Тихий омут

Ольга. Тесто упруго пружинило под рукой и «вздыхало». Сначала жалобно и недовольно, а потом – удовлетворенно-радостно. Она и сама так вздыхала – в начале, когда только затеяла печь пироги, печально охала, и даже прослезилась. А потом успокоилась, не думала больше, что пироги на помин души Павла, а будто как прежде пекла для него, на праздник или просто к ужину. Она давно ничего не пекла – зачем это для себя одной? Кусочек съешь с удовольствием, а остальное приходится доедать через силу – не выбрасывать же. Сомневалась, начиная месить тесто: получится ли? Но руки не забыли! Хорошее получилось тесто – живое. Она еще помяла его, перебросила пару раз весь ком с руки на руку, похлопала, как ребенка по попке, и оставила в квашне подниматься. Квашенка у нее настоящая - глиняная, расписная. От матери досталась. Единственная вещь, которую она взяла из дома родителей, когда их не стало. Не тащить же их нехитрые пожитки из деревни в город! Там они не пригодятся. Раздала все по соседям, а квашню взяла на память. Испекла, как и положено для поминок, три пирога: с рыбой, с капустой и сладкий, с яблоками и курагой. Завтра полгода, как Павла не стало… Она вздохнула опять, но не горестно – с возрастом по-иному относишься к утратам, тем более – к закономерным. Мог бы, конечно, Паша и еще пожить – хотя бы лет до восьмидесяти. А чего бы ему не жить? Всего у него было в достатке, мог позволить себе и отдых и лечение дорогое… Но, как говорится, от судьбы не убежишь. Видно столько ему на роду было написано. Да и сердце… Оно у него всегда слабое было, а он не берегся, не щадил себя, растрачивал его на всякие волнения: бизнес, карьера. Да на тех же женщин! Любить на стороне, тайно от семьи – не легкое занятие. Пироги удались на славу! Красиво румянились, по очереди захаживая в духовку, блестели хрустящей корочкой, смазанной маслом, издавали такой аппетитный запах, что голодному лучше и не чуять – задурманит голову! Так было в молодости, когда они только начали жить вместе – она приносила пироги из столовой, пекла сама по выходным – и вкусно, и сытно, и не дорого. А он приходил из института и набрасывался на них… «От одних запахов голова идет кругом», - говорил … Вот и сегодня она пекла для него. Может быть в последний раз… Официальные поминки будут завтра, в ресторане. И ее пригласили, но она не захотела пойти – там будут речи, тосты малознакомых людей, говорящих правильные слова, но без волнения в душе. Какие же это поминки? А дома можно просто смотреть на его фото – еще молодого, других фотографий у нее нет, - и вспоминать… Это и есть «поминание» в ее понятии. А пироги она завтра отнесет в Зималетто. Пусть помянут те, кто Павла помнит, кто работал при нем. Мало осталось таких. Только Мария. Света, да Пончева Татьяна заменила ушедшего на пенсию Георгия. Светлана сама уже в предпенсионном возрасте, но она и на пенсии будет работать – детей нужно учить, а это недешево. На помощь бывшего мужа она уже и не надеется. Он все «ищет себя», не до детей ему. А Тропинкина по-прежнему на ресепшине, на телефоне. Воропаев ее секретарем не взял, принял молодую, в своем вкусе: безропотную и безголосую. А Машка – она ведь за словом в карман не полезет! И молчать не будет, если что… Скучно Марии без подружек. Женсовет распался – Амура живет за границей. В свое время познакомилась по Интернету с иностранцем, замуж вышла и уехала к нему. Разошлась через пару лет, а жить там осталась. Шурочка домохозяйкой заделалась, детишек воспитывает – трое их у нее, - и мужа борщами кормит. А ведь раньше казалось, что самая домовитая – Татьяна Пончева. А, поди же, – карьеру делает! И мужа не слушает – он еще детей хочет, и чтобы жена всегда дома была, а она работать хочет, карьеру делать – проснулись в ней руководящие качества. При Георгии им ходу не было - он сам любил руководить! Татьяну держал «в черном теле», не давал инициативу проявлять, вот она от скуки и ела пирожные а потом на диетах сидела, бывало на трех сразу – не наедалась видно на одной…А без него преобразилась Танюшка, строгой деловой дамой стала. И пирожки не ест, следит за фигурой – чудеса, да и только… Размышляя, она накрыла на стол, поставила фотографию Павла, прислонив ее к графину с компотом, а рядом поставила тарелочку, на нее – рюмку с водкой, а поверх – кусочек черного хлеба . Так делали в деревне, где она выросла, да и в городе, в ее окружении тоже. Звонок в дверь раздался неожиданно. Она никого не ждала, но открыла тотчас, и в глазок не посмотрела – тоже привычка, оставшаяся от деревенской жизни. Там двери вообще не запирали в том смысле, как делают это сейчас. Теперь замки вешают от людей, а тогда – чтобы животные не зашли в дом. Тогда и ключ вешали рядом: на дверь, на косяк. Или клали под коврик. На пороге стоял сын – Глеб. - Глеб? Какими судьбами? В командировку? – о том, что сын может приехать просто так, она и подумать не могла. - Можно и так сказать. Они все еще стояли по разные стороны порога, и он усмехнулся, видя ее растерянность. - Ты меня в дом-то пустишь? Или от ворот поворот? - Да что же я… Проходи, раздевайся, - засуетилась она, одновременно давая ему возможность пройти в тесном коридорчике, вглядываясь в лицо и пытаясь понять причину его появления, и тихо радуясь тому, что он здесь, рядом с ней, и она может дотронуться до него, погладить по спине, потрепать поредевшую шевелюру. - Проходи к столу! Вовремя ты - я пироги испекла… Он по-хозяйски расположился во главе стола, разлил спиртное по рюмкам – она успела поставить и ему. Не спросил, по какому поводу пироги – видимо помнил. Выпил, потянулся к пирогу, но она остановила его. - Не так. Вначале блин возьми, окуни в мед. Потом кутью… - А что это? Где? - Рис это, с изюмом. Ложку съешь…А теперь и пироги, с компотом. Второе я не готовила, не думала, что не одна буду… Глеб молча ел, а она все суетилась – не каждый день сын приезжает. - Ты может голоден? У меня суп есть, налить? - Нет, мать, сытый я. А пирог съем – и помянуть надо, и не ел давно твоих пирогов. Соскучился… - А дело-то у тебя какое? Раньше не приезжал… - Дело… Не знаю как и сказать… Поймешь ли… - Говори как есть! - Я насчет наследства. Полгода, как отец умер… Наследники могут заявить права. Сказал, и на мать смотрит – как она отреагирует? А она лицом потемнела, поникла вся - Глебушка… Зачем ты? Ты же не нуждаешься? - А почему я не могу? Он мой отец! Он обязан был помогать! - Он помогал, сынок… Алименты не платил – так огласки не хотел! А так помогал! Помнишь, велосипед тебе купил! Меня на работу устроил… И еще… по мелочи… Она замолчала и виновато опустила голову – сказать больше было нечего. И Глеб понял это, и с укором добавил - Вот и вся помощь… А мог бы! Не бедствовал… А ты работала с утра до ночи… - Все равно, не надо Глеб… Не унижайся! Если бы сам завещал. Только завещания-то нет – слышала я…Георгий говорил…Обсуждали в компании… - Я право имею! Законное! А насчет нуждаюсь – не нуждаюсь… Я машину хочу новую. Джип! И коттедж… - Жена пилит? Ей надо? - Не пилит. Но мечтаем! Нельзя что ли? - Можно. Мечтать нужно! Только жить надо по средствам. По своим, а не надеяться, что упадут с неба. - У тебя понятия старые, как у динозавров. А они вымерли! Сейчас не так живут… - Ну, как знаешь. Я свое слово сказала Больше на эту тему они не говорили. А утром Глеб уехал – не пошел к адвокату…