Когда надежды точно больше нет...

      Когда происходит взрыв станции и надежды точно больше нет, сердце Криса Редфилда останавливается. Буквально на мгновение замирает и с диким грохотом начинает тарабанить в ускоренном режиме, отдаваясь в ушах, в висках и в яблоках глаз. Боль поднимается от этого грохота изнутри, откуда-то из живота, словно цунами — медленно и неотвратимо. Она не нарастает, не режет, не колет эта боль, она сразу же невыносима настолько, что темнеет в глазах и воздуха резко не хватает. Настолько сильна, что в ответ изнутри все словно замерзает, немеет, покрывается тонким льдом, и Крису кажется — еще секунда, и он просто замерзнет изнутри и на этом наконец все кончится. Слава Господи, аллилуйя. Но ничего не кончается.       Пирс всегда был в глазах Криса как щенок. Сначала как новичок, не нюхавший пороха и жизни не знавший, потом как верный подчиненный, который ишь ты — куда угодно, с преданностью в глазах, следом, как хвост… Да, лучший из академии, да, из семьи военных, но все равно подчиненный, все равно младший, за которым глаз да глаз. Когда все поменялось и щенок начал огрызаться, тыкая в ошибки и помогая их исправлять, Крис не заметил. Был занят — внутренними страданиями, смертью очередной команды, амнезией, предательствами. Что щенок уже не щенок, а верный друг понял поздно. Когда предлагал свой пост. Когда держал ради него створку двери весом в тонну. Когда Пирс вкалывал, почти плача от боли и бессилия, сыворотку с вирусом. Когда Пирс вырвал из руки не зараженную еще левую ладонь и толкал в капсулу. Было. Слишком. Поздно. «Мальчишка, ему бы жить и жить» думал Крис замороженными мыслями, следя взглядом за вертолетом, который прилетел вытаскивать его из спасательной капсулы. «Он принес бы намного больше пользы, будь он живым» думал Крис, верят вилку в руке, сидя в безымянном баре, без всякого желания есть-шевелиться-дышать. «Он бы уже ругался на мое бездействие» думал Крис, дергаясь от знакомого голоса, но находя совсем незнакомое лицо молодого бойца, стоящего перед его столом навытяжку.       Крису хочется плакать. Выть как животному. Ему хочется вернуться в прошлое, и убить Аду Вонг голыми руками. Ему хочется вернуться назад и разорвать к чертям этого монстра, созданного этой сумасшедшей. Ему хочется вернуться, и лично сломать Пирсу Нивенсу левую руку. Что бы не успел схватить шприц. Что бы не вколол. Что бы не бросился защищать капитана собой. Крису хочется шагнуть в пропасть или просто сунуть голову в петлю, потому что он знает — Пирс вколол бы и правой, почти оторванной…зубами бы вколол. Но Крису Редфилду нельзя банально кончать жизнь самоубийством. И не важно вся команда погибла или нет, во главе с мальчишкой Пирсом или без. Миру Крис Редфилд нужнее, и как самому Крису все не осточертело — он это помнит. Это знание тяготит, добавляет камней на и так уже ставшей неподъемной душу. Но Крис уверен — Пирс страшно бы ругался, узнай он, что погиб зря. И все его бывшие команды, каждый погибший боец, совершенно точно бы Нивенса поддержали, не побоявшись никакого наказания — что мертвым до субординации? Поэтому Крис заставляет себя вдохнуть. Выдохнуть. Встать. И спокойно сказать новому мальчишке «Выступаем. Передай остальным.»