Няня для балбеса

Пит толком не понимал, что он делает. Он не помнил, когда его перестала интересовать и увлекать собственная жизнь. Он думал, что под надзором Китнисс жил, как старик? Какой глупец! Да по сравнению с настоящим временем он тогда был по-настоящему живым! Поспать в поезде ему не удалось. Уставшие после такого нервного напряжения тело и мозг просто требовали отдых, но глаза, таращившиеся вглубь полутемного покачивающегося вагона, никак не желали закрываться. Каждый раз, когда по вагону пробегали всполохи взявшегося из ниоткуда света, Пит, пребывавший в мире своих грез и фантазий о безрадостном будущем, вздрагивал и немного прикрывал веки. Глаза после такого начинали гореть и слезиться, но потом опять упрямо открывались и впивались в ту неуловимую точку, которая так их притягивала. Устав затыкать внутренний голос всякий раз, когда тот пытался вставить свое "Может, стоило...", парень с тихим стоном перевернулся на спину и зажмурил глаза. Не может, не стоило, не стоит. Не будет, не нужно... "Не хватит." - подсказала неугомонная совесть. Решив не тратить время на споры с самим собой, Пит попытался максимально расслабить все мышцы и не двигаться. В конце концов его организм сдастся и уснет. Распахнув глаза, Пит попытался резко сесть, но голова, набитая какой-то смесью из ваты и тягучей патоки, рухнула обратно. Он как будто и не спал - просто провалился в какую-то темную яму и летел, пока, собственно, не упал в реальность. Голова раскалывалась, хотелось вернуться в свою родную пропасть и продолжить падение, но приближение конечной остановки рушило такие сладостные планы. Его встречали Финник с Энни, отца не было - не мог отлучиться с работы. Больше Пит его не осуждал и не пытался разобраться в мотивах его поступков, решение принимать и любить его таким, какой он есть, было непреклонным. Зато можно было от души наобниматься с другом, похлопать его по плечу, с натянутой радостной улыбкой выслушать парочку похабных шуточек и сделать вид, что они и вправду смешные. Энни, в присутствии которой Пит чувствовал себя не совсем в своей тарелке, не смотрела на него с осуждением или злостью. Еще дома ей строго настрого было запрещено поднимать тему Китнисс, а в случае ослушания строгим любимым был обещан домашний арест. Она слегка сочувственно улыбалась, спокойно участвовала в общем разговоре и даже подкалывала Финника, от которого многому научилась за непродолжительное время совместного проживания. Только иногда ее взгляд на долю секунд метался к выходу из вагона, из которого продолжали появляться люди, как будто ждала увидеть там свою подругу и услышать ее веселый возглас "Сюрприз!". Но пустой проем был закрыт дверью, больше пассажиров внутри не осталось, и легкое разочарование, которым был наполнен взгляд милой девушки, скользнувший по блондину и упершийся в асфальт, неплохо так резануло по сердцу. Да, не смог. Слабак. Не спорит. Если всю занявшую почти сутки дорогу Пит еще как-то справлялся с блокировкой ненужных мыслей о Китнисс, переключал свое внимание на разговоры с попутчиками, чтение материалов для сдачи экзаменов, хотя страницы были уже затерты до дыр и внутренний голос проговаривал слова раньше, чем глаза на них останавливались, рассматривание пейзажей, то покинув свою относительно спокойную, а потому приятную обитель, стало гораздо сложнее отгонять назойливые мысли. Это был город, это было то место, в котором смеялась, дышала и жила Китнисс. Он видел ее в мелькавших образах случайных прохожих, слышал ее голос в хаотичном шуме городской жизни, чувствовал ее запах среди неясных ароматов цветов, выпечки, свежеотпечатанных газет и всего, что продавалось на привокзальной площади. Ее не было, но она обволакивала парня своим ненавязчивым присутствием, которое невозможно было не заметить. Дома стало только хуже. Если улицы навевали только смутное ощущение присутствия, то дома... дома она была везде. Сидела с чашкой чая в гостиной, внимательно склонялась над его тестом, лежащим на столе, опиралась на подлокотник кресла, заглядывая в его книгу, устало откидывалась на подушку в изголовье его кровати... Черт, кажется, Питу нужно срочно переехать. Ситуация осложнялась еще и пытливо-сочувствующим взглядом отца, и его разочарованием, когда Пит не стал делиться подробностями своего провала. Да, он понимал, что такое навязчивое желание все узнать возникло у Джона потому, что он старается стать ему хорошим родителем, хочет участвовать в его жизни, иметь возможность подсказать или помочь. И он очень хотел бы поддержать желание отца быть отцом. Но только не в этот раз. В этот раз его хватило только на сухое "Нормально". С этого момента дни потекли однообразным потоком. Мутным таким, непригодным для употребления. Несмотря на то, что еще продолжались каникулы, Пит ходил в универ, как на работу, и на работу, как в универ. Ежедневно. Никто и не сомневался, что за отдельную плату и общую благодарность педагоги согласятся принять экзамены у должника в то время, когда делать этого не должны, чтобы он мог влиться в учебный процесс в первый же день после окончания каникул. Педагоги все равно были вынужден находиться на рабочем месте, и мучения ранее не самого любимого ученика неплохо разноображивали скуку, занятую лишь отчетами и кофепитиями со сплетнями в прикуску. Ближе к концу блаженного отдыха от студентов темой непринужденных разговоров все чаще становился Пит Мелларк, который блестяще справился почти со всеми испытаниями. Только у Крейна ему пришлось пересдавать, и то невооруженным взглядом было видно, что тот к парню придирается. Кто-то даже высказал предположение, что в него вселился дух Великой Эвердин, который не смог покинуть стены родного университета и выбрал не самый удачный сосуд в лице тела Мелларка. Среди весело хохочущих взрослых, а местами и довольно пожилых людей, выделялась только педагог по "Финансам и кредиту", которая упрямо поджала губы и опустила на свою чашку с чаем и следами помады возле ободка расстроенный взгляд. Никто не знал, что есть малюсенький шанс, что Китнисс вернется. Только Эффи, сердце которой теперь сжималось от тоски по девушке и разочарования в парне. Она видела, что Питу и самому нелегко, и не лезла со своими вопросами и советами туда, куда ее не звали. В конце концов, она - не Хеймитч, чтобы бесцеремонно вставлять свои пять (а то и все десять) копеек. Но она свято верила в силу любви. И ей показалось, только на секундочку появилось такое предположение в ее хрупком романтичном сердечке - что большая любовь сметет все преграды, как это в итоге произошло и с ней самой. Но вот не случилось, не срослось. Может, и не была она уж такой большой, какой казалась со стороны, может, совсем и не было ее. Работать у отца оказалось не так и просто. Нет, должность ему досталась самая что ни на есть приземленная - этакий мальчик на побегушках. Всего-то и нужно было, что разбирать почту (много, много почты!) и носиться с бумажками по этажам, отдавая одни, забирая другие и стараясь не забывать о третьих. Можно было даже поставить его на самый низ карьерной лестницы - дворником, например, - парню, наверное, не должно было быть так безразлично, но он ничего не мог с собой поделать, для него главным было, чтобы были все время заняты руки и, желательно, мозги. Как оказалось, поблажек родственная связь между ним и главой компании никаких не предусматривала. Не то, чтобы Питу они так уж нужны были... Он искренне старался все запоминать и делать правильно, но иногда, улетев в дальние дали своего воображения, прослушивал то, что ему говорили, шел не туда, делал не так. Косячил, короче. И ладно, если бы все было по справедливости. Но за каждый прокол он получал нагоняй не только от строго начальника, но и укоризненную нотацию от родного отца. Да и работники не очень-то жаловали "барского сынка". Сначала, его, конечно, побаивались, думали, может, что это такая своеобразная проверка начальства - отправить сына в общество простых смертных, чтобы он втерся в доверие, послушал, о чем говорят, узнал, чем недовольны (не могут же все быть довольны своей работой, это же не утопия?), а потом доложил отцу. Но шли дни, Пит ни у кого ничего не выспрашивал да и в общих разговорах участвовал мало, поэтому все немного расслабились. Осознав, что сын, похоже, и сам в немилости, на нем натурально начали срывать раздражение на работу. Гонять его по отделам с записками, в которых всем желающим предлагалось поиграть новым парнем в пинг-понг и передать эстафету другому - это было самое безобидное. Но Пит стойко сносил развлечения сослуживцев, не пререкаясь, выполнял то, что говорили, не психовал и не жаловался папочке, тыкая в обидчиков пальцем. Такое поведение совсем не вязалось с тем образом богатенького сосунка, который накрепко засел в головах подчиненных Мелларка. Так что довольно скоро его оставили в покое, наедине со своей работой, молчаливостью и оторванностью от мира. Наедине со своими мыслями. Первое время Пит еще метался и барахтался, стараясь запретить себе думать о Китнисс. В конце концов, на ней свет клином не сошелся. Вон, та же Делли опять атакует его сообщениями недвусмысленного характера, да и мало ли девушек на свете, еще красивее, еще умнее и добрее, чем эта выскочка? И если раньше такие размышления спасали его от тоски по недоступной гордячки Эвердин, то теперь терпели полный крах в борьбе с любимой девушкой Китнисс. Он мысленно спорил с собой, доказывая себе, что это все чушь, и их любовь (как и любая любовь на земле) изначальна была обречена на провал, и сам с собой не соглашался. Одно он понимал точно - он никого не хочет видеть рядом - ни Делли, ни Мисс Мира. Ему казалось, что он вообще ничего не хочет, но совесть тут же уличала его во лжи. ДА, ДА, ЛАДНО! Он просто не хочет даже себе признаваться в своих истинных желаниях. Последние дни перед учебой было настолько туго, не помогала ни усталость, ни загруженность. Махнув на себя рукой, он позволил себе отпустить мысли, которыми тут же завладела темноволосая красавица с густыми ресницами вокруг серых глаз. Расслабив тело, лежащее бревном на кровати после длинного нудного рабочего дня, Пит прикрыл глаза и позволил себе забыться в полудреме. Воспоминания - хорошие в перемешку с плохими - тут же атаковали мозг, не успевший возвести барьеры. И неожиданно... Питу стало легче. Больше он не запрещал себе мечтать о Китнисс, думать о Китнисс, вспоминать Китнисс. Конечно, Пит понимал, что просто ратягивает собственную агонию, не дает себе отвыкнуть, не дает времени помочь. Да, было больно, но это была сладостная боль. Отныне мерилом всех его поступков стала девушка, которая невидимой тенью преследовала Пита. Конечно, это была паранойя чистой воды, но Питу казалось, что она все время рядом, наблюдает за ним, и он позволял воображению играть с ним в эту злую игру. Иногда он мысленно спорил с ней, отстаивая свою позицию, спрашивал совета, который получал естественно, от своей совести. Признавался в любви и поносил последними словами. Высказывал претензии и благодарил за то, что это хотя бы было.