Стена

На закате Лу окрасила небеса над цитаделью ярко-красным. Как и каждый день, на широких и мощных стенах цитадели прогуливались и любовались игрой света в атмосфере десятки протоссов. На Айюре царили мир и безмятежность, и уже многие столетия не приходилось воинам оборонять его столицу. Среди многих прочих стояли и любовались закатом двое юных храмовников, стоя на шероховатых древних камнях, которые, казалось, скорее разрушит время, чем неведомый враг. На некоторых из них были глубокие щербины — следы боёв далёкой эпохи раздора. — Иногда я не понимаю, почему наш народ так чтит своих воинов. Ди-Ул принёс нам целую эру мира и благодати, но у нас всё ещё есть огромный флот боевых кораблей, и каждый из наших воинов стоит шестнадцати против любого известного нам врага, — сказал Тассадар, разминая нывшие после тренировки запястья. Сегодня претор Анадис проверял своих учеников на то, сколько энергии может пропустить через себя каждый из них. Молодой храмовник, до сих пор не демонстрировавший успехов в боевых искусствах, связанных с оружием, активировавшимся потоками пси, оказался одним из немногих, кому дались манипуляции с чистой энергией. Всё его тело окружали потоки пси, а с его рук летели молнии, разбивая в крошку камни тренировочной площадки, и улетая в небо, цепляясь за клочья облаков. Это было красиво, и в то же время болезненно, но о боли заставило забыть всеобщее восхищение и гордость учителя. — Даже если река выходит из берегов раз в тысячу циклов, вдоль её русла всё равно не стоит строить города. Даже если враг приходит под стены крепости раз в тысячу циклов, её защитники не должны терять бдительности. Таковы заветы Кхаса, Тассадар, — ответил другой храмовник, стоявший рядом с ним. Арико был вторым из воинов, продемонстрировавших в тот день учителю мощный пси-потенциал, и теперь от него веяло гордостью осознания, что теперь он будет обучаться как будущий высший храмовник. — Я не смею сомневаться в его мудрости. — Проповедь в ответ даже на праздные размышления. Сразу видно, что твой отец — судья. — Моё происхождение не имеет отношения к моим помыслам. — Но почему я слышу осуждение в твоих словах? — умиротворение в голосе Тассадара накрыла тень раздражения. Арико был его другом и товарищем, и он рад был, что им суждено было продолжать обучение вместе, но иногда он неприятно удивлял его слишком узким взглядом на вещи. Однако разногласия лишь укрепляли его желание донести иную точку зрения. — Мне снилась эпоха раздора. Не такая, как мы читали в мнемокристаллах. Наш народ был таким как сейчас — могучей цивилизацией. Мы… сражались друг против друга, и даже Кхала не заставила нас остановиться, — Арико провёл ногой по шершавому камню. — Во сне я стоял на этом месте и низвергал молнии на воинов Велари. А мои одежды были красными, как это небо, — он потеребил ткань тренировочной туники — жёлтую, как и у его товарища. — Кажется, мы видели один и тот же сон, — изумлённо отметил Тассадар, передавая другу образ жуткого побоища, которое он весь день старался забыть. — Такое бывает у тех, чьи разумы близки в великом единстве, — Арико чуть смягчился, и и его телепатемы наполнило уютное тепло. — Только в моём сне я вёл армию и ни на миг не сомневался в том, что поступаю правильно. И я помню, что видел храмовника, сотрясающего небеса, и думал, что он ужасно похож на тебя, — Тассадар хмыкнул, окинув его взглядом, мысленно дорисовав ему доспехи и расшитые золотым ярко-красные одежды. Видение было очень чётким, хотя в племени Ара не рождались воины. Он не верил в вещие сны, но до сегодняшнего дня ни он, ни Арико ещё не знали, что им суждено стать высшими храмовниками. — Проснувшись я был в ужасе от увиденного, как и ты. Но какое же это отношение имеет к твоему осуждению? — Семена сомнений прячутся глубоко, — золотой свет глаз Арико на миг стал ярче, и в ауре вновь стало ощутимым пламя его неколебимой веры и верности. Пусть его наставником был претор Анадис, его убеждения были вышиты алыми нитями проповедей отца, входившего в Высший Суд. — Но стоит им прорасти, их корни могут пошатнуть фундамент даже самой крепкой веры. Вдруг этот сон — предупреждение? Вдруг однажды ты позволишь взросшим в тебе сомнениям совершить вероломство? — Опять ты это делаешь, — Тассадар хмуро опустил надбровные дуги. Он сдерживался, чтобы не толкнуть друга в плечо, ибо давно знал, что это не убедит его прекратить играть в судью. — Неужели какое-то пришедшее в уставший разум видение должно омрачить нашу дружбу? — Я бы этого не хотел, — Арико отвёл глаза, устремив взгляд на сумеречное небо, из красного потемневшее в глубокий синий, окаймлённый тусклым золотом. — Но если ты отвернёшься от нашего народа, я без колебаний отвернусь от тебя. — Я никогда не отвернусь от нашего народа! — глаза Тассадара ярко вспыхнули от всколыхнувшейся в нём ярости. — Я пришёл в этот мир, чтобы служить Айюру, и я скорее умру, чем позволю этому кошмару сбыться! — Тассадар, — Арико мягко коснулся его плеча, накрывая его встревожившийся разум бдительным спокойствием. — Я верю тебе. И я надеюсь, что ни мы, ни наши потомки никогда не увидим настоящей войны.

***

Небеса над цитаделью Конклава скрывали густые тучи, в которых в непрекращающемся жутком танце плясали молнии пси-штормов. Лучшие и самые верные высшие храмовники бросали все силы, чтобы сдержать вероломное наступление мятежного Вершителя, оказавшегося готовым предать великое единство ради овладевших его разумом еретических истин. Но их сил было недостаточно — город за их спинами уже горел, измятый упавшими с неба кораблями, и меж руин сновали тени прорвавшихся к цитадели падших, присутствие которых выдавали лишь пятна тьмы, осквернявшие светлое полотно Кхалы. Древнюю стену покрывали свежие трещины и тёмные пятна крови. Заряды опустошителей вырывали из неё целые куски, взрываясь смертоносными вспышками, сметавшими ряды стоявших по периметру зилотов. Многие защитники цитадели с трудом верили в реальность происходящего. Они готовились к тому, что им придётся отражать наступление зергов, чьё число умножалось с каждым днём, но теперь им приходилось обороняться от себе подобных — Вершитель Тассадар в открытую принял под своё покровительство одного из лидеров падших. Вершитель Иридер, посланная арестовать его, в итоге приняла его сторону, и целые племена храмовников приняли сторону лучших воинов своей касты. Конклав не давал никаких объяснений происходящему, единогласно объявив простой приказ — не щадить жизни предателей. Арико обрушил на наступавших ещё один сверкающий каскад, выкашивая ряды воинов, прибывавшие с ошеломительной скоростью. Ещё несколько десятков храмовников упали, сражённые пси-штормом, и даже с высоты стены в нескольких из них он через Кхалу почувствовал и узнал тех, кто обучался с ним бок о бок сотни циклов назад. С последними искрами угасшего шторма высший храмовник почувствовал, что и его собственные силы почти иссякли. Он перестал поддерживать левитацию и спустился на ступени крепостной лестницы, чтобы не попасть под огонь разведчиков, пролетавших по периметру цитадели вне зоны досягаемости защитных орудий и обстреливавших расположившихся на стене защитников. Арико закрыл глаза и попытался найти в пучинах встревоженного океана Кхалы сознание того, кто был ответственен за происходившее святотатство. Он почти не надеялся быть услышанным. — Тассадар… во имя Айюра, что же ты делаешь? Ведь ты был… лучшим из нас. — Я пытаюсь спасти наш мир и наш народ! — Тассадар ответил без промедления. В его телепатемах гнев и надежда смешались в неразделимом танце, и Арико отметил, что никогда не ощущал в словах бывшего товарища столько силы и уверенности. Собственные убеждения защитника цитадели на мгновение поколебались — не только боевые заслуги, но и мудрость, и способность видеть широко и осознавать единовременно всё, происходившее на поле боя, принесли Тассадару славу и титул великого Вершителя. У совершаемого им святотатства должна была быть причина, но Конклав объявлял еретиками всех, кто соглашался даже просто выслушать мятежника. — И если ослеплённые собственным высокомерием судьи Конклава желают обречь нас на гибель, они не достойны вести нас! Присоединяйся ко мне — как брат, как воин, как храмовник, и мы вместе одолеем зергов, отравивших священную землю Айюра! — Нет воинской чести в том, чтобы нападать на крепость, которую ты должен защищать, Тассадар. — Чтобы найти способ победить зергов, я позволил падшему обучать меня. Если ради спасения Айюра я должен утратить и честь — пусть будет так. — Алдарис не ошибся. Падшие помутили твой разум, — Арико повернул голову и посмотрел на руины цитадели, которую пытался защищать, и сжал кулаки от пронзившей его почти физической боли. Большая часть защитных орудий была разрушена до основания, врата были обесточены, а вдоль широкой прямой дороги, ведущей к сердцу цитадели, пылали жилые здания, задетые взрывами. Но больше его ужасало то, что он видел в конце пути — бесчисленные вспышки покрывали щит, окружавший здание Высшего Суда. — Тысячи циклов ни один Перворожденный не поднимал руки на своего брата. Вершитель Тассадар, посмотри моими глазами и скажи, чем ты сейчас лучше зергов, разоряющих наши города? И без того дрожавшую от взрывов землю вновь сотрясла взрывная волна. Щиты, защищавшие Конклав, истощились, и огромный шпиль пси-усилителя рухнул на окружавшие его войска, погребя под собой десятки атаковавших его воинов. Кхалу огласил крик, сплетённый из тысяч поражённых телепатем. Арико сам не сразу осознал, что тоже кричал от затопившего сознания гнева. — Будь ты проклят, вероломный предатель! — собрав последние силы, высший храмовник вновь поднялся на стену и выпустил каскад молний в серое покрывало облаков, и на несколько мгновений белый свет воплощённой ярости освещал землю на километры вокруг, смертоносными разрядами ударяя в металл брони. Исчерпав почти без остатка энергию, циркулировавшую в его теле, Арико рухнул на камни крепостной стены. Гнев покинул его вместе с силами, а разум наполнил туман неопределённости. Обе армии застыли в ожидании приказов, которых не поступало ни от мятежного Вершителя, ни от поверженного Конклава, и воины Айюра, секунды назад готовые убивать друг друга во имя его, поражённо смотрели друг на друга. С потемневшего неба закапал дождь, вскоре ставший ливнем. — Ты одет в красное, — Тассадар обратился к Арико тихой закрытой телепатемой. В его голосе чувствовалось смятение. — Я не желаю носить цвет племени, предавшего мой народ, — образы битвы, продолжавшейся несколько дней под стенами древней крепости, плыли по поверхности сознания обессилевшего храмовника, смешиваясь с полуреальными воспоминаниями об истёршемся кошмаре из их далёкой юности. — Я говорил, что скорее умру, чем позволю этому сну сбыться. Похоже, я предал своё слово. Арико изумлённо изогнул надбровные дуги, не веря в то, что слышал. — Ты действительно заслуживаешь смерти, — сказал он холодно. — Не тебе судить мои деяния, Арико, храмовник… из племени Ара. Транспортирующие лучи осветили поле боя, унося войска Вершителя прочь от крепости. Атакующие покинули свои позиции, и неясно было, вернутся ли они, перегруппировав свои силы — Кхала была расколота охватившим Перворожденных кровопоролитным раздором. Поредевшие ряды защитников выстроились в круг, внутри которого материализовался Тассадар. Двое зилотов подошли к нему и активировали клинки, подведя их с двух сторон к его шее. Напротив него в круге появился судящий в сопровождении пары чемпионов. — Тассадар, храмовник из племени Велари, — начал говорить судящий, и его речь звонким эхом пронеслась по каждому разуму в Кхале. — Ты не заслуживаешь милосердия своего народа после того, что совершил. Ты нарушил приказ атаковать миры терран. Ты снова и снова подвергал сомнению священную волю Конклава. И ты оставил родной мир в его самый тёмный час. Но ужаснее всего то, что ты вступил в союз с вероломными отверженными и опустился до того, чтобы соединить их энергию со своей собственной чистой пси! Что ты скажешь в своё оправдание, падший? — Я стою перед тобой, Алдарис, и передаю себя на суд Конклава, — Тассадар поднял глаза на серое небо, спустился взглядом на измятую боем крепостную стену, над которой подобно истрёпанным знамёнам колыхались алые одежды воинов, последовавших примеру Арико, затем на пролом, оставшийся на месте городских врат, за которым густыми голубыми нитями летела в небо лишившаяся вектора энергия разрушенных зданий. — Но знай, если бы судьба дала мне тот же выбор снова, я бы поступил также. Я пожертвовал всем, чем жил наш мир. Я опорочил свою честь, отверг свой ранг и положение, и нарушил наши древнейшие традиции. Но не думай, что я сожалею о том, что сделал. Ибо я — воин храма, и прежде всего клялся защищать Айюр до последней капли жизни.