит. Вы держите доски с бумагой и пером, на которые можете записывать то, что вам покажется наиболее важным материалом или то, что вы не понимаете, чтобы после я смогла вам объяснить это проще, чем было подано до этого. Вы можете смело задавать свои вопросы, за это не следует никаких наказаний, выговоров или замечаний – я буду только рада отвечать вам, ведь так я точно смогу увидеть, что вы меня слышите, а не сидите здесь просто так. Конечно, это ваш выбор – слушать мои речи или отвлекаться на свою причёску, одеяния или разговоры с рядом сидящими ученицами, – и тут она устремила свой взор на Хэ Джин, чьё имя я услышала за разговором у колодца, которая в этот момент хихикнула вместе с ещё одной девчонкой, которую я и не приметила с утра.       Девушки тут же притихли и, пробормотав тихое «простите», поникли.       – Знайте лишь одно, вас учат не для того, чтобы поклоняться богу, не для того, чтобы, глядя на вас, думали, что вы просто мудры. Вы – помощь тем, кто собьётся с пути, вы – помощь своим деревням и просто познавшие больше, чем обыкновенные жители острова.       Тут девушка справа подняла руку, и наставница кивнула ей.       – Разве, будучи обученными, мы сможем давать дельные советы? Мы не переживём то, что пережить могут другие, мы, получается, должны выдумывать, чтобы кому-либо помочь? Разве это не будет несправедливым по отношению к тем людям? – я даже не задумывалась о подобном раскладе. Мне, в принципе, казалось, что обучение здесь – это ежедневные молитвы чьей-либо статуе, в слепой надежде увидеть результаты своей «веры» в то, что лицезреть самолично никогда не получится.       – Это хороший вопрос, – согласилась женщина, сцепив за спиной пальцы, – но, как думаете, для чего вы имеете голову? Ваша голова – это не предмет, на который можно просто повесить украшения, раскрасить косметикой. Вы должны уметь мыслить, сострадать и сопереживать, при этом оставаясь трезвыми. То, что вы не пережили, не значит, что вы не можете это представить и переместить самих себя в шкуру тех, с кем доведётся повстречаться в будущем. Люди привыкли бросаться фразами «ты не поймёшь», ведь вы не оказывались там, но наш ум устроен так, что, если захотеть, то, в какой-то степени, у вас получится понять то, что до вас пытаются донести. Если вы поначалу не можете осознать, что значит та или иная ситуация для человека напротив вас – не стоит показывать своего незнания, не стоит тут же бросаться в сожаления, поскольку мы, люди, существа гордые и отталкиваем жалость от себя, даже если в ней нуждаемся. Жалость порождает в человеке слабость, а слабостью, в свою очередь, легко воспользоваться, если о ней прознать. И никто никогда не отблагодарит за подобную работу.       Мы все промолчали, начав переваривать сказанные наставницей слова. Если нельзя показывать, что ты не понимаешь, и не можешь сожалеть, то что вообще тогда делать? Как вести себя с человеком, когда, вот он, стоит перед тобой, ждёт твоей реакции, твоего ответа, а в голове полная пустота?       – Знакомы ли вы с историей о драконах? – спросила наставница и все тотчас кивнули, – Как думаете, для кого построен этот храм? Мы с вами живём на острове, всюду горы, а окружены водой. Маленькая обитель для кого-то величественного, могучего. Со временем, конечно, народ позабыл, что храм возведён одному из лунов*, но мы, как служители, до сих пор помним и чтим это место. Не из-за названия, а истории, которую он в себе хранит. Знали ли вы, что первыми обитателями этих земель были дети дракона? – наставница Мун указала на рисунок, прикрепленный к одному из книжных стеллажей, на котором был изображён крылатый дракон, чьё туловище растянулось на всю бамбуковую доску, – этот дракон покровительствовал с давних времён, ещё задолго до того, как образовалась письменность на бамбуке и дереве. Жертвоприношения Луну давно уже запрещены, однако, своеобразно, но эта традиция сохранилась в пределах этого места. Вижу, некоторые из вас вздрогнули, услышав это. Что вы подумали? – наставница заглянула каждой в глаза и продолжила, – жертвоприношение – не убийство и не подношения вспоротых брюх животных, пойманных в местном лесу. Вряд ли бы вы когда-либо подумали о том, что мы преподносим дракону жрицу в помощь, чтобы и далее поддерживать жизнь и погоду на острове.       Меня передернуло от подобной новости. Я им баран, чью голову можно поставить на алтарь и поклониться чему-то могущественному? Я человек! Я имею право на свою жизнь, на собственный выбор, а получаю вот это! Жрица, жертвоприношение! Будто только от этого луна зависит, что произойдёт с этим островом. Это смешно!       – В этом нет ничего смертельного, – попыталась сгладить свою речь наставница Мун, заметив перемену в моём лице, – в храме жрица задерживаете ненадолго, расширяя кругозор, познавая то, чего бы не удалось узнать за этими стенами. Что бы вы делали, если бы не пришлось идти сюда? Искали себе мужа? Продолжали бы день за днём повторять одно и то же? Готовка, стирка, уборка и прочее.       – Но здесь мы тоже это делаем, – заметила одна из девушек, – так в чём разница, делать это там, где мы жили или там, куда пришли?       – Здесь ограничения на каждом шагу, – пробубнила вторая, сидевшая справа от меня.       – Ограничения здесь не просто так, – вздохнула женщина, – вас приучают к дисциплине и закаливают. Во взрослой жизни полно соблазнов – как тех, что вреда не несут, так и тех, что способны перевернуть жизнь с ног на голову. Перетерпев однажды, вы перестанете теряться и жаждать того, чего достать будет невозможно. Это значит, что ваше «хочу» не вырвется дальше головы, если нет средств на осуществление, а если есть возможность, то вам удастся выстроить последовательность, по которой этого добиваться, а не слепо пойти и в итоге остаться с ничем, полными разочарования и обиды на самих себя. Так что же вам кажется лучше: жизнь без какого-либо развития, повторяющаяся на протяжении всех лет или жизнь, малая часть которой проведена в храме, где вам преподносят информацию об особенностях в общении, помощи, где вам помогают для себя определить, чего вы хотите? Если вы считаете, что вам куда симпатичней первый вариант, то сегодня ночью вы можете покинуть храм без права когда-либо сюда вернуться.       После короткого вводного занятия с наставницей Мун, нас отправили вглубь храма, проводя мимо внутреннего мелкого пруда посреди коридора, в котором мирно плавали мелкие рыбёшки. Я бы никогда не подумала, что в таком месте может оказаться такой маленький уютный уголок, в котором плещутся рыбки. Снаружи это строение казалось строгим, в котором нет места до чего-то подобного, мирного, напоминающего о жизни снаружи. Девушки обсуждали первое занятие, задаваясь вопросом, хочет ли кто-нибудь уйти, ведь некоторым, хоть в голове и были мысли, одним покидать не хотелось – было страшно узнать, что подумают об этом люди, когда вернутся.       – А что насчёт вас? – спросила Йеджи.       – Я не стану уходить, потому что сама пришла сюда. Меня никто не просил пойти в храм на обучение, я самостоятельно выбрала для себя этот путь и продолжу его до самого конца, потому что мне интересно узнать, какой я стану после, – начала Ынха, старшая из той пары, с которой мы познакомились на завтраке, – к тому же, мне нравится узнавать что-то новое, это, можно сказать, дополнительный бонус. С людьми у себя дома я не особо хорошо общалась, да и старалась как-то особо даже не запоминать их имена, а здесь ещё в первый день, когда я только пришла, меня предупредили, что общение с сожителями, товарищами, коллегами, семьёй всегда важно, ведь это одна из возможностей раскрыть себя и научиться определять сущность людей.       – Поразительно! Мне они ничего такого не говорили, – сказала Йеджи.       – Ты просто не видела, какой я тогда была, – хохотнула девушка, – к такой ты бы даже не подошла.       – Да кто меня знает, – отмахнулась Йеджи, хохотнув, – иногда приспичит что-нибудь, и я не успокоюсь, пока этого не сделаю.       Нас вывели за пределы храма в сопровождении двух наставниц – Мун и Чхве, чтобы отправиться вместе в лес и собрать лечебных трав для занятия, а заодно и расширить свои знания в лечебных и ядовитых видах. Я думала, что мы отправимся в лес, через который я перебиралась в тот день, когда встретила Чжухона, но нас повели через равнину в обратную сторону, оттого мне сделалось тоскливо. Признаться, хотелось поговорить с ним, прогуляться, увидеть, как он уклоняется от объятий, в которые пытаются заключить его Учан и Шиюн, услышать ещё раз его голос и взглянуть в его глаза. За месяц его пребывания в деревне я успела привязаться к нему, похожему на ежа, то отталкивающему, то тянущемуся к разговорам и вниманию, с мудрым взглядом и очаровательной, но редкой улыбкой.       Надеюсь, что обучение не продлится слишком долго – хочу перед становлением жрицей ещё встретиться с ним, чтобы рассказать о том, что узнала, пожаловаться на это жертвоприношение, похвастаться новыми знакомствами и сказать, как его не хватает.