Гарри Поттер: Новый крестовый поход

      Мистер и Миссис Дурсль были самыми простыми, абсолютно несуеверными и уж точно нормальными людьми. Был у них и такой же сын — Дадли, самый милый ребёнок, по их мнению. Был у них и племянник-сирота — Гарри — тоже обыкновенный. Почти.       О маленьком нюансе о своём воспитаннике чета Дурслей предпочитала не распространяться, да и сам Гарри был не особо в курсе этого нюанса. Он послушно принимал нормальность, так нудно к нему навязанную, и временами мечтал куда-нибудь уйти, спрятаться от своих родственников и зажить самому. А самое главное не терпеть упрёков по любому делу.       — Ты слишком громко хлопаешь дверью! — тётя Петунья недовольным взглядом сверлила племянника, держа половник у лица, словно в любой момент могла им ощутимо проехаться по голове мальчика.       — Я случайно, — Гарри тихо промямлил это и постарался быстро шмыгнуть на улицу, где уже разогревал машину дядя Вернон.       — Вечно у тебя то случайно, то это из рук выпало! — она ещё раз недовольно фыркнула и пошла в комнату своего «ангелочка», который если и ломал что-то намеренно уж точно ни в чём не был виноват.       Была у Дурслей и одна воскресная обязанность — как семье исключительно добропорядочной, приходилось каждый выходной тратить на поход в церковь. Гарри только лучше, два часа в полнейшей тишине, да и было что-то манящее в этом хоре церковном и запахах, царящих в церквях.       — Ты ноги отряхнул перед тем как в машину садиться? — над пассажирским сиденьем навис Вернон Дурсль и подозрительным взглядом буравил мальчика. Гарри кивнул, слегка приподнимая ноги, чтобы показать, что никаких следов подошвы ботинок не оставляют.       — Смотри у меня, — он пригрозил толстым пальцем и уставился на дорожку, ведущую к дому.       Из приоткрытой входной двери доносился странный визг и шёпот. Гарри прикрыл глаза, улыбаясь. Он ходил в церковь спокойно, а вот Дадличек ну просто терпеть не мог это обязательное мероприятие.       — Дадли, дорогой, мы тогда потом зайдём в магазин и купим тебе вкусное пирожное, — слащаво уговаривала Петунья, сюсюкаясь со своим ненаглядным чадом.       — Два! — высокомерно заявил мальчик, скрещивая пухлые ручки на груди, — Иначе не поеду.       — Если будешь умницей, то три, — миссис Дурсль звонко поцеловала его в лоб и повела к машине. Гарри закатил глаза. Ему почему-то пирожные не предлагали, даже если он отказывался ехать. Что он есть, что нет, всё равно.       Дадли своё слово держал и всю церковную службу сидел смирно, временами начиная клевать носом, но тут же просыпаясь от осторожного толчка Петуньи. Вернон спал, не скрываясь, надвинув выходную шляпу на нос, из-за чего казалось, что пышные усы превратились в не менее пышные брови, сросшиеся. Петунья же смотрела на священника широко раскрыв глаза, правда было совсем не понятно так ли ей нравится его проповедь или же она впала в оцепенение.       — Господь наш Иисус Христос на вопрос одного законоучителя, какая заповедь есть самая главная в Законе Божием, отвечал: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки».*       Гарри слушал, вытянувшись и слегка наклонившись вперёд. Священник казался объят светом, хотелось его слушать и смотреть на него, словно аура чистоты и невинности, так плотно пропитавшая стены церкви, могла войти в него и глубоко потрясти, остаться жить в нём, направлять.       Он даже не заметил, когда проповедь закончилась, и прихожане стали расходиться. Тётя Петунья разговаривала с некой знакомой что-то чувственно и воодушевлённо ей рассказывающей, пока сама тётя бросала опасливые взгляды на своего сыночка. Дадли хорошо видел, что служба церковная закончилась, но расходиться никто не спешил и начинал злиться. Он нетерпеливо дёргал отца за край пиджака, всем своим видом показывая, что ещё минута в церкви, и он разразиться самым настоящим скандалом. Да таким, что любой священнослужитель решит, что твари геены в мир людской выбрались.       — Дураки, — фыркнул Гарри, — блуждая возле икон и смотря за мерцающими огоньками свеч.       — Дураков жалеть положено, — раздался бархатистый тон. Мальчик испуганно вскрикнул и обернулся. На него с улыбкой смотрел священник.       — Простите, — он извиняющее склонил голову.       — Всё хорошо, дитя. Ты не со зла.       — А можно спросить? — Гарри сделал глубокий вздох. — А упрекать просто так, разве можно?       — Сын мой, это поступок людей несчастных и униженных. Посмотри, — он развел руками, показывая на зал, — все люди разные. Счастливые и не счастливые, сильные и слабые. Наш долг на путь истинный заблудших направлять. Тот, кто счастлив зла не причинит, — он добро посмотрел на мальчика.       Гарри задумался, а ведь в словах был толк! Когда дядя Вернон возвращался после удачной сделки, он всегда шутил за столом и приглашал Гарри посмотреть с ним телевизор. Дадли после сладких конфет и подарков забывал от восторга поколачивать кузена. Так и тётя Петунья угощала его куском фруктового пирога, а ведь когда не в духе только и слышишь, что шаркаешь да дверями хлопаешь. Иногда мальчику казалось, что она даже замечание тому, как он дышит, может сделать.       — Я понял! — Поттер просиял.       — Ты умное дитя, — священник потрепал его по вечно спутанным чёрным волосам и отошёл.       Всю дорогу домой Гарри хранил молчание, словно человек, познавший страшную тайну и не имеющий права её разглашать.       Вечером, когда Дадли с аппетитом и каким-то превосходством поглядывая на кузена ел пирожные в количестве пяти штук, Гарри совсем не стал на него обиженно смотреть, даже не показал того, что сладости хочется.       — Приятного аппетита, — с самой любезной улыбкой пожелал он. — Не забудь чай пить. Так вкуснее.       Недоеденный кусок выпал из рук Дадли, но Гарри только заботливо предложил салфетку и ушёл в чулан.       На путь истинный мальчик решил стать незамедлительно.