Aut vincere aut mori

Блайя не могла уснуть. Сигурд уехал рано утром по приказу Ивара, и в десять вечера ещё не вернулся. Её сердце заходилось от волнения и страха за него. Она не знала, куда он отправился. Она понятия не имела, что задумал его сумасшедший младший брат, но догадывалась, что для её мужа это не могло означать ничего хорошего. Ивар был ненормальным, абсолютно чокнутым, и Блайя понимала, что, если он выдрал Сигурда в шесть утра из постели, это должно было быть связано с Хвитсерком. Только дела семьи могли заставить его уехать рано и так надолго. Она съездила в город с Торви, посмотрела в ноутбуке сериал, почитала книгу, но день тянулся долго, как жвачка, и был таким же пресным. Блайя хотела бы справиться с собственным страхом, но он каждый раз возвращался. Торви пыталась её успокоить, но у них были диаметрально противоположные взгляды на происходящее, ведь Торви всегда говорила, что Лодброки знают, что делают. И она всегда была уверена в Бьерне. Но Сигурд был другим. Он не был похож на Бьерна. Сигурд вернулся в начале одиннадцатого. Блайя зажала рот рукой, увидев, что рубашка его пропиталась кровью, а на лице засохли кровавые капли. Молча, опустив голову и стараясь не смотреть на жену, Сигурд прошел в ванную, открыл там кран, и, если бы Блайя не успела скользнуть за ним в приоткрытую дверь, он заперся бы там.  — Сигурд… — Она шагнула к нему, и он отшатнулся, избегая её прикосновений. — Ты… — Она облизнула губы, глотнула воздуха, пытаясь успокоить бешено забившееся сердце. — Ты ранен? Он покачал головой.  — Нет. Сначала ощутив облегчение от того, что он в порядке, Блайя тут же почувствовала, как у неё в груди что-то оборвалось, и стало очень больно, как в детстве. Так больно, что на глазах выступили слезы. Она понимала, что Сигурд никогда не был ангелом, что его семья была жестокой. Она помнила, что Лодброки сделали с её отцом, но всё это проходило мимо, не касаясь Сигурда. Её Сигурда, который пел ей свои песни и целовал её, и дарил ей цветы, и оберегал от всего на свете. Её Сигурда, обнимавшего её в ночи, когда она просыпалась от кошмаров. Её Сигурда, заботливого и нежного, и сильного, и… Просто её. Комок встал у Блайи в горле, когда она всё же подошла ближе. На ткани рубашки засохли пятна крови. В крови немного вымокли и его волосы, упавшие на лоб. Сигурд сжал в кулак ладонь, на миг зажмурился.  — Блайя, пожалуйста, уходи. Он впервые хотел, чтобы она ушла. И маленькая девочка внутри неё хотела, чтобы она ушла. Сбежала, несмотря на обещание всегда любить и поддерживать его, потому, что невозможно поддерживать убийцу, или того, кто мог спокойно смотреть на убийство, и… Блайя Лодброк, взрослая женщина, которой она стала, загнала маленькую девочку в самую темную комнату своей души и заперла её там на ключ. Она не уйдет. Не сбежит.  — Это было из-за Хвитсерка? Сигурд кивнул.  — Мы нашли парня, который испортил тормоза в его машине. Вода шумела, заглушая его слова. Блайя могла четко видеть засохшую кровь на его щеках и подбородке, и сухие губы, и боль, затаившуюся в его синих глазах, и ей хотелось обнять его и укачивать, как ребенка. Он всё ещё был её мужем, её Сигурдом, и, что бы он ни сделал, это никак не коснется её. Что бы он ни сделал, для неё он всегда будет тем, кем и был. Любовью всей её жизни. Она прислушалась к себе, глядя ему в глаза. Боится ли она его? Нет. Ненавидит ли она его? Конечно, нет. Возможно, сегодня он убил человека, или смотрел, как его убивает кто-то другой (Ивар?). Возможно, ему приходилось делать то, что требует от него долг перед семьей. Но… Разве тот человек не заслужил смерти, если хотел убить Хвитсерка? Разве тот человек не получил по заслугам? Что-то темное, почти языческое, поднималось в ней, пока она думала, что, может быть, Лодброки были правы, отвечая ударом на удар. Что люди разучились по-настоящему мстить за своих близких, надеясь на полицию и закон, которые не всегда эффективны. Что, может быть, нужно просто бить в ответ, не дожидаясь, пока враг вновь наберется сил для атаки. Теперь она была частью этой семьи, и другой у неё не было. И она понимала, что медленно становилась похожей на них. Она становилась Лодброк. Блайя смотрела на Сигурда, и боль постепенно отпускала её, уступая место гордости, но гордости мрачной. Приподнявшись на цыпочки, она обвила его шею руками и поцеловала в губы, ощущая солоноватый вкус чужой крови. Сигурд замер, а потом обнял её, привлекая к себе и жадно отвечая на поцелуй, и Блайя почти могла чувствовать, как отпечатываются на её светлой футболке кровавые пятна.  — Тебе нужно в душ, — тихо произнесла она, отстраняясь. — И, наверное, мне тоже. Блайя принялась расстегивать на Сигурде рубашку. Он молчаливо следил за её действиями, а, когда комок окровавленной ткани упал на пол, перехватил Блайю за запястья.  — Дальше я сам, хорошо? Я не хочу, чтобы ты имела к этому отношение.  — Нет. — Блайя коснулась губами его подбородка. — Уже поздно. Горячая вода стекала по их телам, смывая прочь кровь, усталость и боль. Очень осторожно Блайя водила мочалкой по плечам и спине Сигурда, и в горле у неё по-прежнему стоял комок. По напряженности его тела она понимала, что он всё ещё где-то не с ней. И на какую-то свою часть он пока не вернулся из темных лабиринтов, по которым Ивар водил тех, кто был к нему приближен.  — Расскажи мне, — прошептала она ему на ухо. — Тебе станет легче.  — Ты не должна это знать. — Сигурд забрал у неё мочалку. Блайя закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновениями, едва слышно вздохнула. — Я боюсь подумать, кем ты меня теперь считаешь.  — Кем? — Она прикусила губу, когда его ладонь нежно скользнула по её спине на поясницу. — Я люблю тебя. Ты мой муж. Ты — моя семья. — Она положила руку ему на грудь.  — Я помогал Ивару убить человека, — надтреснуто произнес он. — Не раз.  — Я знаю. Но я всегда знала, кто ты. Я вышла за тебя замуж, понимая, что вы — не семья агнцев Божьих. И я знаю тебя. — Блайя шагнула вперед, прижимаясь к нему всем телом. — Я знаю, что ты ненавидишь жестокость Ивара.  — В какой-то степени я был рад, что Ивар его убил. Сигурду многого стоило это признание, Блайя это понимала. Боль в его голосе, стыд и нежелание признаваться в собственной слабости заставили её замолчать, но лишь на минуту. Она не знала, как донести до него, что он делал то, что должен, и она сейчас делает то, что должна, потому что семейные узы, как и узы любви, заставляют нас делать то, что мы, возможно, никогда не сделали бы. Потому что он был тем, кем он был, а она любит его, и всегда будет любить. Но правильных слов не находилось, а сердце Сигурда билось под её ладонью, и он дышал тяжело, будто пробежал стометровку. Хотя на самом деле он просто признался в собственных чувствах, которых стыдился. А потом Блайя тихо ответила:  — Я тоже. И, когда Сигурд крепче обнял её и уткнулся лицом в её мокрые волосы, она поняла, что между ними рухнула ещё одна стена. * * * Сигурд сидел на полу, прикрыв глаза, пока Блайя сушила его волосы феном. Ей нравилось перебирать его волосы, светлыми кудрями падающие ему на плечи и спину, а Сигурду, она знала, нравилось, когда она так делала. Иногда он начинал тихо мурлыкать себе под нос песню, но сейчас он, казалось, засыпал, и только тихое гудение фена не давало ему отключиться.  — Мне нужно рассказать тебе кое-что. — Блайя отложила фен и принялась заплетать его кудри в мелкие косички. Внутри у неё все переворачивалось от необходимости рассказать ему о её снах (видениях?), и больше всего она боялась его реакции. Боялась недоверия. Боялась, что он посмеется над ней, хотя понимала, что, скорее всего, приписывает ему реакцию, которую бы могла выказать сама, ведь она всегда старалась быть рациональной. Она всегда старалась объяснить события логически, а сны всегда были просто снами. Сигурд был другим, а мистика, вера и таинственные языческие ритуалы были частью его жизни, тогда как для неё оставались экзотикой, пробуждавшей в ней что-то древнее и темное. Что-то, чего она не должна испытывать, будучи современной женщиной. Но что так подходило Сигурду, который не стыдился, кем он был. Чаще всего не стыдился.  — М? — отозвался Сигурд сонно. Прикосновения Блайи его успокаивали, и он жмурился, как довольный кот, пригревшийся у огня. Обычно ей нравилось наблюдать за его умиротворенным лицом и нравилось касаться его в эти мгновения, но не сейчас. Блайя помолчала полминуты, подбирая подходящие слова. Сигурд верил в своих богов и в силу амулетов, и она сама видела, что его вера — не слепа, что она основывается на том, что он чувствует и видит, и что происходит вокруг него. И, хотя ей всё ещё было трудно поверить, что его подарок по-настоящему спас ей жизнь, где-то в глубине души она начинала понимать, что его боги, возможно, существуют… Если какие-нибудь боги вообще существуют в этом израненном мире, то эти боги — его. Но поверит ли он ей так, как она верит ему — безоговорочно и слепо, как жена и должна верить своему мужу, если любит его? Как бы то ни было, он должен знать.  — Я видела сон. Я постоянно вижу один и тот же сон, и в нем Ивар убивает тебя снова и снова, — выпалила она, как на духу. — Я не утверждаю, что это — не моя фантазия, но… — Она понизила голос до шепота. — Мне страшно, Сигурд. Я боюсь за тебя. — У неё дрогнули губы. — Иногда я вижу твою смерть со стороны, иногда я тоже присутствую там. Каждый раз — одно и то же. Блайя испытывала в своей жизни страх множество раз: когда отец замахивался для удара; когда она услышала выстрелы в доме и поняла, что возмездие пришло за Эллой, чтобы забрать его прямо в ад. Когда смотрела в глаза Ивару, который был готов продать её Осберту за казино. Она боялась даже, когда Сигурд опустил её на плед, и в камине трещал огонь. Сигурд целовал её шею, сплетая её пальцы со своими, накрыв её своим телом, и она думала, что будет больно. Но страх за его жизнь был сильнее их всех, вместе взятых. Он заставлял её просыпаться ночами, дрожа и крича, и сонный Сигурд обнимал её, прижимая к груди, и не видел, не слышал, как она беззвучно шепчет «Живой, живой…» И не знал, какая тьма приходит к ней, когда она спит. Блайя могла чувствовать липкую кровь на своих руках даже теперь. Она могла смежить веки и как наяву увидеть его пустые глаза, и взгляд, обращенный в вечность. В своих снах она бросалась на его тело, но не могла сохранить его угасающую жизнь, и её руки пачкались в его крови. Её руки всегда были в его крови… Однажды у сна было продолжение. Двое дюжих воинов тащили её в покои Ивара — господи, как она сопротивлялась, и теперь она не представляла даже, какая это была эпоха! — и, втолкнув её в спальню, кинули на кровать. Двери захлопнулись за её спиной. Блайя помнила ужас, охвативший её при виде младшего брата Сигурда, а потом она плюнула ему в лицо и получила пощечину такой силы, что почти потеряла сознание. И если Ивар хотел именно этого…  — Блайя. — Сигурд взял её лицо в ладони, заставляя посмотреть ему в глаза. Его взгляд был обеспокоенным, теплым и нежным. — Блайя, послушай меня, — он прижался лбом к её лбу. — Со мной всё хорошо. С нами всё хорошо, и так будет и дальше. Я обещаю.  — Ты не веришь мне. — Она зарылась пальцами в его волосы. Ей было нужно, чтобы он поверил ей; так нужно, что её сердце, её бедное, глупое сердце, будто прихватывало холодными пальцами от этой острой необходимости. Она знала, что это очень важно. Так важно…  — Я верю тебе, — тихо отозвался он. — Как всегда верил матери, рассказавшей мне в детстве, что я назову своей женой розу. Она всегда знала, что я встречу тебя. Кажется, я женился на вёльве. — Он улыбался. — И это роднит меня с отцом.  — Всё, что я прошу: будь осторожен. — Блайя видела свое отражение в его глазах, что были, как синее, глубокое море у норвежских берегов, и ей хотелось тонуть в этом море, захлебываясь эмоциями, которые оно ей дарило. — Пожалуйста. Не дразни Ивара. Не давай ему повода уничтожить тебя.  — Ивару не нужен повод. — Сигурд отстранился, разрывая зрительный контакт с ней. — Ивару нужно лишь его собственное желание, чтобы кого-то растоптать. Но я обещаю, что постараюсь не задевать его, потому что верю тебе. И вижу, как ты боишься. Он размотал полотенце на её голове, позволяя влажной копне длинных волос упасть Блайе на плечи и спину.  — Надеюсь, ты не собираешься ложиться спать с мокрой головой? — поинтересовался Сигурд, резко меняя тему. — Давай махнемся, не глядя? Блайя сползла на пол, и Сигурд потянулся за расческой. * * * Жесткая осенняя трава царапала ноги, когда Блайя шла по лесу, заслоняя лицо от ветвей и пожелтевших листьев, норовящих ударить по лицу. Никогда ещё она не осознавала так четко, что видит сон, и никогда ещё этот сон не был таким реальным. Ей чудилось, будто впереди бредет темная фигура, закутанная в плащ, высокая и худая. Незнакомец опирался на посох, но всё равно двигался быстрее, нежели она сама. Это был просто сон, и она гадала, к чему он её приведет. По крайней мере, больше она не видела Ивара, убивающего Сигурда в её видениях раз за разом, а это что-то да значило. Следом за своим проводником, чьего лица она не видела, Блайя вышла на берег реки. Там уже было полно людей — в старинных одеждах, вооруженные, они столпились у самой воды. Среди них она без труда узнала Ивара, сидящего на земле, и Хвитсерка, чье лицо кривилось от внутренней боли, и Уббе, и даже мистера Флоки. Но Сигурда она не видела. До тех пор, пока не догадалась взглянуть в лодку, которую двое воинов отталкивали от берега. Дыхание у неё перехватило, и она захлебнулась собственным криком. Меч лежал у Сигурда на груди, и глаза его были закрыты, чтобы никто не увидел змеиной отметки в них.  — Стой. — Её проводник опустил ей на плечо тяжелую руку, удерживая от необдуманного желания броситься в воду, к мужу. — Ты здесь гостья, помни об этом. И Блайе оставалось только смотреть. До неё доносились отголоски погребального печального пения, и горло её сжималось от невыплаканных слез. Ей хотелось броситься напрямую через реку, перебраться на другой берег и кошкой вцепиться в лицо Ивара, выцарапать ему глаза. Но она была лишь видением в этом мире, гостьей из будущего, и могла лишь сжимать ладонью шею, задыхаясь от боли. Для её сердца и легких было мало грудной клетки. Ей было трудно дышать. Блайя опустилась на колени в траву. Лодка плыла, и Сигурд исчезал из поля зрения, сопровождаемый плавными, горестными напевами. И, хотя Блайя не могла слышать, о чем говорили братья её мужа, она четко разобрала:  — Не смотри так на меня, Хвитсерк. Ты знаешь, что я любил его! Я не хотел его смерти! Её поразила простота, с которой Ивар сообщил братьям эту очевидную ложь. В гневе она вскочила на ноги, крикнула:  — Ты врешь! И увидела, как Ивар повернул голову к ней, вперил взгляд в лесную чащу, где, по идее, не должно было быть никого.  — Не вмешивайся! — Спутник оттолкнул Блайю прочь, и она наконец-то увидела его лицо. Морщинистое, худое, с ввалившимися щеками и зашитыми глазами, оно напоминало гротескную маску. Она ахнула, отшатнулась, едва не упала, запнувшись о корень дерева.  — Я знаю, чего ты боишься, дочь Эллы. И твои страхи сбудутся, если ты не научишься распознавать опасность до того, как она покажет свои клыки. Я знаю, чего ты жаждешь, и ты получишь это, если будешь достаточно умна, чтобы уберечь своего мужа от смерти, которая придет к нему на острие змеиного зуба. — Старец протянул руку, закрывая ей глаза ладонью. Блайя увидела себя, на вершине холма, и Сигурд держал её руки в своих, и ледяной ветер путал их волосы, когда муж склонился к ней. Она видела себя в его покоях в замке Эллы, и одежды их лежали на полу, а Сигурд вжимал её в постель. Они сплетались в объятиях, будучи всего лишь мужчиной и женщиной, которые друг друга любили. Она видела, как Сигурд уходил с братьями в Уэссекс, и она рыдала у него на груди, умоляя вернуться. Она видела, как возвратилась Великая Языческая Армия и вновь вошла в Йорк, и Сигурда не было среди них. Блайя видела, как Хвитсерк крепко удерживал её за плечи, а она кричала что-то Ивару в лицо, а потом плюнула. Ивар, зло сверкая глазами, оттер её слюну со щеки, а потом ударил так, что губа её лопнула, и на ней выступила кровь. Она видела себя в день встречи с Сигурдом, и помнила, как зашлось её сердце в тревожном предчувствии, и как он смотрел на неё, долго и внимательно, и она дрожала под его взглядом. Блайя хотела бы чувствовать боль за смерть отца, но перед северными завоевателями она ощущала лишь страх, потом — неожиданное доверие, когда Сигурд закрыл её собой перед Иваром, твердо глядя брату прямо в лицо.  — Ты можешь потерять его, дочь Эллы. — Старик убрал с её лица ладонь, и она вновь обнаружила себя на берегу. Все разошлись, и лишь Ивар напряженно вглядывался в пространство между деревьев, будто видел что-то, чего не могли увидеть другие. Блайю, например. — Ты можешь потерять всё, но ты не там ищешь своего врага. Ты победила орла, но змея осталась, потому что ты смотришь в небо, а надо смотреть прямо под ноги.  — Говори понятнее, — взмолилась Блайя. — Я не понимаю тебя!  — Поймешь. — Черные губы старца растянулись в усмешке, и он пропал, оставив её на берегу, с её болью, с шумящей водой и с Иваром, напевавшем погребальную песнь. Он продолжал петь в её голове, когда Блайя проснулась и так резко села на постели, что у неё закружилась голова. Но, по крайней мере, она не кричала, и Сигурд мирно спал рядом, теплый и живой, и волосы его рассыпались по подушке, и он не знал, что в своем сне она видела его мертвым и хладным. Блайя опустила голову обратно на подушку, приложила руку к пылающему лбу. «Змея осталась, потому что ты смотришь в небо, а смотреть надо прямо под ноги…» И если не Ивар хочет убить его, то кто? Какую змею она должна искать под ногами? Кто прячется в высокой траве и выжидает, чтобы укусить? Сигурд пошевелился и во сне притянул её ближе к себе. Она прильнула к нему, вслушиваясь в четкое биение его сердца. Он ровно дышал, и грудь его поднималась и опускалась под её щекой. Сигурд Змееглазый, её муж, её любовь, её настоящее и будущее. Сигурд Лодброк, которому суждено умереть от укуса змеи, если она прежде не раздавит этой змее голову, как он, сам того не ведая, раздавил голову Эллы. Смотреть нужно прямо под ноги… Сигурд научил её верить снам и видениям, хотя прежде она считала это средневековой дикостью. Он пробудил в ней что-то тёмное и таинственное, и теперь эта сила не уснет, пока не спасет его жизнь. А, быть может, не уснет никогда. Блайя очертила пальцем татуировку мужа, в полутьме разглядывая Уроборос, пожирающий свой хвост. Сигурд рассказал ей, что Уроборос на самом деле — змей Ёрмунганд, сын Локи и великанши Ангрбоды, выросший таким огромным, что опоясал всю землю и вцепился в свой хвост. Его жадность и злоба однажды отравит небо, когда наступит Рагнарёк.  — Но, — рассмеялся Сигурд, — мы вряд ли до этого момента доживем.  — Ты действительно в это веришь? — спросила тогда Блайя.  — Не знаю. — Сигурд пожал плечами. — Это очень древние сказания, и кто знает, что из них правда, а что — вранье, придуманное людьми? Всё, что я знаю: боги здесь, когда они мне нужны. А о Рагнарёке не стоит и волноваться. Он был язычником до мозга костей, и даже наука не могла сделать из него атеиста. А, живя с ним, Блайя и сама становилась похожей на него. Она всё чаще упоминала в своих восклицаниях скандинавских богов, и всё чаще думала: чьи же боги были на её стороне? И были ли? Змей под её ногами ждал удобного момента, чтобы укусить.  — Почему ты не спишь? — Сигурд проснулся, протер глаза кулаком.  — Плохой сон, — ответила она, продолжая водить ладонью по его торсу. — Ничего такого, Сигурд. Просто странный сон… Сигурд убрал за её ухо темную прядь волос и, поймав её за руку, сцепил свои пальцы с её. Ему нравилось касаться её, она знала. Блайя благодарно улыбнулась ему. Как тяжело ей было даже представить, что однажды она останется без этих прикосновений!  — Расскажи? — попросил он.  — Только если ты поделишься тем, что думаешь.  — Договорились. Когда Блайя закончила рассказ, Сигурд окончательно проснулся. Между его бровей залегла неглубокая морщинка, всегда — Блайя знала — означавшая, что Сигурд задумался. Он задумчиво кусал нижнюю губу, поглаживая большим пальцем ладонь Блайи.  — Змея под ногами, говоришь? Змея… — Он неопределенно хмурился, размышляя, потом вздрогнул. — Любовь моя, напомни, кому ты завещала бизнес, если что-то с нами случится? — Думаешь, змея — это Лагерта? — усомнилась Блайя. Она видела, что он всерьез обдумывает это предположение, но также она была уверена, что даже Бьерн и Торви не знали о завещании. Никто не знал, кроме Ивара, Сигурда и её самой. Жизнь с Эллой и необходимость постоянно оглядываться и опасаться каждой тени не превратила Блайю в забитое, боящееся всего на свете существо, но научило её понимать, что доверять стоит далеко не всем, кто мило улыбается тебе в лицо, даже если этот кто-то — очаровательная жена шурина. Торви была к ней добра, трогательно заботилась о ней и изо всех сил старалась, чтобы она почувствовала себя членом семьи. Но также Блайя знала, что Торви очень близка с Лагертой, как и сам Бьерн, и могла предположить, что всё, что было известно им, становилось известно и бывшей жене Рагнара Лодброка. А Лагерте Блайя не доверяла с самого начала, ещё до того, как узнала о подозрениях братьев на её счет. Лагерта Ингстад, жена бизнесмена Калфа Ингстада, казалась дружелюбной, хотя немного отстраненной. Она по-прежнему была вхожа в дом Лодброков, где её принимали. Она вела какие-то дела с Иваром и исподволь наблюдала за Блайей, пытаясь разгадать её. А еще Маргрет была на удивление близка с бывшей женой Рагнара. Это настораживало.  — А ты считаешь, нет? — вздернул бровь Сигурд. — Если я в чем-то с Иваром и согласен, так это в его предположениях, что именно Лагерта и Калф причастны к смерти нашей матери. Смерть Аслауг по-прежнему оставалось одной из самых страшных и серьезных тайн семьи Лодброк, которую братья не могли разгадать. Ивар был уверен, что Аслауг отравила именно Лагерта, из чувства мести за уход Рагнара. Сигурд был согласен с ним, хотя сомневался в причинах: ему казалось, что Лагерта понимала, что убийство Рагнара Эллой (или наоборот) — вопрос времени, и хотела убрать с дороги основную наследницу бывшего мужа заранее, чтобы планомерно расчистить дорогу собственному сыну. Именно после смерти Аслауг Рагнар подарил свою долю в компании Ивару, и младший Лодброк стал генеральным директором Lothbrok Inc. Сигурд считал, что вся семья была в большой опасности, хотя за время, прошедшее со смерти Аслауг, ничего больше не произошло. За исключением смерти Рагнара, к которой Лагерта была непричастна.  — Может быть, — не стала спорить Блайя. — Но Лагерта не могла знать, кому я оставила бизнес отца, если с нами что-то случится, а, значит, не мы — её первые враги, а Ивар, как генеральный директор компании.  — Ты не говорила Торви, что упомянула её в завещании? Она покачала головой:  — Не думаю, что это необходимо. Только мы с тобой и Ивар знаем о нем, и я бы хотела, чтобы так оставалось и дальше.  — Понимаю, — медленно произнес Сигурд, раздумывая над каждым словом. Блайя могла видеть, как серьезно он подходит к тому, что говорит, и сейчас, и всегда. — Но тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали. К змее, прячущейся в траве. Блайя понимала, что он воспринял её видение слишком близко к сердцу, и пожалела, что рассказала ему. Прошедшие несколько дней выдались для Сигурда полными разнообразных событий и очень долгими, — их свадьба, покушение на Хвитсерка, задание Ивара, — и она чувствовала, что ему нужен обычный отдых, а не мозговой штурм, который она ему случайно устроила. Ему нужно было выспаться, а не гадать, какая змея собирается вонзить в него ядовитые зубы. Об этом он мог подумать потом.  — Давай спать. — Она погладила его по щеке. — Может быть, это был просто сон. Сигурд улыбнулся на её слова, перевел взгляд на серебряную подвеску, покоящуюся у неё между ключиц.  — Я так не думаю. И Блайя хотела бы, чтобы он ошибался.