Завтра ещё не наступило.

— Старайся не растрачивать патроны зря. — Нудл перезарядила автомат. — Стреляй точно, так, чтобы попадать сразу.  — К сожалению, я не такой меткий, как ты. — Стюарт улыбнулся.  — Ты просто не стараешься, — сощурилась девушка. — Ещё!  — Ладно, — музыкант снова прицелился. — Так… я попытаюсь сбить эти две.  — Давай, — Нудл встала в стороне, скрестив руки на груди и наблюдая.       Стюарт выстрелил в мишень.       Ещё всего пару месяцев назад он бы немедленно поднял на смех того, кто заявил бы, будто музыканту когда-нибудь придётся заниматься подобным. Стюарт и в «стрелялки» в детстве никогда не играл, — игры из автоматов на улицах, столь популярные в те годы, — что уж говорить о настоящем оружии. Мёрдок был прав: до недавнего времени Стюарт и не подозревал, как в действительности должен выглядеть пистолет.       Друзья, однако, сдержали слово. Пообещав музыканту, что обучат его премудростям выживания в своём мире, они, не откладывая дела в долгий ящик, приступили к исполнению сказанного.  — Правило первое: храни оружие в неожиданных местах. — Мёрдок аккуратно протирает гладкую поверхность винтовки, затем убирает её в крохотный промежуток между полками комода. — Всегда меняй их. Каждый раз после очередной проверки. Но лучше чаще. Мы меняем дважды в неделю. Так надёжнее.  — Главное, правда, самому не забыть, что где лежит. — Рассел усмехается. — Я как-то раз так хорошо перепрятал свои ручные гранаты, что до сих пор не нашёл. Остаётся надеяться, что в один прекрасный день я случайно не нарвусь на них…  — В своей квартире нужно иметь как минимум пять секретных мест и постоянно придумывать новые, — Мёрдок пристально глядит на Стюарта, — ты запомнишь?  — Запомню, — заверяет Стюарт.       Запоминать ему приходится многое. Мёрдок показывает музыканту тайный шифр, при помощи которого участники его группы разведки передают друг другу сообщения. Шифр имеет множество комбинаций, которые тоже то и дело варьируются, — в зависимости от месяца, даты, дня недели и порой даже часа, — у Стюарта идёт кругом голова, и всё же он старается изо всех сил. Для него это знак огромнейшего доверия со стороны ребят.  — Правило второе: по улицам не ходи без защиты или оружия. Лучше всегда ходить с напарником, чтобы вы могли прикрывать друг друга, но, если не повезло, ты должен быть в состоянии обороняться в одиночку. — Мёрдок перезаряжает автомат и бросает Стюарту. — Давай.       Он смотрит, как Стюарт с трудом удерживает оружие в руках, кое-как прицеливается и попадает всего в две мишени из двадцати или тридцати, да и то случайно.  — Замечательно, — констатирует Никкалс.  — Правда? — музыкант удивлённо поднимает брови.  — Если раньше ты мог опасаться, что в одном из тёмных переулков тебя убьёт спокойный и хладнокровный Киборг, теперь можешь смело рассчитывать, что прикончит тебя Киборг злой и раздосадованный, — с незатейливой прямотой заявляет Мёрдок. — Неделю тебе на подготовку. Этим займётся Нудл, мне некогда, но позже я тебя проверю.       Нудл деловито проводит Стюарту экскурс в мир огнестрельного оружия. Покосившись на первые неумелые попытки Пота самостоятельно собрать автомат, девушка аккуратно разбирает всё заново и доходчиво растолковывает музыканту, как следует выполнять эту процедуру. Её тонкие пальчики так ловко и умело производят все манипуляции, что кажется, будто на свете нет ничего проще… Тем не менее, Стюарту приходится повозиться, прежде чем он сам затвердит весь нужный порядок действий. Впрочем, наставник из Нудл на редкость терпеливый. Она никогда не высмеивает музыканта, именуя его недалёким или тупицей, не потешается над его медлительностью. Без нареканий, без малейших упрёков она готова снова и снова подсказывать, что нужно делать.       Потом для тренировок они перемещаются в тайный подвал с мишенями, и Стюарт учится стрелять: поначалу у него совсем не выходит, Нудл постоянно говорит ему, что он неправильно держит оружие. Она мало объясняет, предпочитая разговорам практику, но и Стюарту так гораздо проще. Он глядит, как легко и привычно ложится в руки девушки приклад, как она взводит курок и выпускает из дула пулю, — быстро, точно, почти не целясь, словно для неё заниматься этим совершенно естественно… Стюарт даже невольно любуется ею. Ему приходят странные мысли о том, что в эти минуты Нудл выглядит совсем не такой, как обычно, — а у него самого всё это вызывает отнюдь не те эмоции, какие следовало бы. Девушка с ружьём не должна восприниматься как нечто из ряда очаровательных явлений, и уж совсем неправильно было бы считать её в таком виде привлекательной. Но Нудл… Когда Нудл стреляет, она кажется удивительно прекрасной. Иногда Стюарт промахивается специально, чтобы снова почувствовать, как девушка мягко касается его плеча; чтобы смотреть, как она снисходительно улыбается, отбирая у него автомат, и показывает всё сначала. Ему нравится давать ей поправлять себя.       Ему нравится быть свидетелем её работы, после которой не остаётся целой ни одна мишень. Стюарт понимает, что Нудл воспринимает всё это как игру. Она просто играет…       Удивительное дитя.  — Правило третье: никогда не доверяй Киборгам, — продолжает поучать Мёрдок. — Они могут сказать тебе что угодно, но это никогда не будет правдой. Они запрограммированы на то, чтобы истреблять нас, поэтому всё, что тебе нужно предпринять, встретив их, это… — он вытягивает пальцы пистолетом, затем делает вид, что спускает курок. — Понимаешь?  — Понимаю, — кивает Стюарт.       Мёрдок отходит в сторону.  — Ты должен узнать кое-что о внутреннем строении Киборгов, — говорит он. — Рассел покажет тебе основы. Постарайся уложить это в своей голове настолько прочно, насколько возможно.  — Иди-ка сюда, — благодушно подзывает Рассел, — тут у меня как раз и учебное пособие имеется. — Он выглядывает из ванной, держа в массивной ладони оторванную голову Киборга с торчащими из шеи жилами кабелей.       Стюарта передёргивает, но он не смеет прекословить и послушно отправляется на свой следующий урок.       Рассел, как и Нудл, не мучает музыканта теорией и нагромождением понятий: он демонстрирует всё без лишних слов на деле. Стюарт на наглядной модели изучает механизированное нутро Киборгов. Он смотрит, как искусные и сильные руки Рассела проворно потрошат корпуса роботов, затем с содроганием запускает собственные пальцы в переплетение проводов и силится различать действующие контакты от пассивных — так называются те, что не связаны с центральным передатчиком в спинном мозгу у каждого Киборга. С помощью центрального передатчика осуществляется контроль над Киборгами со стороны Корпорации, поэтому их нужно уметь вовремя отключать. Рассел удовлетворительно морщит лоб, когда Стюарт всё усвоил.  — Правило четвёртое ты уже знаешь. Никаких наркотиков и психотропных веществ. Никаких наркоманов в моей команде. Наркоша, отчаянно жаждущий дозы, может легко превратиться в крысу. — Мёрдок косится на Стюарта своим искусственным глазом. — Впрочем, глядя на тебя, трудно представить, что ты не обделаешься, только увидев иглу, так что снимаю это предупреждение. — Никкалс немного суровеет. — Но всё-таки не смей забывать и об этом. Ясно?  — Ясно, — Стюарт кусает губы.       Этот урок он и без того никогда бы не забыл… ему всё ещё совестно за то, что случилось с Нудл. Впрочем, сама Нудл об этом вспоминать не любит — восстановившись после рецидива, она ведёт себя как ни в чём не бывало… Стюарта это радует. Меньше всего он хочет навредить девушке.       Меньше всего он хочет потерять её дружбу. Как и дружбу ребят…  — И наконец, правило пятое. — Мёрдок взирает перед собой. — Никогда ни на кого не надейся, кроме себя. У тебя могут быть напарники, у тебя могут быть товарищи, но в определённый момент, рано или поздно, произойдёт так, что ты останешься совсем один, и тебе неоткуда будет ждать помощи и поддержки. — Никкалс поворачивается к Стюарту. — Самое неприятное — это когда тебе вспарывают брюхо, и ты видишь, как твои кишки выпадают наружу. Отвратная ситуёвина, но и с ней можно, при желании, справиться. Главное — не вздумай запихивать их обратно, а лучше положи на какую-нибудь чистую тряпицу. И тащись туда, где тебе помогут. По крайней мере, попытайся, если раньше не грохнешься в обморок. Ты запомнишь всё это?  — Запомню, — Стюарт сглатывает ком в горле и смотрит на Мёрдока… он старается, чтобы его взгляд казался уверенным.       Только сейчас он по-настоящему начинает понимать, во что ввязался.       И всё-таки ему почему-то совершенно не жаль.       Стюарт всадил в мишени всю обойму и остановился.  — На этот раз хорошо! — Нудл подошла к фанерным кругляшам, осмотрев отверстия от пуль, и одобрительно кивнула. — Даже лучше, чем Расс.  — Что ж, хочется надеяться, что ты потратила на меня столько времени не зря. — Стюарт приподнял края губ.  — Ну что ты такое говоришь! — всплеснула руками девушка. — Конечно же, не зря.       Стюарт разрядил автомат.  — Как ты думаешь, Нудс, — сказал он, — не напрасно ли вообще всё, что мы делаем?.. Знаешь, в последнее время, чем больше я начинаю размышлять о Корпорации, тем больше мне кажется, что… что всё бессмысленно. — Он помрачнел, отводя взгляд.  — Неправда. — Нудл обхватила шею музыканта сзади и повисла на нём. — Зай, ты просто слишком много думаешь. Бросай это дело, а то ты становишься похожим на Мёрдока.       Стюарт покосился на девушку и не смог сдержать усмешки.  — Ладно уж, — промолвил он. — Постараюсь ради тебя.  — Вот и хорошо, — Нудл слезла с его спины и немного пошатнулась.  — Ты в порядке?.. — Стюарт тут же тревожно дёрнулся в её сторону.  — Ага, — девушка облокотилась о стойку, — нормально… просто то и дело голова сильно кружится. Из-за этого никак не могу на работу выйти… Боюсь, там на меня потом заругаются. — Она постояла, прикрыв веки. — Ты и так очень много перенапрягаешься, — Стюарт с беспокойством наблюдал за ней. — Да и вообще, Нудс… если хочешь знать моё мнение, я считаю, что эта твоя работа…  — Стю, всё путём, — прервала его Нудл, поднимая глаза и ободряюще улыбнувшись. — Пройдёт. Уже проходит…       Стюарт тяжело вздохнул.  — Идём домой, передохнёшь, — произнёс он. — Тебе нужно поесть… ты, наверно, опять забыла это сделать.  — Я не забываю, — Нудл нахмурилась, — как ты себе это представляешь? Что ещё за глупости, забыть поесть. Всё равно что забыть напялить на себя одежду, выходя из дома… или забыть сходить в туалет, когда тебе надо. — Она недовольно подбоченилась. — Пусть я и болею, но мне же не отшибло мозги. Я не ем, если мне не хочется, а не из-за того, что я забыла об этом! Фигня какая-то, забыть… так только умственно отсталые могут, или ещё калеки всякие, мне вот Мёдс рассказывал про одну болячку…  — Всё-всё, — со смехом остановил Стюарт, — я понял… не волнуйся, я вовсе не считаю, будто с твоими мозгами что-нибудь не в порядке. Просто переживаю за тебя. — Он мягко поглядел на девушку.  — Было бы с чего, — Нудл хмыкнула, затем вдруг просияла. — Ты мне лучше скажи, как там у тебя дела на радио! Это правда, что твои песни теперь повсюду крутят?  — Ну, может, и не повсюду, — скромно отвечал Стюарт, — но, кажется, мне и вправду начинает везти.       Происходящее в последнее время действительно не прекращало поражать музыканта. Его песни стали приобретать известность.       В один прекрасный день со Стюартом неожиданно связался Джейми Хьюлетт. Он сказал, что слышал его выступление на радио и выражал своё большое одобрение. Также режиссёр заявил, что его другу, Деймону Албарну, песни тоже понравились, и ему даже захотелось лично обсудить с их автором кое-какие идеи. Стюарт обомлел от изумления и, само собой, согласился на встречу… Он очень уважал Деймона как человека и творческую личность. Не секрет, что и сам Албарн был прекрасным музыкантом и довольно часто исполнял песни для фильмов, в которых снимался.       Стюарт, в свою очередь, никогда не занимался вокалом профессионально, оставаясь в этом деле самоучкой. Деймон, обладатель безупречной певческой техники, посоветовал ему несколько верных приёмов. Вняв этим полезным рекомендациям, Стюарт вскоре обнаружил, что действительно стал петь лучше.       Дэнни и Энтони помогли ему найти звукозаписывающую студию, чтобы он смог наконец оформить свои треки в должном виде. Задача оказалась не из простых: в основном Стюарту приходилось работать в одиночку. Он сам записал партии вокала, гитары, баса и клавишных; жизнь несколько облегчилась, когда Дэнни познакомил Пота с одним хорошим ударником, чьими стараниями аранжировки песен оказались завершены, после чего все звуковые дорожки в необычайно краткие сроки были сведены и смикшированы. Этим, как и обещал Дэнни, занялся великолепный Danger Mouse… Стюарту всё ещё было сложно поверить, что это происходит с ним по-настоящему, — встречаясь с продюсером в коридорах студии, он неизменно начинал заикаться и мучительно краснеть. К величайшей радости музыканта, с ним даже согласились поработать вокалистка Little Dragon и известный рэпер Дэл «Tha Funky Homosapien» — чьё сценическое имя, как тот признался и сам, происходило от прозвища одного из лидеров исторического восстания… какого именно, правда, рэпер не помнил. А, скорее всего, не был осведомлён вовсе.       Песни незамедлительно вошли в постоянную ротацию. Прозорливый Дэнни не ошибся: они действительно превратились в хиты, всё время занимая лидирующие позиции в парадах. Стюарта стали приглашать в передачи на радио и телевидении. Там он обычно давал интервью и исполнял что-нибудь вживую.       Творилось нечто невообразимое. Люди не переставали говорить музыканту удивительные вещи. О том, что его песни помогают им. О том, что они переворачивают их внутренний мир. Люди слушали его… люди слышали. Всё больше и больше людей.       Вскоре Стюарт снова оказался на радио «Carnival», выступив с «Feel Good Inc.», своей новой песней. Дэнни и Энтони долго сомневались, стоит ли выпускать её под таким названием: это было слишком рискованно. Незавуалированное послание текста вполне могло спровоцировать ненужный резонанс в политических кругах… и всё-таки музыкант, несмотря на все уговоры, заявил, что готов взять на себя ответственность.  — А у нас ещё один звоночек! — бодро провозгласил ди-джей Энтони. — Аллё-аллё! Поздравляю, вы в прямом эфире! Как вас зовут?  — Сабрина, — отвечал женский голос. — Туди… то, что вы создаёте, неописуемо. Я не представляю, как вы это делаете… ваши песни пронизывают всю меня насквозь. Всё моё существо. Благодаря вам я как будто проснулась. Спасибо…  — Я очень рад, — растерянно произнёс Стюарт, — спасибо и вам…       Звонили и другие. Порой происходили совсем курьёзные случаи.  — Туди, здравствуйте! Меня зовут Джессика. — В трубке неожиданно раздались всхлипы. — Я хочу сказать вам, что ваша песня вчера спасла мне жизнь… мне хотелось выпрыгнуть из окна моего дома, и я почти сделала это. Я подошла к раме, открыла её, влезла на подоконник… и тут вдруг по радио эта ваша песня… знаете, про погоню за светлячками… она такая чудесная… она же просто исцеляет душу, вы понимаете. Я нашла её в интернете, слушала целый час без перерыва и плакала… как вам это удаётся?..  — Меня зовут Кристиан, я ваш постоянный слушатель. Ваша новая песня поразительна. Она открывает глаза на многие вещи… та строчка… «Всё, что я хочу услышать — это сигнал смс». А я ведь раньше не замечал этого… чёрт возьми, мы только этим и занимаемся, ждём чьих-то сообщений, ждём «лайков» и фолловеров в социальных сетях, не замечая, насколько наша реальная жизнь за всем этим пуста… Заставляет задуматься.  — «Меланхоличный город, где мы никогда не улыбаемся»… «мне хорошо»… Слушайте, это же просто в точку! Мы не улыбаемся… я шла вчера по улице и вдруг заметила: ни один прохожий, ни один человек на улице не улыбается… В это трудно поверить, но никто из нас не выглядит по-настоящему счастливым…  — Туди, знаете, я вдруг понял, что всё жду, когда же наступит «завтра». Всю мою жизнь… вы прямо встряхнули меня, и я взбодрился. Мне теперь хочется немедленно начать действовать…  — Империя муравьёв… проклятье, а я постоянно думал: на что же похожи эти каланчи, в которых мы живём?! И точно, — не то на здоровенные ульи, не то на муравейники…       Слава в буквальном смысле свалилась Стюарту как снег на голову. Он даже смог теперь оставить работу в магазине, чтобы целиком заняться творчеством. На музыканта нахлынула какая-то волна вдохновения: временами он трудился над песнями, не прерываясь, по нескольку дней кряду, забывая в эти периоды и есть, и спать.       Тем не менее, возвращения к реальности заставляли его не терять бдительности. Происходило это, конечно же, во время визитов Вниз… В сложившихся условиях Стюарту сделалось ещё сложнее разрываться между двумя мирами. Кроме того, он немного опасался, что его известность теперь вызовет у друзей отторжение.       Однако ребята положительно откликнулись на успех Стюарта. Как ни странно, даже Мёрдок воспринял это весьма воодушевлённо.  — Давай, несчастье, кропай песенки, — приговаривал он, — у тебя получается. Может, они хоть тебя начнут теперь слушать и наконец раскроют свои зенки.  — Ты в самом деле пишешь очень талантливо, — подтверждал Рассел. — Мы тоже недавно слышали новую песню, у нас передатчик время от времени ловит волны Сверху. Здорово. Не какая-то там ерунда, а со смыслом… давно не встречал такого.  — Я плакала от «Fire Flies», как та женщина, — признавалась Нудл, с восхищением глядя на Стюарта. — Это так… так красиво, я просто не могу. У меня прямо сердце замирает, и слёзы сами по себе из глаз текут. Твои песни такие живые, такие настоящие…  — Валяй, режь им правду-матку, — подогревал Мёрдок. — Разубеди их в том, что им так хорошо, мать их за ногу.       И Стюарт старался. Ему пришло в голову, что бороться с Корпорацией можно разными путями… Если не открытым восстанием, то информационной битвой. Или, вернее сказать, неким художественным посланием, которое поймут лишь те, кому оно адресовано. Разумеется, далеко не все обращались к смыслу: многих просто привлекала мелодичность или зажигательность песен. Дэнни и Энтони, например, не вполне понимали идеи Стюарта, — их волновала исключительно свежесть звучания. Впрочем, музыкант был рад и такой реакции… Чем больше людей услышат его, тем больше шансов, что среди них найдутся те, что правильно воспримут мысли, которые он стремится донести.       Джейми Хьюлетт заявил, что хочет писать сценарий для нового фильма и уже делился со Стюартом предполагаемыми планами. Стюарт живо принялся делать намётки для саунд-треков…       Трудно было поверить, что сюрпризы на всём этом не закончились. И, тем не менее, однажды произошло нечто такое, что выбило музыканта из колеи.       Как-то вечером он, как всегда, сидел за синтезатором, продумывая аранжировки. Неожиданно раздался звонок в дверь. Зажав карандаш в зубах и продолжая неразборчиво мычать что-то себе под нос, Стюарт направился открывать. По пути в прихожую ему вдруг пришла в голову очень удачная линия бэк-вокала; идя по коридору, музыкант тут же принялся записывать её. Торопливо и прерывисто испещряя листок нотами, он рассеянно провернул ключ в замке, дёрнул на себя ручку и остался стоять перед распахнутой дверью, уставившись в свой набросок и всё ещё напевая вполголоса. Когда же Стюарт наконец поднял глаза, он замер, остолбенев.       На пороге стояла Паула.  — Здравствуй, хороший, — она улыбалась растерянно и виновато, теребя лямку своей сумки и как-то сжавшись, словно боялась, что он сейчас накричит на неё или погонит прочь.       Стюарт не накричал и не прогнал. Он стоял неподвижно, держа карандаш двумя пальцами и беззвучно взирая на девушку.       Паула чуть подалась вперёд.  — Стю, милый, — произнесла она, — прости меня, я глубоко ошибалась… мы оба ошибались… Прошу, давай поговорим, я поняла, что не хочу терять тебя. Ты мне нужен…       Стюарт молчал.  — Я очень скучала по тебе, — вновь горячо заговорила девушка, — я хочу, чтобы ты знал… Я скучала, несмотря ни на что. Всё, что было… всё это было неважным, несущественным, правда… а вот ты для меня один. Ты один настоящий…       Стюарт отступил назад в прихожую, по-прежнему не произнося ни слова. Паула ещё несколько мгновений неловко мялась на пороге и вдруг решительно шагнула к Поту, схватив его за плечи.  — Стю, почему ты молчишь?! — она в отчаянии взглянула музыканту в глаза. — Я для тебя ничего не значила?.. Я думала, что ты любишь меня. Может, ты действительно хочешь, чтобы я ушла… насовсем? — девушка судорожно всхлипнула и резко развернулась спиной.       Стюарт прикрыл глаза.  — Паула… — выдавил он. — Пожалуйста, не надо. Чего ты хочешь от меня сейчас? Я думал, что всё уже кончено. Ты и так уже ушла насовсем… мы расстались. Почему ты вернулась?  — А я думала, я тебе по-настоящему нужна, — Паула не обращала к нему лица, устремившись в сторону двери, однако не уходила. — Да, я была неправа… я совершила промах, Стю. Я сделала большую глупость… Но неужели ты меня не простишь? Неужели ты уже совсем не хочешь бороться за отношения?       Стюарт усилием выдохнул, тоже поворачиваясь в сторону от неё и почему-то уставившись в зеркало, висящее на стене.  — Паула, — снова промолвил музыкант, — зачем. Зачем ты продолжаешь делать это со мной?.. Когда я ещё хотел за что-то бороться, ты сама совершила свой выбор. — Музыкант помедлил, водя пальцами по стеклу. — Мне было больно. Я не знал, что мне делать. — Он смял нотный листок в кулаке, низко опуская голову.       Всё пережитое когда-то — словно бы уже в прошлой жизни — вдруг вновь нахлынуло на него мутным, удушливым потоком. Резкий удар со спины, заставший врасплох; острый, как разряд электричества прямо в сердце. Уязвлённая гордость, ущемлённые стремления, чувства, втоптанные в грязь. Разрушение чего-то основополагающего внутри, будто внутреннего стержня, будто собственного хребта… Обжигающая, въедающаяся в кожу боль, кружащиеся в хаотичном беспорядке мысли, безумие, бессмыслие… затем — безразличие. Безразличие ли?.. Ядовитый и горький, нерастворимый осадок внутри, тяжёлый, непробиваемый, словно панцирь, сковывающий клетки твоей кожи. Словно какая-то каменная корка на сердце — ледяная, сдавливающая его со всех сторон, не позволяющая ему сокращаться, не дающая свободно дышать. Лёд, холод…       Одиночество. Обречённость.       Больше никому не доверять. Больше никого не подпускать слишком близко…       Безнадёжность. Закрыться, застыть. Уйти… так, чтобы никто не нашёл. От всего, от всех. Уйти… ему хотелось уйти даже из жизни.       Он любил Паулу, любил так, что сейчас не может выставить её за дверь, послав ко всем чертям, как следовало бы. Он даже не может по-настоящему на неё злиться, хотя она предала его…       Паула обняла Стюарта со спины.  — Хороший мой, я знаю, — прошептала она, — я знаю… знаю, что тебе было больно и плохо. Я не хотела этого, клянусь… — Девушка прижалась к нему. — Я сама слишком запуталась. Может, нам стоит попробовать начать всё заново?..       Стюарт крепко зажмурился на несколько мгновений, затем повернулся к Пауле. Он пристально глядел ей в глаза.  — Ты так и не ответила мне на вопрос, — тихо произнёс музыкант, — почему ты вернулась.  — Потому что я люблю тебя, — нежно прошелестела девушка ему на ухо. Поймав взгляд Стюарта, она тоже застыла, неотрывно взирая на него и не мигая, затем придвинулась ближе и поцеловала. Стюарт ощутил, как у него перехватывает дыхание. Не вполне отдавая себе отчёт в происходящем, музыкант ответил на поцелуй.       Затем стало мягко, влажно, горячо. Он утонул в каких-то ласкающих благоуханных потоках.       Очнувшись, Стюарт осознал, что лежит на постели рядом с Паулой. Она уткнулась носом ему в плечо, так, что её дыхание щекотало ему кожу, вызывая волны прохладных, колючих мурашек.       Стюарт посмотрел на девушку, затем попытался подняться, но его что-то удержало.       Её ладонь лежала у него на животе. От этого было сладко и томительно.       Так же, как и раньше.       Стюарт вздохнул и снова откинулся на спину, расслабляясь. Может, так должно было быть… кто знает. Может, всё так, как нужно.       Заслужил ведь и он хоть когда-нибудь чувствовать себя хорошо.

***

 — Сомнения, — девочка задумчиво прикладывает пальчик к губам. — Мне кажется, сомнения — это жёлтый… как считаешь?       Облака сегодня в самом деле жёлтые. Это очень странно, но не сказать, чтобы непривычно. Даже напротив, от них возникает смутное впечатление чего-то знакомого, — словно виденного где-нибудь уже много, много раз.  — Я не знаю, — рассеянно говорит Стюарт.  — Сомневаешься? — девочка улыбается.       Жёлтые, цвета банановой мякоти, и орехово-кремовые пятна замешиваются в причудливый коктейль. Они плывут в небе, формируя какие-то спиралевидные завихрения, точно водовороты.       Стюарт и девочка сидят в густой траве. Поляну покрывает сплошной ковёр из белых с жёлтыми сердцевинками ромашек.       Стюарт выдыхает. Он сам не понимает, что с ним такое.       Ведь сейчас всё как будто хорошо.  — Можно поиграть в одну игру, — сообщает девочка, — тебе это поможет.  — В какую? — спрашивает Стюарт.  — Да ты её знаешь, — отмахивается собеседница, — все знают. Но я тебе помогу, пожалуй, раз ты не помнишь. — Девочка срывает ромашку и, улыбаясь, протягивает музыканту.  — Предлагаешь погадать на «любит — не любит»?.. — Стюарт слабо усмехается. — Не думаю, что мне это в самом деле сможет помочь.  — А ты не делай поспешных выводов, — предостерегает девочка, — не всё всегда является тем, чем кажется.  — Возможно. — Стюарт беспокойно глядит в небо.       Жёлтая облачная смесь продолжает неторопливо двигаться по спирали. Она напоминает Стюарту плавно скользящее и свивающееся кругами тело змеи.  — Или, может, ты боишься? — девочка хитро прищуривается. — Страх ведь тоже жёлтый…  — Жёлтый, — соглашается музыкант.       Горчично-жёлтые, тёмно-ореховые и зеленовато-серые кольца змеи. Они вращаются, вращаются в каком-то нескончаемом и выматывающем, наводящем тоску танце. Стюарт опускает лицо: у него плывёт перед глазами.  — Хорошо, я начну, — решает девочка, отделяет от цветка ромашки один лепесток и бросает в воздух. Ветер подхватывает его, вовлекая в карусель своего безысходного кружения.       Общепринято, что жёлтый — цвет тоски, приходит на ум Стюарту. Интересно, почему…       Ему кажется, что жёлтый связан с чувством любви. Не такой прозрачный и водянистый, разбавленный жёлтый, какой характеризует сомнения; и не такой затемнённый и грязновато-слякотный, какой присущ страху… Жёлтый любви — яркий, ясный, как солнце. Он золотистый. От него тепло.       Любит — не любит…       Скажи самому себе, что ты нашёл любовь всей твоей жизни. Скажи — и она превратится в пытку…       Лепесток парит на воздушных потоках и трансформируется в золотую стрелу. Стрела зависает, точно настороженная птица, наконечник её направлен куда-то вниз, к земле.  — Что это значит? — удивляется Стюарт.  — Это значит, что твои мысли сейчас совсем не там, где должны, — объясняет девочка. — Любой стреле полагается быть точной и сражать врага наповал. Если стрелок думает о чём-то постороннем, когда целится, ему не попасть в самое сердце.       Девочка поднимается, хватая стрелу, и вставляет её в неизвестно откуда взявшийся лук. Пристально сузив глаза, она всматривается в невидимую мишень, зажимает в пальцах тонкий, мерцающий позолоченный стержень и затем выпускает. Стрела летит вперёд по какой-то вихреобразной, вращающейся траектории, рассекая воздух — такой же тревожно-натянутый, как тетива лука. Затем неожиданно падает Стюарту прямо на голову. Он берёт стрелу за древко и изумлённо рассматривает: она вонзилась в жёлтую сердцевину большой ромашки. Точно в центр.  — Вот это да, — дивится музыкант, изучая безупречную работу девочки.       Ветер подхватывает светлые лепестки цветов и щедро осыпает ими Стюарта, овевает ему щёки знобкой прохладой, треплет волосы и одежду. Стюарту кажется, что затейливая паутина линий движения воздуха очерчивает какие-то знаки — но они расплывчаты, и он не понимает.       Едва ли он смог бы попасть в цель среди этого беспорядочного мельтешения.       Жёлтые облака выглядят густыми, точно фруктовое пюре. Они такие тяжёлые, что небу наконец становится невмоготу нести это бремя, и оно позволяет им спуститься вниз, на остров, заволакивая видимость зябким, обманчивым туманом…  — Сейчас я так запутался, что и вправду, наверно, неспособен выбрать из всех мишеней верную, — устало сознаётся Стюарт.  — Ну, раз ты понимаешь, что запутался, то наверняка сам знаешь и причину, — замечает девочка и отрывает следующий лепесток. Снова застыв в воздухе, он качается, подобно крохотной колыбели, а потом принимает вид желтовато-белого полумесяца.       Месяц мягко сияет сквозь вуаль плотного тумана, расплываясь в небе росисто-матовым пятном.  — А это что такое? — Стюарт недоумевает.  — Луна символизирует обман, — певуче произносит девочка, — известно ли тебе, какая луна хитрая? Она же вечно хочет всех обвести вокруг пальца! Сама круглая и большая, а прикидывается тоненьким месяцем. И ведь ей верят!  — Да уж, — музыкант только качает головой.       Луна обманчива. Обладая тесной связью с эмоциями, она умело и искусно управляет ими, манипулируя людьми в каких-то своих целях, — не всегда и не вполне ясных, но зачастую порочных… Луне доверять нельзя.       Стюарт знает это, но не может ничего с собой поделать… Луна так близко, а солнце так далеко. Луна близко, и она такая соблазнительная, такая сладкая, — ему известно, что эта сладость лживая, как лживы и призрачны тепло и свет, излучаемые луной, — но как нежно она заволакивает разум, как изумительно пьянит, утоляя томительную, неистовую жажду… Луна притягивает, луна сводит Стюарта с ума, вызывает упоительное блаженство и помрачение рассудка. Перед ней невозможно устоять, ей невозможно не сдаться… Сдаться в какой-то момент становится даже необходимо; сдаться, чтобы выжить, — иначе удушливая волна эмоций неизбежно заставит захлебнуться.       Эмоции…       Музыкант тяжело вздыхает, снова поникнув. Наверно, дело лишь в том, что он слишком слабый человек…       Банановое суфле облаков, мягкое и сладкое, оседает на губах и тает, холодя всё внутри, точно кусочек мороженого.  — Я просто не очень уверен, — говорит Стюарт, — не уверен, что всё правильно понимаю… может, я ошибаюсь… Может, я напрасно так сильно доверяю своим предчувствиям.  — Кто знает, — пожимает плечами девочка, — в этом никто не бывает до конца уверен. А, если ты сам себе не можешь ничего объяснить, то другие смогут и того меньше.       Она отщипывает очередной лепесток двумя пальцами и разжимает их. Лепесток опадает на землю, так стремительно описывая в воздухе круги, что вскоре вместо него становится видно лишь сплошное светлое кольцо… Оно постепенно расширяется, вырастает и оборачивается змеёй: огромной, желтовато-белой, несоизмеримо длинной, — настолько, что её хвост вытягивается по всей поверхности острова. Змея вдруг обхватывает его собой, опоясывает земную твердь, изо всех сил сжимает свои тиски…  — Что это?! — пугается Стюарт, отпрянув. — Она же сейчас всё разрушит…  — Так же, как и змей сомнений, когда разрастается до слишком больших размеров, — отмечает девочка. — Сомнения могут задушить тебя, а могут даже поглотить целиком.       Змея разверзает свою огромную пасть, злобно шипя и поблёскивая рядами острых белых зубов; длинный её язык способен обернуться вокруг тела Стюарта не менее десяти раз. Стюарт бледнеет.  — Как же от него избавиться?.. — в смятении выдавливает музыкант. — От змея сомнений…  — Очень просто, — отвечает девочка, — прими какое-нибудь решение. — Она протягивает Стюарту лук и стрелы. Музыкант перехватывает их и дрожащими руками натягивает тетиву, целясь в громадное тулово змеи. Он стреляет и промахивается. Змея шипит, ещё сильнее суживая своё кольцо вокруг островка.  — А если я приму неправильное решение?.. — шепчет Стюарт.       Земля дрожит, откуда-то сверху падают камни. Музыкант в ужасе отскакивает в стороны и уворачивается, чтобы избежать удара по затылку.  — Это не так важно, — заявляет девочка, — важно то, к чему ты придёшь. А уж идти туда ты можешь совсем любым путём.       Покачнувшись и резко крутанувшись вокруг оси, островок вновь замирает в воздухе, подставив теперь солнцу свою нижнюю сторону, точно перевёрнутый на сковородке блин. Стюарт странно чувствует себя, осознавая, что стоит на земной поверхности вниз головой и не падает с неё.  — Да, только вот есть разница в том, сколько сил придётся затратить на путь, — горько изрекает он. — Иногда… иногда приходится слишком много, и ты не выдерживаешь. Со стороны порой всё это выглядит смешно… все твои ошибки, нелепости, взлёты и падения… до тех самых пор, пока ты не остаёшься совсем один, и с одним-единственным желанием — совершить самоубийство…  — Но ведь сейчас уже всё хорошо, — возражает девочка, немного удивившись. — Ну… подумаешь, стоим вверх ногами. Делов-то?.. — Она разводит руками и садится на неподвижное тело змеи, точно на поваленное бревно.       Горчичные, белые и коричневатые рисунки на коже исполинской рептилии кажутся затейливыми иероглифами, какие всегда любит выписывать ветер своим прозрачным росчерком. Такими же неуловимыми и заведомо нечитаемыми…       Стюарт поднимает лицо вверх. Как бы ему хотелось разгадать этот незримый шифр. Понять все эти неведомые послания…       Как бы ему хотелось просто раз и навсегда понять, что же всё-таки делать. Понять… что с ним не так?..  — Я хочу немного солнца, — выдыхает музыкант.  — Уверен? — девочка косится на него. — А ты знаешь, что солнце может закатиться за горизонт?.. Тогда, когда должно наступить завтра. Солнце заходит очень быстро, когда оно у самой кромки…  — Знаю, — шепчет Стюарт, — знаю… Но я хочу. Хотя бы немножко. Совсем немножечко… Я хочу почувствовать его хотя бы раз в своей жизни, если больше не доведётся. — Он крепко зажмуривается, до боли прикусив губу.  — Ну ладно. — Девочка отрывает ещё один лепесток, кладёт его себе на ладошку и бережно сдувает с неё. Лепесток превращается в бабочку, лёгкую и изящную, желтовато-белую, точно солнечные лучи. Бабочка порхает, мелко и трогательно колыхая своими крылышками, хрупкая, красивая, радостная… У Стюарта светлеет на душе.  — Способны же иногда небеса сотворить такое чудо… — Музыкант почти не дышит, когда бабочка вдруг садится ему на грудь. Ему кажется, что его сердце трепещет от какого-то тёплого, сладкого и тихого счастья.       Счастье… Счастье — самый золотой из оттенков жёлтого.       По всему острову вдруг расцветают поля подсолнухов. Остров выглядит будто овеянным солнечным сиянием.       Золотые чешуйки на коже огромной змеи кажутся жёлтыми подсолнуховыми лепестками.  — На тебя сейчас навалилось слишком много, — девочка улыбается, кладя руку на плечо музыканту. — Слишком много сыплется с неба тебе на голову. Но ты не бойся… Просто почаще гляди вверх. Однажды ты обязательно увидишь…