«И услышал я рык, и похож был на тысячи боевых труб. Земля содрогнулась от этого рыка. И понял я, как ничтожен перед Ним. И увидел я льва, и была его шкура золотом, а грива — огнём. Где ступал лев, там исчезала тьма. И понял я, как силён перед Ней» Сатьям третий, прозрение Безымянного Пилигрима, отрывок из книги «Тысяча голосов».
— Здесь немного холодновато, — Корвин прикусил нижнюю губу и взволнованно её пожевал, разглядывая плавные очертания холмов и тёмную полосу леса, над которым вдалеке, словно десятки острых клыков, возвышались Ардальские горы. Огромные, остроконечные и окутанные густым туманом, что не сходил даже в самый жаркий день лета. — Для южан северные провинции не самые гостеприимные, — глухо отозвался сьер Лионель, ехавший подле молодого рыцаря. Он выглядел немного расслабленным, позволив себе прикрыть глаза, и доверительно сложил ладони с намотанными вокруг запястья поводьями на переднюю луку седла. Мощный, широкоплечий, будто вырезанный из скалы воин, лицу которого забыли уделить внимание, оставив резкие, грубые черты и борозду на всей левой щеке. — Зима здесь суровее, наступает гораздо раньше и привыкать к ней приходится дольше, чем к песчаным бурям на краю Алшаама. Он криво усмехнулся, оттянув левый уголок рта, и замолчал, оставив притихшего Корвина представлять невиданный Алшаам, далёкий южный край с выжженной бесплодной землёй, над которой висело раскалённое до бела солнце. Об Алшааме было запрещено говорить, любого ждало наказание в десять ударов плетью только за упоминание о запретной стране, но слухи так и сочились, словно сладковатое вино из плохо закупоренной бутылки. Край, наполненный песком и смертью, сохранивший в себе останки империи, что простиралась от самого юга до Веллариаса. На древних картах, хранившихся в архивах Ордена, она была похожа на могучего орла, раскинув огромные крылья с востока от Великих ратмирских княжеств и до Элерийского моря на западе, покорив воинствующие племена диких полулюдей. Огромная, необъятная, забытая империя поглощала всё новые и новые земли, покоряла новые народы, пока не исчезла в пучине веков, стёртая из истории и карт. Всё, что Корвин знал об Алшааме, сводилось к единственному — там была древняя магия, которую так отчаянно искали ламии в последние годы Третьего Священного похода. И все, кто бежал на юг, сгинули в песчаных бурях, так говорила Церковь и ей безоговорочно верили, ведь Всеединый знал истину. — Алшаам, — осторожно прошептал молодой рыцарь, попробовав слово на вкус. — Словно песчинки на языке. Ответом был короткий хриплый смешок сьера, и лошадь под ним тряхнула головой, мотнув коротко остриженной гривой. Дорога, по которой ехал отряд, была широкой и хорошо утоптанной, на ней без труда могли разминуться четверо всадников и во времена процветания северных провинций здесь проезжали целые караваны торговцев, стремящихся пройти через ардальские перевалы до наступления первых холодов и оказаться в Вольных Землях. Пыль вздымалась серыми облачками под копытами лошадей, и изредка на обочинах встречались прогнившие остатки дорожных столбов, торчащих, как обломанные зубы. Корвин втянул сладковатый аромат полной грудью и выдохнул, чувствуя опьяняющий вкус мёда. По обе стороны от тракта простирались широкие, бесконечные луга, где среди изумруда высокой травы мелькали вкрапления жёлтых, белых, синих цветов, будто рассыпанные самоцветы, сверкающие в волнах колыхающихся тонких стебельков. Вся ардийская земля утопала в ярком дневном свете, и на лазуритовом небе лениво плыли редкие куцые облака, ложась тенью на зелёный ковёр. Мальчишка тряхнул головой и посмотрел вперёд, где между спинами Эйнара и Матиаса мелькала рыцарь-командор, будто сверкающий наконечник копья. Стройная, гибкая и недосягаемая даже для своих гвардейцев, выбранных самой леди Хайдленд из тысячи рыцарей Ордена Железной Цепи. Солнечные блики играли на вычищенных кольцах обнажённых рукавов кольчуги, что горела чистым льдом на ярком свете, на закованных в сталь плечах, на шлеме под своей правой рукой. Рыцарь-командор казалась высеченной из чистого мрамора скульптурой, в которую сам Всеединый вдохнул жизнь, позволив стать человеком. Внезапно леди Хайдленд обернулась через плечо, искоса бросив взгляд то ли на едущего позади Эйнара, что выругался сквозь зубы, то ли почувствовала взгляд притихшего Корвина. Тот потупился, и щёки его залились румянцем смущения. Сант-ле-Кассл — замок, что стоял среди долины огромным куском ржавого камня, — давно скрылся из виду, оставленный позади, а вместе с ним в полуденном солнце растаяло липкое ощущение старой магии, жившей в покорённых стенах. Долина вытканным ковром простиралась насколько хватало глаз, упираясь лишь в чёрную ломанную линию горизонта, где сизым маревом стоял первозданный лес, с каждым шагом лошадей вырастая всё выше и выше, будто призрачное воинство, пока громадным частоколом не возвысился над всадниками. Вековые сосны протягивали мохнатые лапы к лошадям, стараясь затронуть лоснящиеся бока и тёмные гривы, мягкие светлые иголки трепыхались на едва приметном ветру, и Матиас выставил руку в сторону, проводя на ходу по ветви ближайшего дерева. Влажный, наполненный сыростью воздух ударил в нос ароматом смолы, травы и хвои, осел на сюрко, обнажённых ладонях и на лицах маслянистой плёнкой. Тишина, что преследовала долгие часы, наполнилась шёпотом листьев и скрипом деревьев, и лучи далёкого солнца пробивались сквозь плотную шапку густых крон, падая неряшливыми пятнами на тёмную мшистую дорогу. Уставшие лошади перешли на неторопливый шаг, изредка вскидывая головы и издавая тихое ржание. Рыцарь-командор ласково провела ладонью по мощной шее, звеня переливами кольчужных колец, и потянулась к дорожной сумке, притороченной к седлу. Пальцы отстегнули ремешок и скользнули в тёмное нутро, нащупывая деревянный футляр. Позади доносились разговоры рыцарей с редкими вкраплениями жалоб Эйнара, вальяжно покачивающегося в седле. Никто из них, включая самого рыцаря-командора, не знал для чего точно они отправились в далёкий путь, преодолев всю страну по просьбе старого аббата. Было ли дело в волках, в страхе перед давно сгинувшими ламиями или древние боги проснулись от тысячелетнего сна и вновь явились, чтобы напомнить о себе? Под подушечками пальцев заструились застывшие в дереве волны искусной резьбы, которую леди Хайдленд не удалось рассмотреть в момент принятия дара от фра Эбера, любезно поделившегося более детальной картой северной провинции. Вторая рука намотала поводья вокруг тонкого запястья, не позволяя лошади ощутить свободу, и рыцарь-командор наконец смогла насладиться изящным рисунком, хоть и затёртым тысячами касаний. Плоская крышка имела крючок, потянув за который можно было откупорить футляр, но Кейла не спешила, разглядывая со всех сторон изображённую картину. Как и на кубках для вина, что были в кабинете аббата, здесь тоже изображалась сцена, восславлявшая Церковь. Падение дома Бринле, первого из Шести Великих Домов, был поучительным рассказом не только послушникам, но и всякому, кто сомневался в могуществе Всеединого. И в Его жестокости к ламиям. Рыцарь-командор поджала губы, подцепила пальцем крючок и с глухим звуком вылетевшей пробки из узкого горлышка винной бутылки открыла футляр. Карта, которая лежала внутри, была старой, но не такой древней, чтобы хранить в себе тропинки и короткие дороги, которыми пользовались торговцы до Третьего Священного похода и обрушения Перевала Дэвов. Аккуратными чернильными линиями тянулись нити главных дорог, идя сквозь обозначенные луга, леса и холмы, начинавшиеся у самых Ардальских гор. Разветвлялись надвое и уходили в разные стороны: левая — в Арзарий, правая — в Оддгард. Рыцарь-командор мало что знала о них. Больше слухов, чем правды приносили с собой редкие гости, забредавшие под своды орденской крепости, да обрывки жутких историй, словно ветер, витали среди народа, отгоняя прочь от восточных дорог. Арзарий и Оддгард — чахлые городишки, живущие редкими торговцами и поисками новых рудниковых шахт, — часто оставались один на один со своими проблемами и бандами разбойников, круживших над умирающими городами как голодные коршуны. От когда-то процветающей северной провинции остались жалкие развалины былого величия, к которым вела старая, заросшая травой дорога с чернеющими проплешинами земли. Кейла задумчиво повторила пальцами чернильную дорожку и поудобнее перехватила карту, успокаивающе погладив свою лошадь по мощной шее. Та нервно фыркнула и мотнула головой, нехотя ступая по утоптанной колее, оставленной редкими обозами торговцев. Тяжёлый топот лошадиных копыт заставил Кейлу вскинуть голову и оторваться от карты, оборачиваясь на шум позади. Обгоняя отставших от леди Хайдленд рыцарей-хранителей, сьер Лионель поравнялся с лошадью рыцаря-командора и натянул поводья. Его взгляд был мрачным и недоверчивым, заставляя ощутить тревогу и осторожность, которая сквозила в каждом движении казалось бы неповоротливого массивного тела. — Вы слышите? — не сводя глаз от чернеющего нутра леса, сьер склонился вбок, в полголоса обращаясь к Кейле. Пару долгих минут они провели в тишине, напряжённо вслушиваясь в шелест густых хвойных лап и кряжистых ветвей вековых деревьев, трепещущих листьями от разгулявшегося ветерка. Но то, что хотел услышать рыцарь, она так и не уловила… Если только он не хотел обратного. Кейла резко натянула поводья и вскинула правый кулак. Лошадь взбрыкнула, вскидывая морду, и всхрапнула, недовольно топчась по мелкой траве, растущей пучками на черной притоптанной земле. Позади зазвенела сбруя, раздалось тонкое нестройное ржание, но никто из рыцарей не проронил ни слова. Ни щебета птиц, ни шороха разросшегося папоротника, ни назойливого жужжания мошкары, что слеталась бы на разгорячённые тела людей и скакунов. Ничего не было. В прозрачном воздухе трепетала пугающая тишина, от которой бросало в дрожь, а пальцы нащупывали рукоять меча. Сьер Лионель тронул пятками бока своей пегой лошади и первым повёл замерших в ожидании соратников. Его рука, закованная в начищенную, но изрядно потёртую сталь, предупредительно легла рядом с ножнами, но ещё не тревожила клинок. Лес сгущался всё сильнее, обступал с боков, как ощерившееся копьями войско, сдавливая в тисках, сужая широкую дорогу. Вместо четырёх всадников на ней едва ли могли разминуться два обоза, не сойдя с тропы, а над головой ярилась зелёная буря, сварливо шелестя плотными листьями, словно прогоняя незваных гостей. Дорога вильнула в сторону, увлекая за собой в мглистую чащу, терялась в раскидистых папоротниках и огибала огромный ствол поваленного дерева, торчащий обглоданной костью, которую облепили, как наросты гнили, лишайник и мох. Чистый воздух леса налился тяжестью, стал прогорклым и неприятным, и от этой вони першило в горле и сводило спазмом желудок. — Во имя Всеединого, здесь так воняет, словно забили целое стадо коров и оставили гнить, — голос Эйнара глухо пробивался через плотную кожу перчатки, которой он закрыл нос и рот. Рыцарь осмотрелся по сторонам, желая увидеть хоть какое-нибудь доказательство своей правоты, но так и не смог ничего разглядеть в переплетающихся гибких ветвях кустов с маленькими бусинками рубиновой жимолости. — Ты недалек от истины, — чуть гнусаво из-за зажатого носа проговорил Матиас, и почему-то это вызвало улыбку у ехавшего позади Корвина, привыкшего видеть сьера Мор’Лорда этаким блистательным, лишённым недостатков и состоящим из сплошного великолепия человеком. — По легендам вся земля здесь пропитана кровью животных и людей, которых приносили в жертву старым богам. Сотни, даже тысячи жертвоприношений. Можно сказать, мы едем по костям. Эйнар коротко выругался, съёживаясь под натиском разыгравшегося воображения, где впавшие в ритуальный транс люди, проливающие кровь во имя почти забытых мелких божков, с вожделением принимали деревянную чашу, наполненную тёмной кровью. Ему виделись танцующие в животном припадке обнажённые гротескные тела, сплетающиеся между собой. Они стелились по мшистой земле, корчились в агонии, выгибали спины и тянули руки со скрюченными пальцами к покрытым засохшими бурыми пятнами, въевшимися за долгие годы, каменным алтарям, где лежали выпотрошенные обезглавленные тела коров и овец. Едкий, напитанный кровью и жжёнными травами дым курился сизым туманом, размывая движения и голоса, превращая еретиков в нечёткие тени, тянувшие хвалебную песню Онна’Дашати — Ужасающей Матери. Их лиц Эйнар не видел, мог только представлять безглазых и безносых, изуродованных своей ересью и колдовством людей, и отвращение заставило его содрогнуться, кривя губы. — Ты забыл о экберской казни, Матиас, — до всадников донёсся тяжёлый, похожий на грохот камней, голос поравнявшегося с ними сьера Лионеля. — Разве эта тёмная страница нашей истории не является главной составляющей учения Ордена? — Да, только не все пришедшие к нам удосуживаются прочесть что-то длиннее свода законов. — Ха! — вырвавшийся из глотки Эйнара смешок был похож на короткий рык рассерженной собаки, но покрасневшие уши рыцаря выдали задетую гордость. — Очень смешно! Будь ты искупителем, Бауш, я бы призвал тебя к ответу за такое пренебрежение. — Но, как видишь, на тебе одеяние другого ордена, а на руках кандалы орденской клятвы. Придётся терпеть, ибо, как завещал Всеединый, «в терпении есть правда, достойная истинной цели». — Прошу Вас, сьер, — Матиас примирительно поднял раскрытую ладонь, но губы его изгибались в холодной, пренебрежительной улыбке, в которой застыла вежливость. Он вновь смотрел с вызовом, как и всегда, стоило им схлестнуться в словесной дуэли, причина которой давно исчезла в потоках времени. — Вы отчитываете за то, что сами с таким нежеланием делали в начале своего пути. Разве это не лицемерие? К слову, порицающееся Церковью столь же сильно, как и то, из-за чего Вы были вынуждены вступить в Орден. Квадратное, с вычерченным широким подбородком лицо сьера Лионеля побагровело от сдержанной ярости, и губы сложились в упрямую тонкую линию, удерживая вырывающиеся слова. Так бывало перед сильными бурями, когда на тревожную стылую тишину вот-вот обрушится грохот раскатистого грома. Но Бауш так и не ответил, нервно ткнул каблуками под лошадиные рёбра, заставив полевой рысью умчаться вперёд. Корвин, ехавший позади в одиночестве, обеспокоенно потеребил кожаные поводья, перекладывая их из ладони в ладонь, опасаясь проронить лишнее слово. Чего нельзя было сказать о Матиасе, бившем в словесной дуэли столь же яро и точно, будто орудовал своим клинком, ничуть не заботясь о чужих чувствах. Дорога, что была едва приметной нитью, прятавшейся за разросшимися кустами папоротника, начала вновь расширяться, а деревья — редеть. Это напоминало толпу, ещё плотной стеной стоявшую в первых рядах, но постепенно расходившуюся прочь, пока рыцарям, выехавшим из-под густых крон высоких деревьев, не предстало зрелище, заставившее сдавленно ахнуть и превознести Всеединому короткую молитву-оберег. Там, где кончался древний и густой лес, начинался новый — неестественный, порождённый чудовищной магией ламий. Земля, что была усеяна ковром рыжих сосновых иголок и редкими пучками пожухлой травы, выглядела измождённой и страдающей. А из её почвы в небо тянулись изуродованные, покрытые гнилью и струпьями кривые стволы с застывшими в них, словно в янтаре, костями и останками рыцарских доспехов. Изъеденные ржавчиной смятые шлемы чёрными провалами глазниц смотрели туда, где ламии призывали на поле боя своих богов и чудовищную силу колдовства. В иссохших узловатых ветках угадывались очертания рук и ног, целые тела были погружены в деревья, и где-то виднелись пожелтевшие рёбра с остатками кольчуги, обнимающие проросший между ними ствол. Ни единой зелени, ни единого цветка или сочной ягоды на тонких ветках кустов, только ржавчина, чернота и смрад. — Так вот как выглядит «магия», — Эйнар мрачно усмехнулся, но его рука крепко стиснула рукоять меча. — Какая должна быть мощь, чтобы превратить целую армию в… это. Его пробрал озноб, и он, поддавшись омерзению, содрогнулся всем телом, отвернувшись от проплывающих мимо изувеченных деревьев. Те вились, стелились по земле, перекручивались между собой и изгибались, словно одеревеневшие змеи, застывшие в безумном танце агонии. И в каждом виделся человек, чья душа оказалась в заточении магической клетки. Острые шипы усеивали тщедушные израненные болезнью и лишаем стволы, и на гладкой обнажённой сердцевине, лишённой коры, угадывались проступающие лица несчастных с разинутыми в предсмертном вопле ртами. — Почему, — неожиданно позади Матиаса и Эйнара раздался голос Корвина, тронувшего бока лошади, заставляя ускориться и поравняться с рыцарями. — Почему его не вырубили? Зачем оставлять то, что напоминает о ереси? — А мальчишка прав. Всё это можно было сжечь, так чего не придали огню?! — Кто ж тебе скажет, Аболи, — сьер Лионель обернулся через плечо, бросил колкий взгляд на молчавшего Матиаса и вновь устремил свой взор на дорогу. — Я слышал истории, старые истории. В них говорилось о деревьях, что проросли из тел рыцарей и монахов, и когда топор впивался в твёрдую изуродованную кору, из раны сочилась кровь, а из недр вырывался жуткий крик души, запертой в деревянной клетке. Каждый, кого отправляли рубить этот лес, возвращался постаревшим, обезумевшим и седым. Даже огонь не брал эти тщедушные безобразные деревца, настолько сильна была магия ламий. Хочешь проверить эту историю, Аболи? Я дам тебе свой нож и посмотрим не дрогнет ли рука достойного рыцаря… — Хватит, мы достаточно наговорили, — рыцарь-командор бережно расправила погнувшийся уголок карты. — Теперь выкажите нашим павшим братьям уважение в молчании. Рыцари склонили головы и более не произнесли слов, позволив ветру шептать в далёких изумрудных листьях густого леса. Единственным человеком, не смотревшим в сторону обезображенных деревьев, была леди Хайдленд, чей взор был направлен вперёд, куда тянулась дорога. Она лишь однажды поднесла к сомкнутым губам сжатый кулак и прошептала короткую молитву, опустив голову вниз и закрыв глаза. Её слова подхватил озорной ветерок и унёс в даль, к вздымающимся над северными землями огромным горам, где по поверьям местных племён жили старые боги.II. Кейла
4 мая 2021 г. в 12:01