Ром, не дёргай леску...

Пруд в пять утра - совершеннейшее зеркало. Если не шевелить лодку и лишний раз не дёргать удочку, можно подумать, что в глазах вертикально двоится картинка: полоса камыша, шапки деревьев, сумеречно-дымчатое небо. Погода безветренная, июльская, над головой ни облачка. Одни только искорки догорающих звёзд, да теплеющий бок горизонта, с каждой минутой всё больше напоминающий цветом спелый персик. Или надрубленную голову, краешек опушённого волосиками черепка. Раз, и поплавок дёрнулся. Два, я вжался пружиной в днище лодки, готовый дёрнуть леску вверх. Три - опомнился и не стал этого делать. Потому что уже через несколько настойчивых прыжков поплавка на поверхности показалась белобрысая детская головёнка с хитрым прищуром. - Ромка, паршивец, сколько говорил тебе не баловаться! - Ну ба-а-ать... - Не батькай! Как ни уговаривай, дядей Димой он меня звать не хочет. Только 'папкой', 'батей' и 'тятей'. Мне иногда бывает интересно, в какой деревне малышок нахватался таких слов? Двадцать первый век на дворе, а у него 'тятя'. С другой стороны, хорошо хоть не 'батюшка'. - Ты рыбок до десяти сосчитал, Ром? - Сосчитал. - Врёшь небось. - Честно сосчитал! - Тогда иди ещё раз сосчитай, чтобы точно. - Но я не хочу! - Будешь капризничать, не буду больше тебя на рыбалку брать. Он в ответ хнычет, кривит пухлые губы. Всё никак не желает отпускать мою леску и крючок на ней. Того и гляди опять на палец наколет, а там и без того всё в пластырях, живого места нет. Вроде шесть лет пацану, но ведёт себя как капризная трёхлетняя девчонка, которой не дали поджечь собственные волосы свечкой (а ведь ей так хотелось посмотреть, что из этого выйдет). Но, кажется, угроза действует, и Рома нехотя ныряет обратно на дно. Поплавок возвращается на свою исходную позицию, вода успокаивается, наполненная предрассветной синевой. Посиневшие детские пальцы, сырое пульсирующее мясо. Женское лицо, рассыпанное, словно мозаика, в месиве мозгов и вытекших глаз. Нет-нет-нет, я не хочу этого видеть, я не могу этого видеть! Пожалуйста, нет!!! По правде говоря, у меня тоже все руки заклеены, замотаны, по возможности прикрыты рукавами сорочки. Не то что бы кому-то есть дело до этих рук или до всего остального тела, но так легче обмануть самого себя: 'Всё хорошо, ничего особенного не случилось' 'Ты ещё можешь жить так, как раньше' 'Ты по-прежнему человек, как и все вокруг' Если первые два утверждения являются актом самоубеждения, то последнее - самая бессовестная ложь, какую только можно представить. Но многие люди продолжают цепляться за неё, как утопающие за соломинку. И я не могу их за это винить, потому что сам такой: 'homo-naivus' - 'человек-верящий'. 'Хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах'. По молодости, я увлекался всем, что было связано с зомби. От наивных сказок о мистике и некромантии до псевдо-научных громоздких драм. И, опять же, очень в них верил. Здорово было видеть себя героем: в воображении своём палить из обреза, кромсать мёртвое мясо, а потом уезжать в закат на внедорожнике (в идеале - на танке). Девушка, а впоследствии и жена, это увлечение не очень одобряла ('фу, какая пакость, Дим!'), но не возражала. Бог, наверное, тоже долго и снисходительно терпел влажные мечты идиотов о зомби-героизме, чисто шутки ради. А когда смеяться ему надоело, случилось то, чего никто не ожидал. Мог ли кто предвидеть подобное? Думаю, что нет... Нет-нет-нет! Так не должно было произойти, этого не могло случиться! Любимая, зачем?! Почему-почему-почему?! За что?! То был не вирус, не апокалипсис и, кажется, не некромантия. В один прекрасный день люди всего лишь поняли, что их сердца перестали биться, а смерть не пришла. И не может прийти, хоть плачь, хоть вешайся. Буквально. Паника прокатилась по миру. В больницы за один день обратились тысячи тысяч перепуганных людей, и у всех одно - отказ органов, отсутствие пульса, зрачок не реагирует на свет, а тело всё равно ходит и разговаривает. Исчезли жажда, голод, потребность в дыхании, не стало тактильных ощущений. Остались лишь зрение, слух, речь и сознание. Учёные с энтузиазмом бросились проверять границы этого новообретённого 'бессмертия'. Говорят, где-то даже атомную бомбу взорвали. Из 'подопытных' исчезли только те, кого размололо в атомную пыль. Все остальные, скелеты в ошмётках плоти, продолжили бесцельно бродить и издавать душераздирающие звуки остатками голосовых связок (по крайней мере, те, у кого таковые имелись). Мне слабо верится, что всё так и было. Потому что даже прожаренным до кости людям не было нужды кричать - чувство боли исчезло вместе с прочими ощущениями. Ощущения, чёртовы ощущения, где они теперь?! Слёзные железы пересохли, не заплачешь! Только кричишь, голосишь, в исступлении, жрёшь землю и не чувствуешь её вкуса! Разбудите, помогите!!! Закончите этот кошмар!!! Я прекрасно помню, как гудели сводки новостей. Политики обещали что-то уладить, лучшие умы человечества искали средство от всеобщего 'недуга'. На моей улице некто под предлогом 'апокалипсиса' силился развести содомию, стреляя во все стороны, разбивая стёкла и пытаясь ограбить магазин на углу. Но вместе с чувством боли исчез и смысл любых угроз - ну, стреляй, никто этого даже не заметит. Кого ты хочешь удивить, размахивая пистолетом? Хоть пол-головы сноси - едва ли что поменяется. Разве только, говорить половинкой челюсти будет весьма затруднительно, но и то не такая уж и беда. Всё потеряло смысл. Все мы превратились либо в безумцев, либо в притворщиков. Первые искали выходы из ситуации и находили их в самых неожиданных местах. Жена моя, например, не нашла варианта лучше, чем прыгнуть под лезвия станка на мясокомбинате, где она некогда работала. Причём прыгнуть вместе с сыном Тошкой, трёхлетним и ничего не понимающим. Она, наверное, подозревала, что не сможет меня на подобное уговорить. Долго ходила вокруг да около, пугливо обрывала разговор, едва заслышав мои категоричные матерные высказывания. Потому в тот день она вообще не стала что-либо говорить. Собрала Тошку, вышла и не вернулась. А я всё узнал из сводки новостей. И мир продолжил вертеться, но уже без них двоих. Что не так с этим миром?! Почему я не предвидел, почему не остановил?! Что не так со мной?! Верните мне мою семью!!! Верните жизнь!!! Верните-верните-верните!!! Весь мир полон мертвецов, а мои любимые жена и сын измельчены в фарш! Верните их!!! ПОЖАЛУЙСТА, ВЕРНИТЕ! Вторая категория - притворщики - продолжила влачить существование так, словно ничего и не произошло. По утрам они заводили кофеварки, хотя не пили кофе, надевали костюмы, хотя не нуждались в тепле. Даже где-то работали, изображая почти нормальный социум. А ещё на рыбалку ходили. Чтобы посидеть над гладью озера, держа в руках удочку. Даже зная, что можно было бы пройтись по дну и взять рыбу голыми руками - зверьё с некоторых пор перестало реагировать на людей, воспринимая их как нечто нейтральное, вроде камня или фигового листа. 'Тятя, меня Ромкой звать. Я всех потерял, никого не могу найти. Возьми меня с собой, не оставляй одного' Поплавок снова дёрнулся, на сей раз более нервно и нетерпеливо. Либо действительно что-то попалось, либо... - Бать, я опять за крючок зацепился! Вот ведь дитя неразумное... Когда он подплыл ближе, я без особого усилия вынул его за локоть из воды и посадил в лодку. Тоненькое детское тельце, кажется, ещё рефлекторно помнило, что после воды 'бывает холодно', и потому чисто символически подрагивало. - Давай сюда палец. Опять большой? У тебя тут скоро готовая дырка под крючок будет... Хохочет, чудик. Смешно ему, глупому. Щурит голубые глаза, мотает головёнкой, вертится. Приходится лишний раз шикнуть на него, чтобы сел смирно. Аккуратно вынимаю острую сталь из нежной кожи, словно иголку из игольницы. Движения мои бережны, но не потому, что Роме может быть больно. Просто хочу сохранить ему хоть какое-то подобие пальцев. Раны не затягиваются, пускай и не кровят, остаются зиять на коже. А бесконечно прикрывать их пластырями и перевязками - слабое утешение, глупая иллюзия 'нормальности'. С другой стороны, я уже не уверен: хочу ли, чтобы всё 'вернулось к норме'. Кто-то смертельно болел, а теперь не сможет умереть от своей болезни. Кто-то не желал загрязнять природу, и сейчас может воплотить мечту в жизнь. Никого больше не надо есть, да и гадить больше особо нечем. Мы - призраки, бродящие по Земле. Тени человечества, которым милостиво позволили остаться. И на том спасибо. Мальчишка, наконец освободивший палец из плена, снова прыгнул за борт. Лодка закачалась, брызги полетели во все стороны. Я так и остался сидеть, держа в руках злополучный крючок. Мне в голову невзначай пришло, что вернись все чувства и жизнь на свои места, люди, должно быть, окончательно сошли бы с ума. Хотя бы потому, что раны, ссадины, переломы и дыры, которые они не замечая успели собрать своими телами, заболели бы разом. И Земля услышала бы такой вопль, такой единый животный крик, какого никогда не слышала прежде. - Батя, мне рыбок до десяти посчитать ещё? Их в пруду много! Ага, много, малыш. Но твоими стараниями я сегодня не поймал ни одну. - Нет, не считай. Мы скоро уходим. И вообще, пора учить тебя считать дальше. До пятнадцати, до двадцати, до ста... Ты меня слушаешь вообще? Не слушает, плещется в воде, звонко хохоча. Скорее всего, ему просто очень нравится извлекаемый из действа звук. На берегу мы оставляем лодку и бредём вдоль дикой тропки в сторону ближайшего городка, лениво волоча за собой снасти. - Тятя, мы же пойдём ещё на рыбалку? - Когда-нибудь пойдём. Только в следущий раз, Ромка, не дёргай леску. Договорились? - Договорились! Мальчишка висит у меня на руке, лёгкий и щекотный. И на какое-то мгновение я даже могу вообразить, что чувствую его тепло и вес. Хотя, скорее всего, мне просто хочется так думать.