W0m3n.m4v

      Дарлин Алдерсон дерет глотку, исцарапанную сизым сигаретным дымом, немым криком, смертельным надрывом. Она изучена вдоль и поперек цепными псами, чувствующими издалека ее сколотые следы шрамов по всему телу и соленые слезы, застывшие в уголках глаз жгучей чернотой поплывшей туши. У нее дрожат руки и губы, подернутые сухой спекшейся коркой, потому что здесь пролегает граница раздела для девочки-грома. Через выстрел, влажное месиво на лице, опрокинутый стол и окровавленный шарф, в красно-коричневом узоре которого затерялись следы чужой жизни.       Дарлин Алдерсон считала себя выше порядка, предрассудков, бредней, меланхолии, склонности к дешевой драме и идущего в подарок символизму, но все это в ней теперь гремучей смесью до краев. Когда Доминик подсаживается к ней на диван, тихо, аккуратно, без резких движений, и кладет теплую ладонь на плечо, обдав вместе с этим кофейным дыханием и выветрившимся сигаретным дымом, Дарлин разражается тревожным сигналом на особой частоте, выходит за обозначенные стенами убежища границы, вскрикнув подбитой птицей. Злая трель обрывается на кульминации, Дарлин отшатывается и прячет все остатки себя в старый отцовский свитер. Она куртку хотела, но Эллиот бы не отдал, или не Эллиот, уже ничего непонятно, где всего лишь ебаный псих, а где ее сутулый братишка-социопат с коллекцией фобий.       − Ты на взводе, − отвечает Дом, наблюдавшая за приступом с монументальным спокойствием агента, видавшего столько, что классический случай атаки из учебника по базовой подготовке для нее как почистить зубы. − И ты понимаешь, что будет лучше, если успокоишься сразу.       Дарлин знает еще, что Доминик действует не по готовым инструкциям. Дарлин знает, что по правилам и рекомендациям ее должны осторожно привести в чувство, а не играть с ней как с лимонкой, вот-вот, и чеку сорвет.       Дарлин врет Эллиоту, Эллиот врет Дарлин, и при таком раскладе все всё друг про друга осознают с самого начала. Например, что ее старший не от мира сего и с тенденцией к абсорбции сжиженного концентрата чистейшей шизофрении. Он сам − заразная шиза, но она хотела быть с ним, потому что при всем безразличии и устойчивой непоколебимости на грани с похеризмом Дарлин тщательно прятала в себе маленький опасный изъян − наличие сердца. Эллиот был его существенной частью, если не большим куском от уродского целого, скрытого подальше от любопытных глаз.       − Я больше не могу, − Дарлин трясет головой, спутавшимися патлами, скребет, обнимая себя, пальцами по плечам и зажевывает губу, гарантируя еще секунду молчания. − У меня нет того, что тебе нужно, а он рано или поздно поймет. Скорее всего, рано.       − У тебя есть Эллиот. Для начала мне хватит и этого, − для Доминик это все слишком интересно. − Ты никогда не видела свой потенциал?       А у Эллиота есть Тайрелл Уэллик, у которого есть мистер Робот, у Доминик Ди Пьеро, игрока года по версии Нахренообщества, есть Дарлин Алдерсон, а в конце цепочки − непогрешимая Анжела Мосс, заимевшая и поимевшая всех, и только посреди пресса, зажатая с двух сторон − она, малышка-бунтарка, стершая себя до тени. Мишень на ее лбу двадцать пять часов в сутки горит красным.       Потому что она девочка, которая знает.